И вот — эта. А может, ещё и ничего? Может, обойдётся?
На ступенях кардинал столкнулся с Болвановичем. Красный, шатается — чёрт знает что. И вдруг, когда Лотр остановил его, — из-под пьяных бровей Рыгора Городенского неожиданно трезво блеснули медвежьи глазки.
— Рык слышишь? — спросил Лотр.
— Отверз Господь Бог уши мои.
— И что?
— Полагаю, силёхонек наш вор делается.
— Мм... да. Вот тебе и игрушка. Два таких чуда. Вот выйди сейчас на стены, крикни против него. Что будет?
— Это ты выйди. Ты что, последний оплот восточного православия в Городне уничтожить хочешь? Это ты — погоди.
Лотр махнул рукой, пошёл. И уже около самого забрала увидел, как сидит на выступе стены и думает о чём-то Босяцкий.
— Н-ну?
Серые в прозелень, плоские глаза проиезуита показали в ту сторону, откуда летел шум человечьей гурьбы.
— Т-так... он где?
— Стража доносит; по забралу ходит, с другой стороны башни.
— Сила?
— Д-да... с-сила. Это слегка больше того, на что надеялись.
— И что? — Лотр не желал начинать разговор первым.
— Да что... Одно из двух. Либо он плут, жадный к деньгам и славе, а во власти — по глупости, а может по лености — не нуждается. В этом случае он нам - как воздух. С ним нам и курия — ерунда.
— А что, это, по-моему, неплохо. — Лотр сделал словно шаг навстречу мниху-капеллану, чтобы верил, чтобы высказывался далее. — Что бы ты сказал, если бы я — папа, а ты — серый папа?
— Всё в руке Божьей.
— Ну, а ещё какое «либо»?
— Либо он честный трус-дурень и ни денег, ни славы не хочет и не будет нам помогать (а такой он нам не нужен).
— И ещё есть одно «либо», — с внезапной суровостью высказался нунций. — А что, если он и плут, и сребролюбец, да ещё и любитель власти... И что, если он силу свою почувствует да и поймёт, что он сам всё может?
— Полагаю, плохо будет. Зачем мы, зачем церковь при живом Боге?
— Что же тогда?
— Убрать, — одними устами прошептал мних и добавил, только немного громче: — Но я думаю, что не из тех. Человек, бывший раб. Откуда ему знать о власти и жаждать её... Ступай, спроси его. Всё в руке Божьей.
— То-то же. В чьей руке?
Босяцкий усмехнулся кардиналу в спину. Вишь, встревожился, саданул, как ты его, скажи, за пяты хватают. Напрасно бежишь. Человек — это либо золото, либо слава, а жажде власти этому так называемому «Христу» ещё негде было выучиться.
Лотр нашёл Юрася там, где ожидал найти. Братчик ходил по забралу, морщился от криков и мял одну руку в другой. И этот обыкновенный, очень человеческий жест успокоил кардинала.
— Ну что, — спросил он. — Тут лучше, чем на кобыле.
— Ну его, — ответил Братчик. — Что-то мне тут так, словно это я комар в борще. У всех на глазах, все смотрят... И мысли какие-то дурацкие. Вчера голый нищий. А сегодня «чудеса» эти. Город сыт, город кричит. Все меня хвалят. И думаешь, как горожане все: а может, и вправду тут без вселения духа и вдохновения Божьего не обошлось.
Лотр сосредоточенно покосился на него.
«Начинается, — подумал он. — Не успел человек из грязи вылезть, а уж в боги. Всегда, чёрт его побери, так».
Лицо Юрася говорило только, что ему неловко и плохо. И Лотр совершил диверсию, чтобы узнать, как далеко Христос зашёл в мыслях:
— Ну, а прыгнул бы отсюда или нет?
— Дудки. Святого, может, и вынесли бы ангелы, а я плут, я шалбер.
Обычное наивное лицо. Облик проходимца, добывающего хлеб плутовством. Лотр придвинулся к нему.
— Слушай, — голос его осекся. — Слушай, Христос, и забудь, что ты мошенник. Ты великий, ты мудрый, ты Бог. До того времени, пока мы возносим тебя. Ты нам нужен такой. Но и ты нас держись. Видишь — город возле ног. Большой, богатый, красивый. А за ним вся Белая Русь, всё королевство, вся земля. Если будешь держаться... нас, если скажешь, что без... нас плачет престол святого Петра — озолотим. Всё дадим тебе. Преклонение... царства... богатство.
И осекся, увидев на этом удивительном, беспардонном лице отвращение.
— Я ведь говорил, что не хочу быть святым. Я удовлетворён был, что я бродяга... Я сегодня драку видел... Лучше отпустите вы меня. Не хочу я в Рим. И тебе не советую. В Рим я пошёл бы только, чтобы увидеть одного человека.
— Что за человек?
— Он не имеет власти. Но он знает больше всех на земле, хоть даёт людям лишь часть своих знаний. Не понимают. Не поймёшь и ты. Он рано пришёл. Он теперь, вероятно, стар. Я обязательно хотел бы увидеть его. Но в Рим, в этот город нечестивцев, я пошёл бы только обычным бродягой-школяром. Если тут такое, что же тогда в Риме?
— Хочешь, я разузнаю об этом человеке? — ласково и заманчиво предложил Лотр. — Что делает этот твой «знаток»?
Он понял, что золотом с этим бродягой не сделаешь ничего и надо искать другие пути.
— Откуда? Где? — иронически спросил Христос.
