Христос и карма. Возможен ли компромисс? — страница 24 из 36

И все же, стоит вас предупредить. Поверить в то, о чем теперь у нас пойдет речь, не так-то просто. И все-таки сам я в это верю, и не только я (поскольку моя скромная персона вряд ли очень уж вас убедит), но и тысячи святых, как западных, так и восточных. Это поняли и богословы древней Церкви, первых веков христианства, те, кого теперь принято называть «отцами Церкви». И это к тому же живая традиция, сохраненная православием.

Но, это правда, то, о чем я вам теперь расскажу, и в самом деле далеко ушло от привычных для западного христианства богословских рассуждений о Христе. Каждый год появляются все новые и новые книги о жизни Христа, которые пытаются учитывать самые последние и новейшие данные. Я не буду их тут цитировать, потому что там просто нет ничего интересного. Но сама тенденция уже стала катастрофической. Там объясняется, что значение имеют вовсе не реальные факты, а только их значение. Не так важно, в самом ли деле Христос превратил воду в вино на брачном пире в Кане Галилейской (что, к тому же, маловероятно). Важно, что этим рассказом евангелист дает нам понять, что тем самым свершился брак Бога со своим народом. Не так важно, в самом ли деле Святое Семейство бежало в Египет (что, к тому же, маловероятно). Важно, что тем самым Христос отождествил Себя со своим народом, вышедшим из Египта. Не так важно, совершил ли Христос на самом деле умножение хлебов или нет (к тому же, это маловероятно). Важно, что с помощью этого символа евангелист показывает нам смысл евхаристического преломления хлеба. Ряд можно продолжить: не так важно, родился ли в самом деле Христос от Девы, воскресил ли Он Лазаря, явился ли Он после смерти апостолам…

Проблема в том, что ведь на самом деле Евангелия – совсем не об этом. Конечно, если апостолы постепенно уверовали в то, что Христос был Богом, то все это во многом благодаря Его учению и Его исключительно духовному поведению, которые произвели на них сильное впечатление. Но для некоторых из них это все стало возможным еще и благодаря тем чудесным знакам, которые Он перед ними сотворил. И если все описанные в Евангелиях знаки были всего лишь условным языком для нашего пользования, то каковы же тогда были реальные знаки, сумевшие их убедить? И почему они тогда не донесли их до нас? Были ли они слишком утонченными, слишком натянутыми, слишком субъективными? Или, может, они решили, что этих знаков недостаточно, чтобы и нас в свою очередь тоже убедить, и поэтому решили, что предусмотрительнее будет придумать другие, более зрелищные и запоминающиеся?

Но тогда, по какому праву вообще мы можем утверждать или хотя бы просто подозревать, что они не передали нам подлинные знаки, побудившие их самих поверить во Христа? Я вам скажу. Просто для всех наших экзегетов было очевидно, что Дева не может родить ребенка, что невозможно ходить по воде или исцелить слепорожденного с помощью слюны; что мертвые не могу предстать перед живыми, потому что они мертвы. Вся проблема только в этом. Все остальное в их доказательствах лишь обычный профессионализм риторики.

Евангелисты нам говорят, что апостолы нашли могилу Христа пустой и сразу уверовали. Тогда как для большинства наших экзегетов очевидно, что апостолы просто почувствовали (неведомо как), что каким-то образом (непонятно, каким) Христос жив и будет всегда живым, и, чтобы и мы тоже смогли в это поверить, они и выдумали всю эту шитую белыми нитками историю про пустую могилу. Но чего тогда стоит вся их убежденность, если они не могут дать нам в ней отчета? Я, конечно, сильно упрощаю, но корень проблемы именно в этом.

Ведь, как я вам уже говорил, и жизни святых тоже наполнены схожими феноменами. Тут нередко бывает много свидетелей, да еще таких, кому вполне можно доверять. И в их случае уже речи нет о языке, пытающемся внушить нам что-то, не совпадающее с реальностью. Кроме того, такие феномены встречаются и в других религиях, а порой даже совсем вне религиозного контекста.

Очистив Евангелия от присущих им «чудесных» элементов, наши экзегеты тем самым очистили их заодно и от всей конкретики. Их Бог уже никак не связан с этим миром. Он отошел от дел, по крайней мере, до конца времен. В итоге, такое исповедание веры оказалось всего лишь еще одним философским учением наряду с множеством других и никому уже не интересно.

