редставляют собой новое для русской традиции явление: персональную биографию, реализующую евангельский сюжет и отбирающую «в качестве подлежащих сакрализации события преследований, мучений, пыток, спасения от смертных опасностей, казней»[1128]. Однако здесь есть и сходство, и различие: Аввакум, будучи очевидным новатором, все же оставался в рамках нормативной книжной традиции XVII в. Селиванов же — представитель крестьянской культуры, хотя и весьма одаренный. Кроме того, он лидер секты — девиантного по отношению к господствующей традиции религиозного движения. Поэтому перед ним не стоит задача точного воспроизведения господствующих образцов. «Похождения» и «Страды» варьируют не само евангелие, а лишь евангельские мотивы. Они репрезентируют «чистую» религиозную практику, не осложненную книжностью и институциональными отношениями. Перед читателем «Похождений» и «Страд» предстает литература, которая не знает о своей литературности и не стремится быть литературой, формируя собственную, альтернативную культурную практику.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Подведем итоги. В течение всей своей почти трехвековой истории традиция русских сектантов-экстатиков вызывала повышенное и чрезвычайно эмоциональное внимание русского общества: христовщине и скопчеству приписывались таинственные ритуалы и диковинные верования; их считали то неким чужеродным религиозным течением, проникшим в Россию извне, то, наоборот, подлинной крестьянской верой — «настоящим» народным православием. В действительности все несколько проще: несмотря на очевидный идеологический радикализм, христовщина и скопчество были вполне органическим элементом той мозаики религиозных практик, которую непредвзятый наблюдатель видит в простонародной культуре России XVIII—XIX вв. Все специфические культурные формы, характерные для этих религиозных движений — экстатическая ритуалистика, строгие аскетические предписания, сакрализация сектантских лидеров, религиозная лирика и эпика, эзотерическая лексика и фразеология и даже ритуальная кастрация, — имеют вполне зримые основания в массовой религиозной традиции, предшествовавшей и/или современной хлыстам и скопцам. Конечно, и христовщина, и скопчество — наряду с другими массовыми религиозными движениями эпохи — были если не следствием, то отражением того культурного переворота, который ознаменовал превращение России «древней» в Россию «новую». В этом смысле «русские мистические секты» в равной степени родственны и меланезийским карго-культам, и раннесредневековому мессианизму, и новым религиозным движениям XX столетия. Думаю, впрочем, что и многие другие формы русской народной религиозности, известные нам по свидетельствам этнографов и фольклористов XIX—XX вв., также немногим старше эпохи Петра I или его отца.
Рассуждать о «народной религии» всегда довольно сложно. С одной стороны, наблюдаемые нами культурные явления никак не хотят (и не могут) сложиться в единую систему, будь то «крестьянская Библия», «русская народная вера» или «русская душа». С другой стороны, традиционная для европейской фольклористики и этнографии точка зрения подразумевает, что «народная религия» ничем не отличается от «народных верований», что в крестьянской культуре нет никаких четких границ между «религиозным» и «мифологическим». Мне кажется, что история русского сектантства вообще, а христовщины и скопчества — в частности, доказывает обратное. Вероятно, нам подчас действительно трудно опознать специфические для крестьянских религиозных практик мотивы и сюжеты, коллизии и топосы, социальные механизмы и модели поведения. Однако это скорее свидетельствует не об их неуловимости, но о несовершенстве нашего методологического инструментария. В этом смысле секты хлыстов, скопцов, духоборцев, молокан, субботников и т. п. представляются именно тем голосом «безмолвствующего большинства», который зачастую не удавалось расслышать этнографам и фольклористам XIX—XX вв., занимавшимся исследованием «народного православия». Похоже, что все эти движения представляют собой реализацию разных культурных моделей, в той или иной степени характерных для массовой религиозности в России «синодальной эпохи». С другой стороны, как я пытался показать, общественная реакция на эти движения также весьма важна для понимания скрытых сторон русского православия. Поэтому «мифы сект» и «мифы о сектах» вряд ли стоит исследовать отдельно друг от друга: в конечном счете они составляют две стороны одной и той же медали.
Простонародные религиозные движения в России XVIII—XX вв. исследованы очень плохо. Это касается и наиболее крупных направлений русского сектантства, перечисленных выше, и, тем более, бесчисленного количества малых религиозных групп, то появлявшихся, то исчезавших в разных губерниях и уездах. Вопросы истории и культуры христовщины и скопчества также нисколько не исчерпаны настоящей монографией: ее объем попросту не позволяет коснуться целого ряда более частных вопросов. Хочется думать, однако, что мне удалось выполнить основную из намеченных задач — составить более или менее систематическое представление о специфической культурной традиции этих религиозных движений. Надеюсь, что эта книга хотя бы отчасти сможет послужить отправной точкой для дальнейших предметных фольклорно-этнографических и историко-антропологических исследований христовщины и скопчества. В первую очередь здесь необходимо предпринять последовательный анализ всего корпуса известных нам духовных стихов этих движений. Хотя рассмотренные выше сборники Василия Степанова и Александра Шилова представляются мне вполне репрезентативными для понимания символики, топики и поэтических средств хлыстовской и скопческой песенной традиции, в дальнейшем она существенно эволюционировала, и эта эволюция, без сомнения, заслуживает специального исследования. Не менее важно и изучение взаимных отношений между духовными стихами русских сектантов-мистиков и различными формами крестьянской лирики и эпики, поскольку культура христовщины и скопчества демонстрирует очевидное родство с русским традиционным фольклором в целом. Как ни странно, мы встречаем гораздо меньше параллелей к хлыстовским и скопческим духовным стихам в религиозном фольклоре других народных религиозных движений XVIII—XIX вв.: духоборцев, молокан, субботников и др. Возможно, причина здесь именно в том, что эти движения представляют собой реализацию разных культурных моделей, характерных для массовой религиозности этой эпохи. Так или иначе, эта проблема также требует специального анализа.
Еще одна тема, о которой в настоящей работе говорилось очень мало, — это «священная история» христовщины и скопчества, устные легендарные сказания о сектантских лидерах, также обнаруживающие тесную связь с традиционными крестьянскими легендами. Далеко не все общины и «толки» русского мистического сектантства обладали развитой традицией прозаической либо стихотворной эпики. Материалы московских следственных комиссий XVIII в., а также документы первого скопческого процесса не позволяют говорить об устойчивой легендарной традиции у хлыстов этой эпохи. Предания об Абакуме Копылове и некоторых других основателях движения постников также не отличаются богатством и вариативностью. Вместе с тем, и московская христовщина 1830—1840-х гг., и скопчество после заточения и смерти Селиванова характеризуются весьма развитыми и устойчивыми сказаниями о сектантских лидерах. Особенного внимания заслуживает в этом смысле традиция казанских «данило-филипповцев» рубежа XIX и XX вв. Эпический фонд этой группы включал не только самостоятельно возникшие сказания о Даниле Филипповиче, Иване Тимофеевиче, а также некоторых других сектантских лидерах, но и специфические переработки духовного стиха о Егории Храбром, песни «О сорока каликах со каликою», «Сокола-корабля» и т. п. Думаю, впрочем, что адекватное исследование этих материалов вряд ли может быть успешным без учета той «интегративной» картины христовщины и скопчества, которую я попытался представить выше.
