1. И святые спускаются в ад
А теперь мы посмотрим на еще одно «подтверждение» всему тому, что мы только что узнали о Христе. Ведь, в действительности, все мы призваны ступить на один и тот же крестный путь, который и должен вывести нас к Богу. О! конечно, между нами и Сыном Божиим огромная, принципиальная разница! И мне бы даже особо хотелось эту разницу подчеркнуть. Христос – не просто один их множества людей, человек, входящий постепенно в божественную жизнь и вступающий на путь обожения, нет. Он Бог. Бог, ставший человеком. Мы должны «восходить» к Богу. Тогда как Он «снизошел» к нам.
Но, при долгом всматривании, разница начинает стираться. Снизойдя к нам, став человеком, вплоть до взятия на Себя нашего «греха», Христос, и Он тоже, начинает снова восходить к Богу. Ведь, стал человеком, Он снизошел в глубину нашей нищеты именно для того, чтобы поднять нас в Себе к Отцу. Но, как мы уже убедились, Христос не может тут всю работу выполнить за нас. Он не может нас спасти без нашего участия в этом спасении. Он сможет поднять нас в Себе, только если мы действительно захотим такого «подъема», если позволим Ему действовать в нас и согласимся соучаствовать в своем спасении.
Все взаимосвязано, и движение Христовой любви в нас таинственным образом отдается и уже в нашем собственном движении любви. Я дам вам тут один неожиданный пример из совсем чуждой для меня области, но мне кажется, что с его помощью можно кое-что прояснить.
О пользе дисковых тормозов
Все происходит примерно, как в механизме дисковых тормозов. Было замечено, что, если бы тормоза воздействовали напрямую на колесо машины, блокируя его, то колесо могло бы соскользнуть, и машина продолжала бы тогда двигаться. Поэтому стало ясно, что лучше воздействовать на колесо постепенно, не одним махом. Для этого тормоза сделали из нескольких дисков, вращающихся вокруг одной оси и расположенных друг против друга. Первый диск, заблокированный тормозами, трением воздействует на второй. Трение не блокирует полностью второй диск, а лишь замедляет его ход. Второй диск точно так же воздействует на третий, и так далее.
Вы поняли, как действует этот механизм? И видите теперь, куда я клоню? По схеме голограммы или русской матрешки, Христос живет в нас, на глубине каждого из нас с вами, за пределами пространства и времени, и так Он совершает движение любви, в Себе и в нас, постепенно вовлекая в это движение нашу волю и давая нам силу любить и преодолевать любовью все искушения, если только мы и в самом деле этого захотим.
Но, раз уж после голограммы и русской матрешки я вам привел образ дисковых тормозов, то можно развить его и еще дальше. Тот же механизм может послужить не только торможению, но и ускорению. Тормозить грех и ускорять наше восхождение к Богу. И если первым диском, воздействующим на нас, тут будет Христос, то ведь и каждый из нас, в свою очередь, тоже соприкасается, за пределами пространства и времени, со всеми остальными дисками. Каждый, в силу своих пусть незначительных возможностей, может хоть чуть-чуть стать со-искупителем.
Парадокс «мистической темной ночи»
Об этом говорит, например, Адриана фон Шпейр, которую мы совсем недавно цитировали. Она объясняет, что, помимо всех тех даров, которые Христос может нам дать, бывает еще и дар участия в совершаемом Им деле искупления:
«Он может дозволить нам страдать вместе с Ним, может допустить нас даже до самых интимных Своих страданий, даже устранить на мгновение преграду между Его страданиями и нашими, так что в этом разрастании страдания мы действительно страдаем во имя Его, с Ним, в Его силе и в любви, соединяющей Его с Отцом»[408].
Мы уже видели такое участие в физических страданиях Христа в случае со стигматами. Нам встречались и случаи предельного одиночества, богооставленности, знакомые столь многим святым. Этот аспект жизни мистика часто мало известен, поскольку плохо понят. Такое испытание часто считают последним этапом очищения, необходимым для полного единения с Богом. Именно эту схему мы находим в жизни святой Терезы Авильской или святого Иоанна Креста.