Я, правда, не преувеличиваю. Множество таких примеров вы найдете в моей книги «О Христе по-другому». Это правда, повторюсь, что после восшествия на папский престол Бенедикта XVI-го была у нас попытка возврата к традиционной западной теологии, со всеми ее слабостями и отклонениями, но и со всем, что в ней есть самого лучшего. Но весь этот период краха веры даже у тех, кто был призван ее защищать и распространять, нанес нам колоссальный ущерб, опустошил семинарии и приходы. Те, кто покинули тогда веру и Церковь, так и не вернулись. Церкви пустеют, священников не хватает. На будущий 2013-й год при нынешнем числе диаконов запланировано рукоположение всего лишь 76 новых священников по всей Франции. Тогда, похоже, всем этим дьяконам уже прямиком предписан путь к рукоположению в священники. Иначе мы вообще не застрахованы от возврата всех этих разрушительных тенденций с новой силой при следующем Папе. При этом понтификате было столько негативных моментов, что есть риск, что, критикуя и отвергая их, люди заодно отвергнут и все то хорошее, что тоже налицо. В книжных магазинах, в отделе религиозной литературы, теперь полно псевдонаучных и не очень добротно сработанных изданий, авторы которых считают своим долгом подрывать основы веры изнутри. Я уже писал об этом подробно в своей книжечке, посвященной апостолу Павлу[327], а также в связи с библиографией по св. Максиму Исповеднику[328]. Богословие Католической и Протестантской церквей потеряло нить великой традиции. Оно отдано сегодня во власть любым новым и мимолетным веяниям, поскольку то и дело пытается перевести на христианский язык все последние писки моды, от структурализма до «гуманитарных наук», будь то психология или социология! Но ведь все это уже проделал св. Фома Аквинский с аристотелевским учением! Тогда как греческий святые Отцы, наоборот, используя категории и словарь платонизма, самого востребованного философского направления своего времени, сумели в то же время освободиться от его влияния и превзойти его, как это прекрасно показал в своей книге отец Даниелу[329].

1. Возвращение к истокам

Концепция древней Церкви была весьма далека от рационалистической щепетильности наших современных экзегетов. На Западе начинают постепенно ее формулировать, благодаря совсем недавним и пока еще разрозненным исследованиям. Я тут не больший специалист, чем другие. Но я ничего не придумываю. То, что я собираюсь вам рассказать, я почерпнул в работах ряда исследователей. Но представьте только себе изумление, охватывающее специалиста по первым векам нашей эры, когда он узнает, что тот греческий отец Церкви, которого они изучают, оказывается, считал, что Христос воплотился, явился в душе и в теле не только какого-то одного человека, но некоторым образом воплотился и во всем человечестве. От такой идеи они все просто пришли бы в ужас. Словно курица, увидевшая зубную щетку. И всякий раз они хватались бы за спасительную мысль, что это, наверное, всего лишь какая-то блажь, пришедшая в голову их автору. Они даже постараются его простить, хотя им, признаться, за него немного стыдно.

Ну так вот, с тем, что я хочу вам сообщить, будет примерно то же самое. И, конечно, всякий раз, когда наши сегодняшние богословы обнаруживают концепцию у первохристианских богословов, она их настолько удивляет, что они тут же торопятся списать всю ее необычность на недостатки языка изложения или же на причуды того или иного автора-одиночки. И остаются ни с чем. То, что я хочу вам открыть, это представление, которое было общим у всей первохристианской Церкви. Каждый из этих великих богословов и мистиков одновременно говорит это по-своему. У них могут быть расхождения по каким-то второстепенным подробностям и деталям, но общим остается способ понимания Христовой тайны.

Тут нужно добавить, что в поисках подлинного христианства нам стоит обратиться к греческим, а также к «восточным» отцам[330]. На первых Вселенских соборах, выработавших сами основания нашей христианской веры, из более чем 3000 епископов только 25 говорили по-латыни. Конечно, каждый может сконструировать себе такое богословие, какое пожелает. Но тот, кто при этом хочет привязать это свое богословие к опыту первохристианской Церкви, должен обратиться за таким опытом к тем, кто созывал и готовил эти соборы. Тогда как у нас на Западе чаще всего сохраняют лишь формулировки, на этих соборах полученные, забывая то, что за этими формулировками стоит.

Христос, истинный Бог и истинный человек

Все богословы христианского Востока, как мы уже видели на примере св. Кирилла Александрийского, признают во Христе подлинное единство Его божественной и человеческой природы. Конечно, мы не знаем, что такое божественная природа, – по правде говоря, мы не до конца представляем, и что такое человеческая природа. Мы не знаем, ни что такое дух, ни что такое материя. Наши ученые уже больше не говорят о материи, да и о частицах тоже уже не говорят: разве что о функциях волны. Но уже не за горами то время, когда они и от этой формулировки откажутся в пользу какой-нибудь другой, но такой же временной и преходящей. Когда богословы говорят об этом единстве божественной и человеческой природы, они вовсе не пытаются проникнуть в химию и физику такого единства. Они используют для этого слова нашего повседневного языка. Точно так же мы говорим о жизни, при том, что никто не знает, что же это такое: жизнь; говорим о любви, и она остается для нас тайной за семью печатями и т. д. Все эти слова остаются просто привычными ярлыками, и все же и с их помощью мы можем порой выразить что-то очень важное.