В заключение — несколько замечаний более или менее эмоционального характера. История любой религии драматична. Религиозный опыт действительно часто таит угрозу для общественной стабильности, а борьба за социальный контроль в религиозной сфере обычно оказывается крайне непримиримой и жестокой. В этом смысле история взаимоотношений между русскими простонародными сектами, с одной стороны, и светской и духовной властью, с другой, достаточно банальна. Однако не стоит забывать, что большинство использованных в этой работе материалов — это слова преследуемых, заточенных, подвергаемых пыткам и жестоким телесным наказаниям людей. Все они давно умерли и не ждут извинений или реабилитации. Впрочем, и их преследователей тоже давно нет в живых. Остается лишь надеяться, что современное русское общество будет ориентироваться на более гуманные и толерантные способы разрешения религиозных противоречий и конфликтов.
ПРИЛОЖЕНИЯ
Приложение 1СБОРНИК ВАСИЛИЯ СТЕПАНОВА
Сборник публикуется по изданию: Айвазов И. Г. Материалы для исследования русских мистических сект. Пг., 1915. Вып. 1: Христовщина, т. I. С. 6-35. Об истории сборника и публикации Айвазова см. главу 3 настоящей работы.
В настоящей публикации тексты были подвергнуты следующим эдиционным изменениям:
1. В некоторых случаях изменено разбиение на строки. По всей видимости, оригинальная рукопись, которой пользовался Айвазов, не имела разделения на строки. Хотя разделение, предпринятое Айвазовым, в основном представляется верным, иногда он совершал ошибку, думая, что все строки стиха должны повторяться дважды, и из-за этого соединял повторяющуюся и не повторяющуюся строки воедино. Кроме того, иногда он неоправданно удлинял или укорачивал строки. В настоящей публикации эти ошибки устранены. В тех случаях, когда разделение на строки вызывало сомнения, я оставлял разделение, предложенное Айвазовым.
2. Указания на повторение песенных строк при исполнении (у Айвазова отмечается цифрой «2», что, скорее всего, соответствует оригинальной рукописи) перенесены в комментарии к текстам. Вводится современная пунктуация.
4. Вводится современная графика: ѣ (ять) заменены на е, а i — на и.
5. Устранены твердые знаки в конце слов; в некоторых словах сделаны орфографические поправки, не затрагивающие фонетики и морфологии. Все лексические и орфографические добавления, сделанные Айвазовым, обособляются угловыми скобками ‹›, все орфографические добавления, сделанные мной, обособляются круглыми скобками ().
6. Слова, слитые друг с другом, а также написанные слитно с предлогами, частицами, союзами, пишутся раздельно в соответствии с современным написанием.
7. С прописной буквы пишутся имена собственные, а также наименования Бога Отца, Христа, Богородицы, Святого Духа, наиболее часто встречающиеся в православном обиходе. При этом число слов, пишущихся с прописной буквы, сведено к минимуму.
Тексты
Свет Боже, царство небесное,
Небесное царство, блаженный рай.
И пресветлой рай, жизнь бесконечная.
Кому, Боже, царство достанетца?
Достанетца царство небесное
Сударь праведным, душам избранным,
Чистым девицам непорочным,
Ни греху тяшкому недоточным.
Един я тебя, царство, лишаюся,
А мимо хожу — не покаюся,
Адержуся спесивства и гордости,
Не имею ни смирения, ни кротости,
Ни великова себе и воздержания,
Не имею я страха, и не имеет сердце.
Идет к нам, братия, с небеси
Чаша гнева великово со яростью.
Кто сию чашу выпивать будет?
Выпивать сию чашу единому,
Единому свету родимому,
Самому свету Сыну Божиему
За спасение всех верных человеков.
Идет лето сего света,
Приближается конец веку.
Идут-пойдут вси грешницы,
Сего миру прелестницы
Ко Отцу Богу со слезами:
«Умилосердися, Отец Бог наш,
Сего мира ты сам Творец,
Прости наше согрешение,
Великое преступление».
Речет Господи, глаголует:
«Изыдите, вы вси грешницы,
Сего мира прелестницы.
Изготована вам мука вечная
И т(ь)ма вам всем кромешная.
Не будет вам прощения,
Ни грехам вашим отпущение
Ни в сем веце, ни (в) будущем,
Окроме плачу-рыдания.
Изготована вам мука вечная».
Росплачется царь Давид,
Стоя-стоючи он у прекрасныя пустыни:
«‹Прими ты›, свет мой прекрасная пустыня,
Прими ты меня многогрешново,
Многогрешново меня на покаяние,
Многогрешнаго меня человека
Аки мати любезное любезное свое чадо.
Заставь ты меня работати,
Слезами постелюшку умывати
И денно, и ношно беспрестанно,
Завсегда, государь, непрестанно.
Государь мой, Царь свет Небесной,
Надежда моя, свет Сын Божий,
Прости, государь, мое согрешение
И великое мое преступление,
Избави меня превечныя муки,
Достави меня небесного своего царства,
Запиши, сударь, в животные свои книги,
Причти, государь, ко избранному своему стаду».
Алилу(й)я, Алилуйя, слава Тебе, Боже.
Как доселева мы жили на земле,
Ничего не знали мы, не видали,
Как что на земле сострояется,
Бел престол Господен(ь) поставляетца,
Сам Господь Бог, сам Небесный Царь
По земли, сударь наш, Он катается,
Поровну, сударь, Он с человеками,
Во плоти, сударь, Он в человеческой.
Собиралися, соходилися
Со все со четыре со сторонушки
На святу беседу на апостольску,
Возмолилися ко Святому Духу,
Проливали слезы ко источнику:
«Государь наш, батюшка Святый Дух,
Укажи нам путь свой Божей истинной.
Нам как итти — до тебя дойти,
До твоего царства до небеснова,
До раю, сударь, до блаженнова?»
К нам не золота трубушка вострубила,
Живогласная к нам прогласила,
Прогласил надежды наш Святый Дух:
«И вы братия-сестры духовныя,
Вы ступите же по духовному,
По Святу Духу по блаженному.
Вы не пейте же пойла пьянова,
Ни вина, други, ни зеленого,
Не ставите ж меды сладкие,
Не творите, други, греха тяшкова,
Не бранитеся словом скверным,
Не гневайтеся всякою злобою,
Не водитеся сестры с братиями.
Укажу вам путь свой Божей истинной,
Как вам итти — до меня доитить,
До моего царства до небеснова.
Вы подите же на тихой мой Дон:
На тихом Дону утешитеся.
Вы еще подите на Сладей-реку
На Сладей-реке насладитеся.
Вы еще подите на Дарей-реку:
На Дарей-реке надаритеся.
Вы не ходите, други, на Шат-реку:
Еще Шат-река — шатовитая,
Отлучит она от дела Божиева.
Вы подите, други, на Сион-гору,
Как взойдете, други, на Сион-гору,
Изошед, вы сами оглянитеся:
Не остался ли кто на сырой земле.
За их вы Богу молитеся,
Самому Отцу свету небесному,
И Сыну Божию единородному,
И Святому Духу и блаженному,
И Матери Его святой Бож(и)ей,
И Пресвятой святой Богородицы,
И всей силе и господней Божией,
И всем праведным избранным».
Господа пойте и превозносите его во веки.
