Лезвие всё глубже входило в тело, и он опускался. Христос стоял белый, как бумага.
— Видишь ты, желтоухий?! — торжествовал хан.
Джанибек вдруг закричал, грызя землю:
— Не забудь меня в раю Аллаха, всегда разумный! Не обдели меня, когда приведёшь туда избранный твой народ!
Глаза у хана сияли. Он подождал ещё немного и обратился к соседу Джанибека:
— Достаточно. Он уж найдёт отворёнными врата Эдема. Опусти ради друга саблю пощады.
Тот неспешно пошёл по склону. Потом снизу долетел хлёсткий удар.
— Ну, — обыкновенным голосом сказал хан.
Христос уже оправился.
— Что ж, одним врагом меньше.
— Вот чем мы побеждаем, — оскалился хан. — Есть такое у вас? Может быть?
— Упаси Бог нас даже от побед, если они основаны на таком. Если у нас будут такие победы — это конец. Они у нас будут иные либо никакие... А за это твой стан я сделаю владением ёжиков и болотом.
Спокойный гнев кипел в его очах. Глазки Марлоры усмехались, лицо словно замаслилось.
— Тц-тц-тц. Нехорошо говоришь. А как же «врагов любить»? А закон твой что гласит? — Хан повернулся одной щекою: — Кто ударит тебя в правую щеку твою... — и Марлора, будто бы получив один удар, поворотил голову.
— Подставь ему и вторую, — спокойно продолжил Христос.
И вдруг — никто не успел заметить — он нанёс хану сокрушительный удар в зубы. Лязгнули челюсти. Марлора покатился с кургана.
Крымчаки схватились за сабли. Но вокруг Юрася уже мелькали, наложенные на натянутые оленьи жилы, перистые стрелы.
— Вот так ты и будешь лежать, вверх воронкою, — уточнил Христос.
Хан поднялся. Лицо его было в земле, и нельзя было не ужаснуться, глядя в его глаза. Джуры повесили головы: знали, что это, возможно, последний их день, ибо свидетели позора не должны переживать позор.
— Эй, хан! — завершил Христос. — Ты помни: нельзя играться с мягкой рысьей лапой. Не пугайся. Не тронем. Бери орду. Иди прямо на север. Я тебя ожидаю. Я немного и один буду. Успеешь шкуру содрать — твоё счастье.
Люди начали спускаться с кургана к коням. Пятились.
Глава XXXIII
МЕЧ И ЖАЛО
Татарове с большим лупом шли... против которых... он, с малым людом выправившись, народ поганый с помощью Божией неожиданно поразил и разгромил и лупы поотбирал.
«Хроника Белой Руси»
И истоптаны ягоды в точиле за городом, и потекла кровь из точила даже до узд конских, на тысячу шестьсот стадий.
Откровение, 16:20
Тяжело честному противу воды плывать.
«Хроника Белой Руси»
Дорога спускалась по пологому склону и потом входила в лес. Приблизительно посередине рос на этом склоне величественный старый дуб. Христос стоял под ним, задрав вверх лицо.
— Что, не видно? Тумаш!
В дубе, на высоте пяти саженей, было дупло, а из него торчало круглое, с отвислыми щеками, лицо Фомы. Вытаращенные глаза вертелись. Казалось, в дупле сидел большущий пугач. Потом этот пугач свистнул.
— Появились. Катят сюда. Ты прибавь ходу. Если до пущи, до дамбы схватят — и отец небесный тебе не поможет. Одному худо.
Юрась двинулся вниз по склону.
— Эй, Юрась, коней они погнали. Быстрее! Быстрее!
Юрась шёл медленно, как прежде. До леса от него было недалеко. До гряды — саженей двести пятьдесят.
И тут орда появилась на гребне гряды. Один всадник... Десять... Много, до ужаса много всадников. Hа гребне словно вырос лес.
Фома в дупле напрягся (лицо стало как слива), сжал кулаки и закрыл глаза: он все ещё иногда испытывал свою веру, не мог забыть метеора. Потом раскрыл глаза — орда была на месте.
— Веры маловато, — тихо признался Фома.
И словно в ответ ему, промолвил Христос:
— Силы. Силы маловато.
Он медленно шёл к пуще. И вот спиною почувствовал: заметили.
— Ага-а-а-а-а! — певуче завопил голос.
Безумнo закричал Марлора. Потом взревели бубны, послышался всё возрастающий оглушительный топот; с гиком ринулась лава.
Фома обомлел: школяр шел медленно-медленно. Тумаш неверный не знал, что если кого догоняешь оравой, a тут видишь, что он, один, идёт и не спешит, словно ему начхать, ярость погони делается выше сил догоняющего.
— Берите Бога! — кричал Марлора. — Бога берите!
Юрась вошёл в лес. Исчез. Если бы Фома видел его в эту минуту, он бы немного успокоился. Ибо человек, исчезнув из глаз, внезапно рванулся с места так, как не убегал и Иосиф от похотливой жены Потифара.
В этот момент он с успехом мог бы убежать от стрелы, пущенной ему в спину.
Мелькали деревья, моховые пятачки, заросли крушины. Всё сливалось в зелёную, пёструю мешанину. В конце каждого прямого участка дороги он замедлял бег, пеходил на ходьбу (никто не должен был видеть, что он испуганно убегает), а потом снова поддавал так, едва не рвались поджилки.
А за спиною всё ближе нарастал цокот.