Итак, для наших богословов самых первых веков христианства было очевидно, что Христос – истинный Бог и истинный человек, и это уже с самого момента зачатия Его в лоне Божией Матери, что Его человечество было прославлено и обожено, и это уже с самого момента Его появления на нашей земле. Далеко идущие последствия такой концепции мы заметили уже у Кирилла Александрийского: так Христу удается прорваться за пределы пространства и времени, как в душе, так и в теле. То, что наши западные богословы готовы признать лишь за воскресшим Христом, восточные видят уже в Младенце Христе, рождающемся в этот мир.

Свет Преображения, просвещающий все Ярче всего такой подход к тайне Христовой проявляется в толковании знаменитого евангельского рассказа о Преображении. Мы хорошо помним этот чудесный отрывок[331]. Христос вместе с Петром, Иоанном и Иаковом взошел на гору, чтобы помолиться в тишине, в стороне от людей. И там Он «преобразился» перед ними, т. е. лицо Его просияло, как солнце, и одежды Его стали такими, будто их выбелил белильщик. Рядом с Ним оказались Моисей и Илия, и раздался голос с небес: «Сей есть Сын Мой Возлюбленный; Его слушайте».

Чем дольше и глубже Церковь размышляет над тайной Христовой, тем очевиднее ей становится, что этот эпизод – настоящий ключ к тому, что же на самом деле представляет Собой Христос. Отцы Церкви понимают, что этот свет, эта слава, не вдруг упали там на Христа, словно луч прожектора. Это не просто извне данный Богом знак, подтверждающий избранничество Сына. Сам этот знак был видим лишь краткий момент, всего лишь миг, пока длилось само событие. Но богословы-мистики отлично поняли, что слава эта была сиянием божественности Христа, сиянием, пронизавшим собою Его плоть и даже Его одежды: «Нынешний день на Фаворе очами человеческими было видено невиданное: видено было тело земное, сияющее Божественным светом – тело смертное, источающее славу Божества. ‹…› Хотя святое тело (Христово) с самой первой минуты ипостасного соединения совершенно обогатилось славою невидимого Божества, так что одна и та же слава и Слова и плоти, однако же эта слава, быв сокрыта в видимом теле, не могла быть видена теми, которые связаны узами плоти и, конечно, не могут вмещать того, чего не видят и ангелы»[332].

И именно потому, что слава эта сияет в самой «плоти» Христовой, это само сияние Его Божества сквозь Его человеческую природу, то, соответственно, эта слава сияет в Нем изначально, она всегда у Него есть. Св. Иоанн Дамаскин до конца продумывает все следствия из этой мысли и делает выводы: это не слава вдруг на мгновение осияла на Фаворе Христа, нет, Он и до этого уже был во славе, это апостолы на мгновение удостоились чести и способности видеть и воспринимать эту изначально принадлежащую Христу славу: «Посему, когда Христос преображается, то Он становится не тем, чем не был, но, отверзая очи своих учеников и из слепых делая их зрячими, является им тем самым, чем был»[333].

Христос воплотился уже будучи в славе

Но ведь это все меняет! Вы только подумайте: ведь через эту славу человеческая природа Христа неизбежно выходит за пределы времени и пространства и в то же время оказывается над законами нашего мира, по крайней мере, нашего материального мира. В этой точке сходятся мысли всех греческих православных отцов Церкви. Они шли в этом вопросе до конца. Потому что единство божественной и человеческой природ во Христе обычно понимают таким образом, что человеческая природа оказывается прославленной и особым, ей присущим образом разделяющей свойства божественной природы, и тогда, в нормальном случае, Христос никогда не должен был бы стареть. Тогда Он не может подхватить насморк или простудиться: Он не может разбить коленку, даже если упадет, и конечно, Он никогда не сможет встретиться со смертью. Слава Христа воскресшего, живущего ныне в вечности, так, что мы тут ждем Его таинственное Второе пришествие, принадлежала Ему уже с самого рождения, Его человеческая природа получила ее сразу же от Его божественной природы[334].

Если Он все-таки жил при этом точно так же, как живем мы с вами, то лишь потому, что добровольно на это согласился ради нашего же спасения. Я не буду приводить здесь многочисленных цитат. Их подчас бывает непросто понять, потому что для понимания нужно правильно проследить их контекст и понять особенности словоупотребления, свои у каждого автора. К тому же, я уже делал большую подборку таких цитат христианских мыслителей всех стран и времен, писавших на самых разных языках[335]. Здесь же приведу лишь некоторые из них.

2. Небольшая антология невероятных утверждений