На зоре было на утренней,
На закате светло месяца,
На восходе красно солнышка,
На теплой, тихой на заводе.
Не белой лебедь воскликала,
Прогласила помощница
Своему Сыну избранному,
Избранному, возлюбленному:
«И ты, свет, сударь свет Сын Божей,
Избранной мой, возлюбленной,
Ты когда ко мне в гости будешь,
Ты когда, сударь, пожалуешь
В верховую сторонушку,
Во свою, сударь, родимую,
Во родимую, небесную,
Ко своему батюшке родимому,
Ко Царю свету Небесному?»
Проглаголует ей сударь Сын Божий:
«Государыня моя матушка,
Свет Мати Божия, помощница,
Пресвятая Богородица,
Я в те поры к тебе в гости буду,
Я тогда тебя пожалую,
Когда праведныя управятся,
Грешныя души воспокаются,
Принесут Богу покаяние,
И соистинно поклонение,
О твоих грехах моление
Ко Отцу Богу небесному,
Ко Творцу Богу Превышнему,
К Саваофу Богу небесному
И ко Сыну единородному,
Ко Святу Духу блаженному,
К тебе, Матери Божией,
Пресвятей Богородице,
Ко Святой ко Троице,
Святой Троицы нераздельной,
И ко всей силе небесной,
И ко всем праведным изобранным».
Пойте Господеви, славно бо прославися.
Братцы вы, братцы духовныя,
Полно нам спать, полно так лежать,
Пора от сна пробудится,
На истинный путь возвратится,
Пора от злых дел отлучится.
Не проспать бы нам царства небеснова
И раю, други, и блаженнаго,
Не проспать бы нам заутрени Великоденския,
Не прогулять бы нам обедни Благовещенской,
Не прогулять бы нам вечерни Троицкой,
Не прогневать бы нам Отца небеснова,
Не прогневать бы Сына света Божиева
И Свята Духа и блаженнова.
Почему у нас заутреня Великоденская?
Того у нас заутреня Великоденская,
Что сам Сын Божий воскресе Христос.
Почему у нас обедня Благовещенская?
Потому у нас обедня Благовещенская,
Что благовестил сам Сын Божий.
Почему у нас вечерня Троицкая?
Потому у нас вечерня Троицкая,
Что сам Сын Божий во Троице —
Отец и Сын и Святый Дух —
Потому у нас великая вечерня Троицкая.
У нашего государя доброхота,
Гостя-государя дорогова,
У батюшки-государя у роднова
Была тихая смиренная беседа.
И съезжались тут князи и бояре,
Честныя все тут власти-патриархи
И все тут православные христиане.
Они пили сами и ели, прохлаждались,
Блаженным они Духом утешались.
Не золотая трубочка вострубила,
Не громогласная святая прогласила,
Что пророчет наш свет надежда:
«Вы светы мои князи и бояра,
Честные все вы и власти-патриархи
И все вы православные христиане,
Вы пейте, други, еще прохлождайтесь,
Про Бога вы про света говорите,
Блаженным Святым Духом утешайтесь,
Вы в честную мою книгу вы читайте,
Вы в честную мою книгу во Минею,
В Евангелие мое толковое.
Говорите, во толк дело положите,
Чтоб вам мимо Бога не пройтити,
Мимо света царства небеснаго
И раю други и блаженного,
Небесной светлой красоты его»
Аминь, аминь Царю Небесному.
С высоты было с сед(ь)ма неба,
От раю было блаженново,
От престолу от Господнево,
От Саваофа Бога чуднова
Солетел тута и сел сокол
И со чистыем со голубем —
Со Святым Духом блаженным.
Соносил тута грозный указ
За рукою свет за царскою,
За печатью за красною.
Как в указе написано,
Во наказе страшно наказано:
«Не водитеся сестры з братиями,
Вы не пейте пойла пьянова,
Ни вина други не зеленова,
Не становите меда сладкаго,
Не бранитеся словом скверным,
Вы не еш(ь)те яства скоромныя,
Не творите греха тяшкова.
Как не будет за то вам прощения,
Ни грехам вашим отпущения,
Окроме вам муки вечныя
И тьма вам всем кромешная».
Аминь Царю Небесному.
Как сошел к нам, братцы, с небеси
Свет глас от Саваофа Бога вышняго,
Ко государю Сыну Божиему:
«Ты не плач(ь), не плач(ь), свет Сын Божий,
Не рыдай, мой возлюбленной,
Не надрывай своего ретива сердца,
Не слези своих ясных очей».
Отвещает Сын Божий:
«Государь ты мой батюшка,
Саваоф Бог, превышний Творец,
Рад бы я, государь, не плакати —
Сами слезы из очей катятся,
Само сердце надрывается,
Свет в очах у меня помрачается,
Разум в голове у меня мешается.
Что сослал ты меня, батюшка,
С небеси на сыру землю.
Привлек в плоть человеческу,
Возложил бремя великое,
Вручил стадо немалое,
Повелел ты, сударь батюшка,
На земле хранить его и миловать,
Мне учить их и жаловать,
На земле хранить их и миловать.
Как а нынечи, государь батюшка,
Уже верные меня не слушают:
Повелися сестры з братиями,
Стали братия возвышатися,
Вдвое им воживатися,
А сестры-вопомощницы
Надевают мое платье,
Отымают да и богатество,
Отбивают залоту казну,
Отдают меня на предательство,
Не дают мне пожить на сырой земле,
Изгоняют меня, батюшко,
Что птичку безгляздную,
Что кукушечку горемышную».
Отвещает ему батюшко,
Саваоф Бог превышний свет.
«Ты не бойся, свет Сын Божий,
Не устрашись, мой возлюбленной,
Ты терпи стради со радостию.
Не наденут твоего платья,
Не возову(т)ся во твое имя,
Не отымут (у) дому богатества,
Не отобьют твоей золотой казны.
Я скоро сошлю грозных ангелов,
Повелю им главы поснять
По самыя по могучи плеча,
Повелю вверзить в муку вечную,
И во т(ь)му их кромешную,
Уже не будет им прощения,
Ни грехам их отпущения,
Окроме муки превечныя
И т(ь)мы всем кромешныя.
За твое ж за терпение,
За великое за страдание,
Как вознесся свет Сын Божий
Ко мне к Богу во сед(ь)мо небо,
Я (в)стречу тебя, Сын Божий,
Со всею силою небесною
И воз(ь)му тебя, свет Сын Божий,
На свои руки пречистыя,
Посажу тебя, света Сына Божия,
По правую сторонушку,
Удивятся Сыну Божиему
Вся сила небесная.
Ты в те поры, свет Сын Божий,
Со своими со гонители,
Супостаты со предатели
Ты сам свет управисься».
Тебе свету Сыну Божиему
Слава со Отцом и со Святым Духом,
Со всею силою небесною.
И во веки веков, аминь.
Дай, Господи Иисусе, свет Христос Сын Божий,
С нами да, сударь, святые,
Свет памилуй нас грешных.
Пресвятая Богородица, упроси о нас о грешных
У своего Сына, у нашего Бога,
Тобою спасет от суда души наши грешныя
На сырой земле.
Да по полю-полю, по чистому полю,
По широкому раздолью.
Тут ходит-гуляет государь наш надежда,
Государь свет Сын Божий.