Ноги не держали его, когда он вылетел на дамбу, увидел с двух сторон синюю искристую гладь озера, а перед собою — ровную ленту насыпи. Он бежал и теперь, возможно, даже быстрее, ибо выкладывал последние силы, все время оглядывался, чтобы прекратить бежать, как только они появятся.
Каждая сажень была радостью. Значит, возможно, не догонят, значит, может, и спасётся, не погибнет.
И вот... выскочили. Он пошёл спокойно, как прежде. Расчёт был верным. Он выиграл некоторое время, пока лава перестраивалась на опушке в узкий порядок, а теперь, перед дамбою, в змею. Вот змея встащилась на насыпь.
Он оглянулся как раз тогда, когда кто-то поднимал лук. Плохо! И тут же он увидел, как Марлора ударил того ременной камчой по голове.
— Живьём брать! Шкуру с него!..
Скакали. Догоняли. Христос шёл, словно не слышал их.
И вдруг Юрась остановился. Дамба заканчивалась, и впереди было зеркало воды. Ужас плеснулся в его глазах.
Хан захохотал:
— Живьём!
Они были совсем уж близко. Ещё немного и — как бросить арканом. Один нетерпеливый аркан упал от него в саженях в четырёх.
И тут Христос повернулся, хлопнул себе по заднице и, перекрестившись другой рукой, спокойно направился в свой извечный путь по водам. Шёл дальше и дальше, словно плыл в воздухе. А на срезе насыпи стояла ошеломлённая орда.
Марлора завопил в экстазе, укусил себе большой палец руки и кровью начал чертить на лице знаки.
— Мусульмане! Аллах с нами! Тут мелко! В погоню, братья!
Лава вспенила воду. Действительно было мелко, но они двигались по довольно вязкому дну, а человек шёл по срезам свай, едва не по самой поверхности.
Настроение орды по этой непонятной причине немного убыло, и всё же орда догоняла. Глубже... Глубже... Начали вязнуть кони... И тут Христос остановился.
— Марлора, а я один! Лишь земля моя со мной. Слышишь?!
Он бултыхнулся в воду и поплыл. Вздутый пузырём хитон плавал на поверхности.
Плыл он необычайно быстро. Из-за островка вывернулась навстречу ему похожая на пирогу плавица. Чёлн скользил, словно по маслу. И тут Марлора понял: нападут на челнах.
До берега было саженей пятьсот. Но дамба — вот она, рукой подать. А в лесу нет людей. Иначе кричали бы, клекотали специально обученные кречеты на плечах у некоторых воинов. И всё же зря он сделал, что ткнулся сюда. Ничего, вот она, дамба. Жаль только что Бог убежал. Ничего, недолго и ему... А он, Марлора, за свое оскорбление выжжет все на десять дней скачки вокруг!
— Назад! — крикнул он. — На насыпь.
Орда повернулась. Пенили воду кони. На дамбе погонщик стремился поворотить слона. Неуклюжий исполин трубил и переступал ногами. С десяток всадников ужe вылезло на насыпь.
И тут Марлора с ужасом увидел, как на дамбу, будто в страшном сне, начал падать лес, который рос на склонах. Падали медные сосны, серебристые тополя, чёрные ольхи, видимо, заранее подпиленные, ломали сушняк, сами ломались. В треске взлетали высоко в воздух куски дерева, шумели ветки. Через несколько минут вся дамба была как сплошной непроходимый завал. Взбешённый слон тяжко ухнулся в воду, затрубил, проваливаясь на топком дне.
И тогда всадники, обтекая дамбу, погрязая, начали рваться к такому далёкому берегу. Кони падали — кто-то натыкал в дно острых ольховых кольев, да и без них на кочках и корягах сам дьявол сломал бы ногу... Крики, перебранка, ржание.
Люди падали и хватали воды, ибо кони подминали их.
А из-за островов выходили новые и новые челны-пироги с лучниками. Хлопали тетивы о кожаные перчатки, стрелы летели роем.
И эти люди плыли между погрязавшими и били, били, били на выбор. Им нечем было ответить. Подмокшая тетива — не тетива.
Хан с ужасом видел, как одна за другой исчезали головы. Он понимал: бьют беспощадно, не жалея даже завязнувших, ибо их мало, очень мало. Единственный выход был — вырваться на берег.
Он был уже близко. Значительная часть орды успешно прорывалась к нему. Между ними и берегом лежала не такая уж и широкая полоса, густо заросшая ситником, жёлтой кубышкой, камышами и белыми кувшинками.
Марлора кричал, махал саблей. Ему удалось сбить орду в относительный порядок. Задние бросались на челны копьями, жизнью платя, чтобы дать возможность остальным вылезть на сухое.
Белые кувшинки. Хан стремился к ним, как к жизни. Где-то там, за ними, была твёрдая опора для конских копыт... Конь вдруг осел. Марлора освободил ноги и, неважно плавая, ухватился за хвост переднего коня.
Нащупал ногами грунт, стал.
И тут из-под кувшинок, отбрасывая пустые стебли ситника, выросли, встали гурьбы. Словно сама вода родила их. Их было, как камыша на этой воде.
Полетели камни с пращей. Праща не лук, она не боится воды. Град камней. Каменный дождь, будто в Коране. Воины падали, обезумевший слон теперь, может взбесившись, хватал своих же, вертел в воздухе и подбрасывал высоко в небо.
Вода пенилась под камнями. Марлора увидел, что часть всадников всё же прорвалась, но он уже не верил и потому не удивился, когда пуща ответила дождём стрел.