Но на самом деле довольно часто такая мистическая темная ночь, такое смертное томление духа накрывает мистика позже, когда его очищение уже почти закончилось. Часто даже такое окончание очищения знаменуется каким-нибудь прозвучавшим внутри словом или символической церемонией духовного, мистического брака. Смена перспективы здесь принципиальна. Я до сих пор помню лекции отца Луи Конье в Католическом институте и то, как он обратил наше внимание на этот феномен.
Что в конце долгого и все более и более требовательного пути очищения мистику приходится пройти через темную, абсолютную ночь, чтобы таким образом подойти к последним ступеням отрешенности и отказа от себя, это более-менее общепризнано. Но это лишь первые ночи мистиков. Этот феномен получил широкую известность. Мы встречаем его не только у христианских, но и у мусульманских мистиков. Но оказывается, что у целого ряда мистиков и святых, в их жизнях, мы встречаемся с другим, очень странным, на первый взгляд, феноменом. Очищение мистика уже закончено, Христос сам сказал об этом и символически отметил полное и окончательное единение с ним; и вдруг, уже после этого, новые испытания и искушения, подчас более жестокие, чем прежде, обрушиваются на того, кто уже соединился со Христом и так, что это единство уже было подтверждено.
Вы, конечно, понимаете, что те, кому пришлось такое пережить, в первую очередь пытались понять смысл всего происходящего. И многие из них сразу поняли, что смысл в таких новых испытаниях должен быть непременно. А некоторые даже сумели прекрасно его выразить. Именно у них я и нашел то решение проблемы, которое и хочу вам здесь предложить.
2. Святые участвуют в том, что делает Христос
Когда святой или мистик завершает свое очищение и освящается святостью самого Бога, действующей в нем, он приближается к позиции Христа, источника всякой святости. Начиная с этого момента, он призван участвовать в том, что делает Христос, в Его деле, а значит вынужден идти тем же путем, что и Он. Поэтому после медленного и мучительного «восхождения» к Богу он оказывается призван последовать за Христом и в Его «нисхождении» в бездны нашего греховного существования, он призван стать «поругаемым» за нас, как и Христос, чтобы вместе с Ним разделить карму всех своих братьев.
В самом этом механизме видно, что граница между последними страданиями Христа и страданиями мистика на самом деле не имеет смысла, потому что и в том, и в другом случает те испытания, через которые они проходят, нужны не для их собственного спасения, а для того, чтобы спасти грешников. Но если мистик находит в себе силы выдержать испытание и противостоять искушению, то лишь потому, что он действует, как говорила Адриана, «во имя Его [т. е. Христа], с Ним, в Его силе и в любви, соединяющей Его с Отцом». Так любовь Христа влечет за собой любовь мистика, которая как бы вливается в нее, и вот уже им обеим становится сподручнее вызвать в ответ и любовь грешника. Или, может быть, Христос вовлекает мистика в движение Своей любви, чтобы привлечь его к Любви Бога ко всему Творению?
Теперь мы с вами посмотрим на отрывки из таких текстов, где этот механизм целиком или хотя бы частично удалось выразить, и я надеюсь, что вы снова увидите, что я ничего не придумываю, а просто принимаю всерьез все эти свидетельства и свожу их воедино. Но по мере того, как вы начнете постепенно убеждаться, что именно так все и происходило в жизни мистиков и святых, вы поймете заодно и то, как именно понимали греческие и восточные «Отцы» тайну Христову.
Для Люси Кристины, например, жизнь Христа и жизни тех, кто последовал за Ним, крепко связаны друг с другом:
«Мне было сказано, что Бог-Отец дает Христа в супруги душам лишь затем, чтобы Он продолжал в них и через них ту жизнь, какую Он лично хотел прожить на земле, но которая уже не совместима с сиянием Его нынешней славы»[409].
В другой раз ту же истину до нее донесли в форме образа: «Я увидела цветок, посаженный в моем сердце и расцветший в Сердце Иисуса, и Христос показал мне, глядя на меня с любовью, что стебель этого цветка никто никогда не срезал; […] И через этот таинственный стебель одна и та же жизнь циркулировала в Сердце Иисуса, и в моем, воспроизводившем все столь любимые движения Его Сердца…»[410] Я, конечно, понимаю, что образ цветка выглядит более изысканно, чем образ дисковых тормозов, но согласитесь, что смысл-то ведь у них один и тот же.