На ручушках носит чашу золотую,
А и в той было чаше Божие семя,
Был крупичатой сахар.
Государь свет разсевает по всей подселенной свое Божие семя,
Да сам сударь глаголет:
«Разродися, мое семя, в моих верных человеках,
Разродися, Божие дело, в моих верных-избранных,
Уродися, мой белой сахар, белою ярою пшеницой,
Рости, моя пшеница, от земли и до неба,
И от престола Господня до Бога Саваофа,
До Сына Божия света,
До Свята Духа блаженна,
И до Троицы Святыя,
Святой Троицы нераздельной,
И до Матери Божией, Пресвятой Богородицы».
На том было месте, где Сын Божий гуляет,
Выростало свято древо,
Свято древо кипарисно,
Булатное корение, серебряны ветве,
Листье золотое.
Да что древо кипарисно?
Да тот сударь (Сын) Божий.
Да что булатное корение?
Это — крепость-утвержденье.
Что серебряны ветве?
То добры его дела.
Что листье золотое?
То вера его, радение,
И плач(ь), и моление,
И слезное течение,
Сердечно попечение.
На том было древе
Сидят царския дети,
Сидят они по ветвям,
Поют они песни —
Архангельские гласы.
Ветвья не обломите,
Сами з древа не упадите.
Да сам сударь глаголет:
«Да вы царския дети,
Сами пойте-распевайте,
Царя прославляйте, Бога Саваофа,
И сына света Божия,
И свята Духа блаженна,
Троицу и святую, святую Троицу нераздельну,
И Матерь его Божию, Пресвятую Богородицу,
То причтет вас Господь Бог
Ко прежнем святым,
Ко ангелам-архангелом,
Ко апостолом-пророком
И ко всей силе небесной,
То причтет вас Господь Бог
Ко чистым девицам, к чистым непорочным,
Греху недоточным,
Ко женам-мироносицам
И ко всем святым-праведным».
Веденье Пречистая Богородица.
Ангели удивилися,
Како дева ведена.
Она Спасова дитя.
Ва пище... пищере огненныя.
Породив, она ходила.
Из рода роды брала,
Людей к Богу вела.
Она во зорю вокатила,
Во зорю утреннюю.
В красное солнышко вошло,
Всю вселенную обошло,
Всю подсолничную.
Сына Божиева нашла,
Ему суд святой вручела,
Души грешныя привела,
Праведных приклонила,
За их она упросила
У его Сына Божия,
Преблагомилостиваго,
Милосерднаго Царя,
Небеснаго Бога света,
Лучезарнаго светила,
Всемогущаго Бога.
Ему слава во веки века, аминь.
Росплачется красно солнце со лучами,
Росплачется светел месяц со звездами,
Увидел государь их свет Сын Божий,
Увидел государь их сам небесной:
«Светы вы мои красно солнце со лучами,
Светел месец со звездами,
О чем ты, красное солнышко, плачешь?
О чем ты, свет месец, плачеш(ь) со звездами?
А и милости от меня вам нет?
И дару от меня вам мало?»
Что зговорит красно солнце со лучами
И светел месец со частыми со звездами:
«Государь ты наш надежда, свет Сын Божей,
Государь ты наш ты батюшка, Царь Небесной,
И много от тебя, свет, нам дару,
И много, государь, милости Божией.
Плачу я, красно солнце со лучами,
Светел месец плачу со звездами,
Что мир-народ идет он весь в погибель,
Во ту ли он муку во превечную,
А верные твои идут в отпаденье».
Сударь ты свет надежда, Царь Небесной,
Умилися ты до души до и грешной,
Прости ты, сударь, наше согрешение,
Великое наше, сударь, преступление,
Не отставь ты, сударь, от царства небеснаго,
От раю, государь, своего блаженного,
Избави, сударь, нас муки превечныя,
Запиши, сударь, в животные свои книги.
И причти нас, государь, к избранному своему стаду.
Аллилуйя, аллилуйя, слава тебе, Боже.
Государь ты наш батюшка, богатый гость,
Нет тебя государя богатее
Ни на небе, а ни на земле.
У тебя же, сударя, бол(ь)шой корабль,
Богатый гость по кораблю покатывает,
В золоту трубочку вострубливает,
Воскликивает своих людей вол(ь)ных:
«Подите ко мне, люди вол(ь)ные все охотнички,
Подите ко мне на большой корабль,
Покупайте товары безценныя,
Безценныя-драгоценныя,
Не златом покупайте, ни серебром,
Не крупныем акатистым жемчугом,
Покупайте товары безценные,
Безценные-драгоценные
Вы верою и радением,
Сердечным своим попечением,
Вы слезным своим и течением
И нощным, други, умалением».
Слава тебе, Царю Небесному.
Батюшко ты белююшко, белой свет, ты помилуй всех.
Батюшко друг, ты не скинь своих с рук.
Батюшко Бог, положи дело во ум.
Матушка Мария, ты прибавь Божия ума,
Чтобы государыне не ходить без ума,
Чтобы не носить нам пустая сума,
Чтобы нам носить за тебя полную суму,
Полную суму да и все Божиево дело.
Полно нам жить, полно мучица,
Царства небеснова хочетца,
Хочетца, да не можетца.
Станем мы, праведные, мучитца,
Авос(ь)-либо праведные вступятца,
За нас они Богу помолятца,
Дело нам в разум положитца,
Богу нам молитца похочетца.
Праведные шли да Христа Бога нашли.
Им они светом ругаются,
Духу Святому насмехаются,
Сами они во ад проваливаются,
Во муку они проваляются,
Слава тебе, Царю Небесному.
Ей люблю, ей люблю.
Люблю друшка — золота струшка.
Ей люблю, ей люблю.
Золота струшка — соловеюшка.
Ей люблю, ей люблю.
Да и за то его люблю:
По ночам не спит.
Ей люблю, ей люблю.
Ей люблю, по ночам не спит,
По зорям рано встает.
И он песенки поет.
Ей люблю, ей люблю.
Утешает соловей роднова батюшка.
Ей люблю, ей люблю.
Родново батюшка моево, гостя верховово.
Ей люблю, ей люблю.
Люблю друшка — золота струшка.
Ей люблю, ей люблю.
Золота струшка — соловеюшка,
Ей люблю, ей люблю.
Как за то ево люблю:
По ночам не спит,
По зорям рано встает,
Ей люблю, по ночам не спит,
По зорям рано встает,
Ей люблю, ей люблю.
По зорям рано встает.
И он песенки поет.
Ей люблю, ей люблю,
Утешает соловей родную матушку.
Ей люблю, ей люблю.
Родную матушку мою, гостью верховую,
Ей люблю, ей люблю.
Аминь, аминь Царю Небесному.
А(минь), а(минь) Ц(арю) Н(ебесному).
С высоты было, с сед(ь)ма неба не ясен сокол летит,
К нам гость-батюшка катит,
Он на тихой Дон Иванович,
На святой свой, на тихой.
Он устами свет гласит,
Аки в трубушку трубит,
Покликает своих верных-избранных людей:
«Вы подите, мои верные изобранные души,
И на тихой Дон Иванович,
На бол(ь)шой мой на корабль.
Дам вам, друга, веселечки яровчатые,
Гребите вниз по батюшки по тихому по Дунаю
От краю, други, до краю, до небеснова до раю,
От конца, други, до конца, до Небеснова до Отца,
Уж за вашие за труды дам вам золоты трубы,
Свет сестрицы вы мои,
За вашие за труды дам вам семиградные венцы.