— Я не знаю, но тут есть человек, который знает всё. Что делает этот твой «знаток»?
— Рисует, занимается анатомией.
— Так я и знал, что какая-то пакость вроде потрошения мёртвых.
— Да этого не надо... Достаточно, что «знает больше всех».
— Караульный! — окликнул Лотр. — Слушай, караульный. Сходи в новый дом на Старом рынке и спроси там о «человеке, который знает больше всех и живёт в Риме», хоть это «больше всех» сильно отдаёт ересью, так как больше всех знает, конечно, папа, а он, насколько я могу судить, мертвецов не режет и не способен нарисовать даже груши.
— Кого спросить?
— Спроси Бекеша.
Караульный ушёл. Друзья стояли немного словно оглушённые. У Криштофича легла от переносицы на лоб резкая морщина. Бекеш не верил своим ушам:
— Зачем этому мошеннику понадобился великий мастер?
— Не знаю, — глубоким голосом ответил «Пожаг». — Но что-то во всём этом есть. Пособник этой сволочи, бродяга, знает о человеке, который «знает больше всех».
— Что-то есть, — размышлял Клеоник. — А может, мы не напрасно отбивали его? Буду смотреть... Буду очень пристально присматриваться к нему.
— Зачем? — спросил Бекеш.
— Мне интересно.
— Этого достаточно, — одобрил Бекеш. — Но он знал, что этот человек мог спускаться на дно, но не oткрыл этого людям, ибо они превратили бы это во зло. Откуда он знал, что этот человек завещал людям летать, а в его умении живописать было что-то божественное.
— А может, мы были правы, когда говорили о крае за морем, где люди уже умеют летать? — предположил Криштофич.
В этот момент крик за окнами перерос в вопль и в трубы архангельские. Казалось, вот-вот расколется сама земля.
На гульбище появился человек в хитоне и стал подниматься на башню.
— Боже! Боже! Боже! Спасай нас!
— Отпусти нам грехи наши!
— От когтей дьявола, от преисподней спасай нас!
— Боже! Боже!
Человек стоял на башне, и солнце горело за его спиной. Слепило глаза людям, которые протягивали к Братчику руки.
На гy6ax Кашпара появилась саркастическая ухмылка. Юноша показал подбородком на башню.
— Этот? Откуда? Ну, уж нет. Скорее я сам оттуда. А это отродье кожана если и спрашивало о мастере, то наверняка чтобы попробовать... а может, и его механизмы могут помочь ему в мошенничестве. Обокрасть, а потом, возможно, и самого святой службе выдать.
Криштофич пасмурно буркнул:
— Святая служба уж не страшна великому мастеру... Великий мастер умер...
Христа не держали ноги. Он сел на каменную ступеньку прямо перед Лотром и караульным.
— Умер? — растерянно спросил он. — И совсем недавно?
— Умер, — повторил караульный. — Они говорят: «Вынужден был бросить родину и умер на земле христианнейшего, святому подобного, рачителя о вере, кроля Франтишека французского».
— Умер, — словно утвердил школяр. — А как же я?
— Что как же вы? — сурово спросил Лотр.
— Ну вот... единственный человек, ради которого мне надо было ехать в Рим. И как тяжело, наверно, было ему умирать... Один. Так высок умом, что со всеми ему было скучно.
Он смотрел словно сквозь собеседников, сквозь город, сквозь весь мир, и глаза его были такими отсутствующими, такими «дьявольскими», как подумал Лотр, такими нечеловечески одинокими, что двум другим стало страшно.
— Куда ты смотришь? — спросил Лотр. — Где ты? Что видишь?
Тот молчал. Лишь через несколько минут сознание как бы стало возвращаться в эти глаза вместе с ледяным холодом и ледяной тоской.
— Никуда, — саркастически ответил он. — Нигде. Ничего.
На лицо его опять как бы легла мошенническая злая маска:
— А ничего... Оставаться... Разве я не такой, как все, чтобы ждать ещё и лучшего? Чтобы надеяться? Такой. И ничего не надо было... И куда я тащился в поисках истины?... И зачем нужна она была?
— Он бесноватый, — шепнул караульный.
— Прав, — тихо согласился Лотр.
Школяр услышал.
— Нет, я не бесноватый. Я такой, как все. И так буду жить. Понемногу тянуть время. И умру, как он, не дождавшись. С бременем ненужных знаний, по необходимости наученный вранью. Интригам. Волк среди волков.
— Господи Боже, — склонился Лотр, — плюньте вы на эти мысли. Народ уже едва не целую стражу горланит и зовёт. Покажитесь ему. Он жаждет вас видеть.
Лицо школяра вдруг стало отчаянно злым и словно даже весёлым.
— А чего? Идёмте, ваше преосвященство. Будем ломать кумедию.
— Что вы? Какую кумедию?
— Ну, обыкновенную. Земную. Почему не ломать?
Караульный отошёл, и тогда Братчик зашептал с весёлой злобой:
— Почему не мошенничать? Почему не влюбиться? Почему не пуститься в разврат, мошенничества? Почему не сбросить римского папу? Все папы на своём месте, а лучших не видно.
Лотр усмехнулся:
— Вы поумнели.
— Я давно умён. Я — сын родителей из уничтоженного починка, я — школяр... Бродяга... Комедиант... Вождь шайки. Другого имени у меня нету... Еретик в пыточной... Христос... Блестящее восхождение. Лучше, чем огородник... Во всяком случае, стоит попробовать. Я ведь могу всё. Даже преступления совершать.