Еще один великий мистик, тоже не очень хорошо известный
Аббат Огюстен Делаж[411] принадлежит к тем редким людям, которые лучше всех остальных поняли, что же на самом деле совершается между Христом и Его посредником, а затем между посредником и душой того, кому тот пытается помочь изнутри. Помимо всего прочего, он еще и один из величайших наших мистиков. Его плохо знают, и жизнь его прошла практически не замеченной. Он не выделялся никакими бросающимися в глаза физическими феноменами. Ничего общего с широким потоком чудес, происходивших с матушкой Ивонной-Эме из Малеструа, тоже великим мистиком. Но каждая такая жизнь – целый мир в себе. И поразительно, как отличаются такие миры друг от друга.
Аббат Делаж принадлежал к тому же кругу людей, что и я сам: к священникам. Он был священником в Сен-Сюльпис и более двадцати лет преподавал теологию в семинарии в Лиможе. В своем преподавании он очень строго следовал предписаниям Церкви о том, что нужно говорить студентам, и преподавал теологию, укорененную в идеях Фомы Аквинского. И эта преподавательская забота лишь подчеркивает достоверность его личного опыта, в котором он неизменно отходит от того, что преподает: отсюда видно, что находки его получены не из теоретического умствования, а под давлением опыта и как бы вопреки самому себе.
Жизнь его была полна трудностей и испытаний. Прежде всего, физических: «Его часто можно было застать у себя за столом, с четками в руках или перед раскрытой книгой. Он признался потом, что за последние тридцать лет книга эта чаще всего была обманкой, маскировкой, что из-за жутких головных болей после обеда работа для него была попросту невозможна, головные боли были то более, то менее сильными, но всегда долгими и изматывающими»[412]. Были тут и нравственные страдания: важные моменты в духовной жизни всегда совпадали у него с внутренними испытаниями. У него всегда возникало при этом ощущение, что он предает Бога, что он ни холоден, ни горяч, что он не умеет любить. И всю свою жизнь он страдал от таких угрызений.
Однако все это не помешало ему в один прекрасный день воскликнуть: «По-настоящему хорошо молиться можно только в экстазе». Лучшей рекомендации я просто не мог бы вам дать!
Но приведу, наконец, несколько цитат по той тематике, которая нас занимает: по очереди, одну за другой.
Одному человеку, посетовавшему на свою неспособность любить Бога, аббат Делаж написал: «Мне кажется, что я слышу внутри себя предупреждение о каждом вашем даже малейшем усилии. Я тотчас же получаю разрешение молиться и чувствую это. В этом есть какая-то малая тайна»[413]. Обратите внимание уже здесь на это общение души с душой. И это «мне кажется» – тоже важный для меня знак. Аббат Делаж здесь не строит теорию. Он говорит об опыте и старается передать его с максимальной точностью, без преувеличений. Заметьте также, как одно связано с дру гим. Он не может молиться, пока не получит разрешение, а разрешение он получает лишь после того, как душа, которой он пытается помочь, сама сделала хотя бы малейшее усилие. Тогда все в целом остается в ведении и власти Бога.
8 другом месте он немного поясняет, каким образом такая молитва может оказаться действенной: «Мне кажется порой, что душа моя служит местом встречи других душ – иногда знакомых мне, иногда, незнакомых, – с Господом Богом. Там Он входит с ними в единение. Почему? Как? Этого я не знаю. Иногда я узнаю об этом внутренним зрением, которое есть чистое познание. Но порой, когда Иисусу это угодно, я удостаиваюсь участия в Его брачной радости Жениха. Что происходит в той душе, с которой во мне соединяется Иисус? Существует ли гармоническое соответствие того, что она испытывает, с тем, что я ощущаю в глубине своего духовного сердца?»[414].
Здесь аббат Делаж выражает свой опыт пока еще в форме вопросов, но тут мы с ним уже на верном пути к ответам. Существует что-то вроде гармонии, гармонической связи, связующей между собой усилия того, кто пытается помочь, и душу человека, за которого такой помощник молится.