Аминь Царю свету Небесному.
Да что то за люди,
Да что батюшки не любят,
Золоту трубу не трубят,
Себе рай не закупают,
Себе вечнаго житья.
А кто батюшку любит,
Золотую трубу трубит,
Себе рай закупает,
Себе вечное житье.
Ай то-та будет,
Что и батюшки не будет,
Ай то-та будет,
Что по батюшки потужат,
Потужат и поплачут.
А кто батюшку любит,
В зелену саду гуляет,
Он цветочки сорывает,
Он веночки совивает,
На буйну главу викладает.
А кто батюшку не любит,
В золоту трубу не трубит,
Себе раю не закупит,
Себе вечного житья.
И не получает.
А кто батюшку не любит,
В зелену саду не гуляет,
Он цветочки не сорывает,
Он веночки не совивает,
На буйну голову не вскладывает.
И он милости не получает.
То-то конь был,
То-то конь был, то-то добрый,
То-то воин, то-то богатай,
Богатырь был.
Как уш(а)ми конь
Он на небе звон услышал,
Как очами конь
Все татар он в поле водит,
Во чистом поле все татар он водит.
Копытом конь
И он землю пробивает,
Уже хвостом конь
Он следочки все заметает,
Гривою конь
Всю дубровочку устилает.
Нонечии конь
Во чистом поле гуляет,
Уже гуляет
Как та травка ковыльчик.
Нонечи молодец
Во чистом поле гуляет,
Как гуляет —
Дело Божие забывает,
Уже он ищет
Такова себе человека:
«Кто б мне друг был,
Пособил тоски-кручины
Со великою со печалию,
Я б тово назвал
Батюшкой своим родным,
Я б тово назвал
И сердечным сердоболем,
Кто б довел бы
Как до Матушки до Божии,
Я б тово назвал
Я Сионскою горою».
Аминь, аминь Царю Небесному.
Благодатный Бог наш,
Упование Божие,
Прибежище Христово,
Покровитель Свят Дух.
По пути Бог с нами,
С нами и над нами,
С нами, перед нами.
Сохрани нас, Боже,
В пути и в дороге
От всех наших врагов
Видимых и невидимых.
Покори под нозе
Побеждати всех врагов
Всегда непрестанно.
Плоть и мир и диавола
И все козни демонскии,
Нечестивых человеков,
Отгони их, Господи,
Наших всех ругателей,
Не попусти их, Господи,
Нам зло учинити,
Отжени от нас, Господи,
Всякаго врага-супостата.
Дай нам, Господи,
Желанное исполнить,
Тебе Богу угодити,
Тебе Богу работати
И денно, и нощно,
Непрестанно плакатися,
От грехов очиститися.
Дай нам, Господи,
Всегда познавати
Волю твою Господню
И о Бозе радоватися,
Суету оставляти
И любовь возымети,
Веру содержати,
Надежду исполняти,
Послушание скорое,
Чистоту сохранити
Духовную и телесную,
Тако и сердечную,
Нищету духовную,
Страх Божий знати,
Тебя Бога боят(ь)ся.
Не лиши нас, Господи,
Всякого добра-блага,
Запиши нас, Господи,
В книги во животныя.
Не лиши нас, Господи,
Царства и небесного
И раю блаженного.
Избави нас, Господи,
Муки-то превечныя
И т(ь)мы кромешныя.
Дай нам, Господи,
Разум, разсуждение,
Память Божией доброй,
О Бозе всегда разумети,
Тебя света знати,
Никого не осуждати,
Никого не оклеветати,
Милостиву быти,
Милосердие имети,
Всегда и вовеки.
И вовеки веков, аминь.
Сударь ты мой батюшка, не прогневайся,
Я тебе, сударь, воспокаюся,
Сударь ты мой батюшка, не прогневайся,
Прости мое согрешение,
Сударь ты мой батюшка, не прогневайся
На велико мое преступление,
Сударь ты мой батюшка, не прогневайся,
Я тебе свету покаюся,
Сударь ты мой батюшка, не прогневайся
На великое мое преступление,
Сударь ты мой батюшка, не прогневайся
На мое такое беззаконие,
Сударь ты мой батюшка, не прогневайся
На мое такое небрежение,
Сударь ты мой батюшка, не прогневайся
На мое, сударь, незнание,
Сударь ты мой батюшка, не прогневайся
На мою, сударь, таку простоту,
Сударь ты мой батюшка, не прогневайся
На мое, сударь, неверие,
Сударь ты мой батюшка, не прогневайся
На мое, сударь, безстрашие,
Сударь ты мой батюшка, не прогневайся
На мою, сударь, леность,
Сударь ты мой батюшка, не прогневайся
На мое, сударь, непослушание,
Сударь ты мой батюшка, не прогневайся
На мое, сударь, непокорение,
Сударь ты мой батюшка, не прогневайся
На мое, сударь, нежелание,
Сударь ты мой батюшка, не прогневайся
На такое неискание,
Сударь ты мой батюшка, не прогневайся
На недоброй мой смех,
Сударь ты мой батюшка, не прогневайся
На мою такую гнев да злобу,
Сударь ты мой батюшка, не прогневайся
На недоброй мой совет,
Сударь ты мой батюшка, не прогневайся
На мой такой сон да дрему,
Сударь ты мой батюшка, не прогневайся
На мою такую неправду,
Сударь ты мой батюшка, не прогневайся
На недоброе мое житие.
Как у нас было в каменной Москве,
Во Кремле было красном городе,
Во дворце было государеве,
От крыльца было от красново,
Уже ис погреба государева
Выходил туто добрый молодец.
Он ис погреба государева
Выносил тут, доброй молодец,
Во правой руке своей семена,
Семена свои безценныя.
Он вынесши, да сам задумался,
Сам задумался-закручинился:
«Семена ли да мои семена,
Семена да мои царские,
Уже царские безценные,
Уж безценные-драгоценные,
Уже где же вас да мне посеяти?»
Как пошел ли да доброй молодец
Он далече до во чисто поле,
Становился да доброй молодец
При пути да он при дорожен(ь)ки,
Как посеял да свои семена
При пути да он при дороженьке.
Он посеевши, сам задумался
Он задумался-закручинился:
«Семена ли мои безценныя,
Уже безценныя-драгоценныя,
Не у места я вас посеял я:
Налетит на вас черный вран,
Семена ли да вас повыгребует,
Уже повыгребует, все повыклюет».
Как пошел ли да доброй молодец
Он далече во чисто поле,
Под дубровочки под зеленыя.
При дубровушки при зеленыя
Он посеял да свои семена.
Становился да доброй молодец
При дубровушки при зеленыя,
Уже посеявши, сам задумался,
Он задумался-закручинился,
Заливался он горючи слезы:
«Семена ли да мои царские,
Уже царския, безценныя,
Уже безценныя-драгоценныя,
Не у места я посеял вас:
Набегут на вас серы волки,
Семена мои все повытопчут,
Все повытопчут, все повытолочут».
Как задумался доброй молодец,
Он задумался-закручинился,
Уже пошел ли да доброй молодец
Он далече да во сине море,
Становился доброй молодец
Среди моря на камени,
Он на камени на белоем,
На натверженыем.
Уже посеял да доброй молодец
Середи моря он синева
Семена свои безценныя,
Он безценныя-драгоценныя.
Он посеявши, сам возрадовался:
«Семена ли мои безценныя,
Уже безценныя-драгоценныя,
Как у места я посеял вас,
Семена мои повыросли».
Выростал туто зеленый сад
Со древами да с кипариснами
И с яблон(ь)кой со кудрявою,
Уже со грушкою со зеленою,
Уже с вишенью с цареградскими;
Как во тот ли да во зеленой сад
Солеталися птицы райския,
Уж поют они песни царския.
Уже кто этот зеленой сад,
Еще кто же да ево посадил?
Как садил ево зеленой сад,
Посадил ево государь-батюшка.
Еще кто этот зеленой сад,
Еще кто то ево поливал?
Поливала да этот зеленой сад,
Поливала да ево матушка —
Сама Мать Божия Богородица.
Еще кто этот зеленой сад,
Еще кто ево огораживал?
Огораживал етот зеленой сад
Уже сам государь свет Сын Божий.
Еще кто да ево возврастил
Этот зеленой сад?
Возврастил ево Святый Дух
Он со всею силою небесною,
Он со ангелами-архангелами.
Аминь Царю Небесному утешителю,
Свят Духу и вовеки веков, аминь.
Да по морю, морю синему,
Аллилуиа, аллилуиа, Господи помилуй,
Да по морю, морю по житейскому,
Аллилуиа, аллилуиа, Господи помилуй,
Как плывет-выплывает большой, сударь, корабль,
Аллилуиа, аллилуиа, Господи помилуй,
О двенадцати белых парусов,
Аллилуиа, аллилуиа, Господи помилуй.
На том корабле престол Христов,
Аллилуиа, аллилуиа, Господи помилуй,
На престоле сам Исус Христос,
Аллилуиа, аллилуиа, Господи помилуй,
Сам Исус Христос,
Аллилуиа, аллилуиа, Господи помилуй,
Сам Исус Христос, государь Сын Божий,
Аллилуиа, аллилуиа, Господи помилуй,
Он со ангелы, со архангелы,
Аллилуиа, аллилуиа, Господи помилуй.
Что сзговорит сам Исус Христос
Аллилуиа, аллилуиа, Господи помилуй,
Сам Исус Христос, сударь Сын Божий,
Аллилуиа, аллилуиа, Господи помилуй:
«И вы свет мои святы ангелы,
Аллилуиа, аллилуиа, Господи помилуй,
Святы ангелы-архангелы,
Аллилуиа, аллилуиа, Господи помилуй,
И вы где были да что видели,
Аллилуиа, аллилуиа, Господи помилуй.
А что видели, что вы слышали?»
Аллилуиа, аллилуиа, Господи помилуй.
Как что зговорят святы ангелы,
Аллилуиа, аллилуиа, Господи помилуй:
«И ты свят государь ты наш батюшка,
Аллилуиа, аллилуиа, Господи помилуй,
Сударь батюшка, сударь Сын Божий,
Аллилуиа, аллилуиа, Господи помилуй.
И мы были были на сырой земле,
Аллилуиа, аллилуиа, Господи помилуй,
На сырой земле,
Аллилуиа, аллилуиа, Господи помилуй,
И мы видели и мы слышали,
Аллилуиа, аллилуиа, Господи помилуй,
Господь, душа с белым телом ра(с)ставалася,
Аллилуиа, аллилуиа, Господи помилуй,
Ра(с)ставшись, душа с телом не простилася,
Аллилуиа, аллилуиа, Господи помилуй.
Назад душа воротилася,
Аллилуиа, аллилуиа, Господи помилуй.
„Тебе, телу, быть в сырой земле,
Аллилуиа, аллилуиа, Господи помилуй,
А мне, душе, быть на страшном суде,
Аллилуиа, аллилуиа, Господи помилуй.
На страшном суду перед самим Христом“».
Аллилуиа, Аллилуиа, Господи помилуй.
Аминь, аминь Царю Небесному.
Еще кто б нам построил
Мать прекрасную пустынь
Не в нажиточнем месте,
Чтобы око не видало
Сего житья суетново,
Чтобы ухо не слыхало
Человеческаго гласу.
Я учну ли гор(ь)ко плакать
И я слезно возрыдати
О своих ли грехах тяшких.
Уш сошел ли Господь с неба
И он сам, сударь, глаголет:
«Вы рабы мои, рабыни,
Православные христиане,
Не взабуд(ь)те Бога живите
И вы друг друга любите,
Промежду любовь держите,
Не живите лицемерстье.
Как я буду Бог катити,
Сыном Божиим ликовати,
Путь свой истинно явити,
На пути вас укрепити,
Дух Святые к вам катити,
Дело истинно явити».
Уже сошел Господь с неба,
Спустил ли гнев свой Божей,
Когда будет конец веку,
Уже нигде житья не будет:
Ни в горах, ни вертепах,
Ни во темных во лесах,
Ни во дал(ь)ных пустынях,
Ни в земляных упокоях.
Еще слава тебе, Христе Боже
И Святому твоему Духу.
И во веки веков, аминь.
Свет Господи, создатель мой,
Поведай мне печаль мою.
Когда пришлешь помощника?
Владыко мой как Бог во мне.
Не унывай, душе моя,
Ты уповай на Господа,
На его Царя Небеснаго,
На Мать Божию Богородицу,
На ангелов-архангелов,
На всю силу небесную,
На всех святых угодников.
Аминь Царю Небесному.
Садик мой, садик, зеленой мой виноград,
Кто тебя насадил, тот и спинушку отсаднил,
Садик насадил, он и спинушку осаднил.
Доброй молодец в зеленом саду гулял›
Яблочки сщипал да на блюдечко клал на серебряное,
Золотой виноград на тарелочку клал,
К гостю носил на высокой на терем.
Гость ево встречал, на белы руки принимал,
За белы руки принимал, за дубовый стол сажал,
Бьет челом ему, покланяется:
«Здравствуй, мой садовник, своим зеленым садом
Со яблон(ь)ками со кудрявыми,
Зеленым виноградом и со вышеньками».
Дай Боже здравствовати,
Нашему сударю да воздравствовати,
На многие лета, неусчетные годы,
С верными людьми, избранными души.
Аминь, аминь Царю свету Небесному,
Утешителю Святу Духу и блаженному.
Ей кому батюшку любити,
Крестное знамение держати,
Да орусему ‹?› тому быти,
Богу с ыстиной служити,
Тому опасности быти,
Надежду исполняти,
Тому в любви Божьей жити,
Тому милостиву быти,
В послушании тому быти,
Да под страхом ему жити,
В чистоте жити,
Тому Бога не гневати,
По-плотскому не ходити,
По-духовному жити,
Тому греха не творити,
Нищету тому любити,
Милосерду тому быти,
Тому страх в сердце держати,
Тому правду говорити,
Много милости просити,
Да разумну тому быти,
Тому в кротости жити,
Во смирении тому жити,
По ночам не усыпати,
По зорям рано вставати,
На Дарей реку ходити,
На Сладим реку ходити,
Гор(ь)ки слезы проливати,
Свое сердце надрывати,
Нелицемерно тому жити,
Не лукавством тому жити,
Волею Богу служити,
Хулу-безсчестие приняти,
Да изгнану тому быти,
Тому за Бога страдати,
Тому с радостию терпети,
Неизменну тому быти,
В Божию церковь ходити,
Божие слово хранити,
В Божией радости быти,
В золоту трубу трубити,
В золоту верву звонити,
Тому в милости ходити,
Тому Евангелие читати,
Толковое разсуждати,
Да пророком тому быти,
Огненными языцы глаголати,
В зеленом саду гуляти,
Тому ангелом быти,
Тому ангелом летати,
Херувимом тому быти,
Серафимом тому быти,
Тому апостолом быти,
Во блаженном раю быти,
Да во царстве тому быти,
У престола Божия быти,
У суда Божия стояти,
Тому милости прощати,
В семигранном венце быти,
Золоты ризы носити,
Тому поручи носити,
Тому праведным быти,
В Божией радости быти.
Братцы вы, братцы вы духовные,
Не покин(ь)те доброво молотца
При бедности, при великой печали при кручинушке,
Заменю я вашу смерть животом своим,
Не в кое время пригожуся, братцы, вам,
Не то что животом, всею грудею белою,
Их же Господь и Бог избра,
Тех хранит, милует и любит,
И Духом Святым наставляет,
Отнюдь не погубит,
Нету у вас радение,
Отняли вы у нас.
Работайте Господеви со страхом и радуйтеся Ему с(о) трепетом.
Величаем тя.
Буди имя Господне благословенно отныне и до века.
Велик Господь наш, и велия крепость Его, и разума Его несть числа.
Величаем тя.
Комментарии
1. Свет Боже, царство небесное
Все строки, кроме 1, 14, 15-й и последней, повторяются дважды. Мне не удалось найти прямых аналогий данному тексту. И по названию, и по содержанию он может быть соотнесен с кругом стихов покаянных (обзор текстов и библиографию вопроса см.: Ранняя русская лирика: Репертуарный справочник музыкально-поэтических текстов XV—XVII веков / Составили Л. А. Петрова и Н. С. Серегина. Л., 1988), однако не соответствует им метрически и лексически. Вероятно, стих сложился непосредственно в кругу ранней христовщины, о чем, в частности, свидетельствует его концовка. Отдаленную параллель к нему представляет старообрядческий «Стих плачевный», зафиксированный в начале XX в. на Русском Севере (Расплачется, растоскуется / Душа грешная, беззаконная...). См.: Кондратьев Н. Взыскующие града // Известия Архангельского общества изучения Русского Севера. 1912. №5. С. 208.
2. Идет лето сего света
Все строки, кроме 1-й и 16-й, повторяются дважды. Вариант эсхатологического духовного стиха, известного по старообрядческой традиции XIX в. (см.: Бессонов П. А. Калеки перехожие: Сборник стихов и исследование. М., 1863. Вып. 5. С 110-114 (№ 470-472); Варенцов В. Г. Сборник русских духовных стихов. СПб., 1860. С. 170-171, 196-197; Философова Т. В. Духовные стихи в рукописной традиции Латгалии и Причудья (По материалам собраний Древлехранилища ИРЛИ) // РФ. СПб., 1999. Т. XXX. С. 446 (учтено два варианта)). Публикуемый текст близок к вариантам из сборников Бессонова и Варенцова.
3. Росплачется царь Давид
Все строки, кроме 1, 17, 19-й и последней, повторяются дважды. Краткий вариант известного духовного стиха «Разговор Иоасафа с пустыней» («Похвала пустыне»), восходящего, с одной стороны, к древнерусской повести о Варлааме и Иоасафе и, с другой, к покаянному стиху на 8-й глас «Приими мя пустыня...» (см.: Кирпичников А. Греческие романы в новой литературе. II. Повесть о Варлааме и Иоасафе. Харьков, 1876. С. 183-187; Перетц В. Н. Историко-литературные исследования и материалы. СПб., 1900. Т. 1: Из истории русской песни. С. 394-418; Соколов Ю. М. Весна и народный аскетический идеал // Русский филологический вестник 1910. Т. 64. С. 79-91; Кадлубовский А. П. К истории русских духовных стихов о преподобном Варлааме и Иоасафе. Варшава, 1915; Седельников А. Литературно-фольклорные этюды // Slavia 1927. ročník VI, sešit 1. S. 79-89; Петрова Л. А. К вопросу об истоках рукописной традиции цикла стихов о Варлааме и Иоасафе // Материалы и сообщения по фондам Отдела рукописной и редкой книги БАН СССР. 1985 / Под ред. М. В. Кукушкиной. Л., 1987. С. 39-51). В сборнике Василия Степанова Иоасаф заменяется царем Давидом. По справедливому замечанию В. В. Нечаева (который был знаком лишь с первыми двумя строками стиха), «приурочение... к царю Давиду можно объяснить тем, что он вообще был и остается весьма популярным... у хлыстов в качестве олицетворения религиозной экзальтации, составляющей, по их воззрению, сущность богослужения» (Нечаев В. В. Дела следственных о раскольниках комиссий в XVIII веке // Описание документов и бумаг, хранящихся в Московском архиве Министерства юстиции. М., 1889. Кн. 6. С. 178). Замена имени Иоасафа не уникальна: в версии XVI в., выявленной Седельниковым, «Похвала пустыне» приписывается Нилу Синаиту, в других ранних вариантах (предшествовавших т. н. «Кутейнской песне») «адресант» стиха вообще не упоминается. Вместе с тем, образ царевича Иоасафа был знаком последователям христовщины: старица Никитского монастыря Есфирия (Катерина) Родионова, рассказывая в начале 1730-х гг. о христовщине Авдотье Матвеевне Лопухиной, говорила, «что оная их вера имянуется будто бы Христова и путь истинны, которою де верою и прежния святыя, а именно яко бы Иоасаф царевич и протчия, спаслись...» (Чистович И. А. Дело о богопротивных сборищах и действиях // ЧОИДР. 1887. Кн. 2. Отд. I. С. 83 (2-й пагинации)).
‹Прими ты›, свет мой прекрасная пустыня — Не совсем ясно, почему И. Г. Айвазов сделал добавление, отмеченное угловыми скобками. Метрически оно не является необходимым. Однако, не имея возможности сверить публикацию с оригиналом, сохраняю это добавление.
Аки мати любезное любезное свое чадо — удвоение слова «любезное» следует, вероятно, объяснять ошибкой переписчика или первого публикатора.
Запиши, сударь, в животные свои книги — выражение книга животная восходит к апокалиптическому образу «книги жизни»: «Иже не обретеся в книзе животней написан, ввержен будет в озеро огненное» (Откр. 20: 15). Выражение это, в большей или меньшей степени соответствующее новозаветному контексту, встречается в русском религиозном фольклоре, в частности — в сказаниях о двенадцати пятницах. В более поздней традиции христовщины и скопчества это понятие подвергается переосмыслению: под книгой животной начинают понимать пророчицу, прорекающую судьбу на радении.
4. Как доселева мы жили на земле
Все строки, кроме 1-й и двух последних, повторяются дважды. Вероятно, этот текст был центральным (или одним из центральных) в хлыстовском репертуаре 1730-1740-х гг.
Как что на земле сострояется, / Бел престол Господен(ь) поставляетца — эсхатологические коннотации этих строк выявляются при сопоставлении с соответствующими местами Апокалипсиса и русских духовных стихов о Страшном суде, где Господь велит поставить свой престол на земле, чтобы судить все грешныя (см. различные варианты этого эпизода: «Велит Господь поставити / Престол его среди земли»; «И сойдет Михаил архангел батюшка, / И утвердит престол среди земли»; «Престоли Господни поставляются / И вся святыя книги разгибаются»; «Престол Господень на земли поставляется, / На престоле святыя книги разгибаются, / Все тайные дела наши являются» (Бессонов П. Калеки перехожие. М., 1863. Вып. 5. С. 116, 123, 138, 156)). Непосредственным источником этого образа служат стихиры на Господи воззвах на мясопустной всенощной (см.: Коробова А. В. Богослужение как источник духовных стихов о Страшном Суде // Славянская традиционная культура и современный мир: Сборник материалов научно-практич. конф. / Сост. В. Е. Добровольская. М., 1997. Вып. 1. С. 26, 28, 32), а косвенным — ряд библейских текстов (Псалтирь, Откровение Иоанна Богослова и др.). Белый престол фигурирует в Апокалипсисе именно в сцене Страшного суда: «И видех престол велик бел и селящего на нем, егоже от лица бежа небо и земля, и место не обретеся им» (Откр. 20: 11).
По земли, сударь наш, Он катается — Кататься, катить — специфический для культуры христовщины и скопчества термин, обозначающий нисхождение Святого Духа на радеющих, переход сакрального персонажа (Христа, Богородицы) из мира «небесного» в мир «земной», а также экстатические «хождения» радеющих.
Прогласил надежды наш Святый Дух — вероятно, ошибка переписчика или первого публикатора: вместо надежда наш, Святый Дух.
Не творите, други, греха тяшкова — под грехом тяшким, по-видимому, подразумевается coitus.
Господа пойте и превозносите его во веки — рефрен песни трех отроков в пещи огненной (Дан: 3, 51-90). Этот заключительный стих, так же как и Пойте Господеви, славно бо прославися, заключающий следующую «песенку», — из службы Великой субботы. В пятницу вечером совершается утреня Великой субботы с чином погребения, утром в субботу — вечерня в соединении с литургией св. Василия Великого. После входа с евангелием читаются 15 паремий. После шестой чтец возглашает: «Поим Господеви», а хор (а по традиции и духовенство в алтаре антифонно с хором) поют: «Славно бо прославися». Такое антифонное пение продолжается до тех пор, пока чтец не прочтет все стихи библейской песни о переходе чрез море Чермное. После прочтения последней из паремий чтец запевает «Господа пойте», и пока он читает стихи библейской песни трех отроков, этот стих поет хор или антифонно духовенство и хор (благодарю за консультацию диакона Александра Мусина).
Использование этих текстов в качестве формульных окончаний стихов, составляющих ядро собственно хлыстовского репертуара, симптоматично. С одной стороны, они отсылают нас к богослужебной топике последних дней страстной седмицы; с другой — ассоциируются с библейским рассказом о трех отроках в пещи огненной и обрядом пещного действа, связанными, в свою очередь, с символикой самосожжения (ср. комментарий к № 11).
5. На зоре было на утренней
Все строки, кроме 1-й и последней, повторяются дважды. Вероятно, этот стих также был одним из наиболее важных в репертуаре христовщины 1730-х гг. Здесь хлыстовские представления о втором пришествии развиваются в форме диалога между Богородицей и Христом. Помощница спрашивает своего Сына, когда он вернется в свою родимую небесную сторонушку. Христос отвечает, что вернется тогда, когда праведные управятся, а грешные воспокаются.
О твоих грехах моление — очевидная ошибка переписчика. Должно быть: о своих грехах.
Пойте Господеви, славно бо прославися — см. комментарий к № 4.
6. Братцы вы, братцы духовныя
Все строки, кроме последней, повторяются дважды.
Аналогии этому стиху мне неизвестны. Тем не менее можно высказать несколько соображений касательно его происхождения. В «Духовном Регламенте» среди суеверий, связанных с праздничными днями, указывается и следующее: «...Також собственно аки важнейшия паче иных времен службы почитать, обедню Благовещенскую, утреню Воскресенскую и вечерню Пятидесятницы» (ПСЗРИ. СПб., 1830. Т. VI. С. 319-320). В нашем тексте это поверье облечено в поэтическую форму, кроме того, к нему добавляются этиологические мотивировки. Таким образом, он сопоставим, с одной стороны, со стихами о почитании праздничных дней и, с другой стороны, с космологическими вопросами и ответами «Голубиной книги». Характерно осмысление праздника Благовещенья: благовестил сам Сын Божий. Вряд ли здесь стоит видеть какое-то специфическое влияние хлыстовской идеологии или мифологии, скорее это — обычная «наивная этимологизация». Вместе с тем, остается неясным, сложился ли этот стих непосредственно в рамках христовщины или же был позаимствован хлыстами из какого-то другого репертуара.
7. У нашего государя доброхота
Все строки, кроме двух последних, повторяются дважды. Стих также несомненно принадлежит к хлыстовскому репертуару и изображает богослужебное собрание сектантов — тихую смиренную беседу. В традиции русских сектантов-экстатиков его фрагменты доживают до сравнительно позднего времени: в начале 1900-х гг. скопцы, сосланные на поселение в Восточную Сибирь, пели перед завершающей радение коллективной трапезой:
Явленския детки за святым столом сидели,
Они пили, они ели, наслаждались,
Живым Богом, духом утешались,
Прикасались за книги, за евангельския.
(Вруцевич М. Сибирские скопцы: Историко-бытовой очерк) // Русская старина. 1905. Т. 123, № 7/9. С. 299).
8. С высоты было с сед(ь)ма неба
Все строки, кроме последней, повторяются дважды. В этом стихе (так же как и в № 4) излагаются аскетические заповеди, составляющие один из главных элементов вероучения христовщины. Здесь они изображены в виде грозного указа за рукою за царскою, за печатью за красною. Под соколом и голубем, соносящими указ с неба, подразумеваются, очевидно, Христос и Святой Дух.
Не творите греха тяшкова — см. комментарий к № 4.
9. Как сошел к нам, братцы, с небеси
Все строки, кроме 1-й и последней, повторяются дважды. Стих, варьирующий те же мотивы, что и № 5 (На зоре было на утренней), также очевидно принадлежит к центральным текстам хлыстовского репертуара 1720—1730-х гг. Здесь изображается разговор Христа с Богом Отцом. Вероятно, жалобы на отпадение «верных» имеют реальный прототип в истории московской христовщины. Хотя сектанты признавали Лупкина «главным наставником, Христом и сыном Божиим», еще при его жизни существовала конкуренция между разными хлыстовскими лидерами. Сектанты, «приведенные» Лупкиным в начале 1730-х гг., свидетельствовали, что он не разрешал им ходить к Настасье Карповой и Филарету Муратину, «понеже де в их сборище пьянствуют и бывает де у них блудодеяние; а у него де Лупкина в сборище того не живет» (Чистович И. А. Дело о богопротивных сборищах и действиях. С. 18).
Изгоняют меня, батюшка, / Что птичку безгляздную, / Что кукугиечку горемышную — вероятно, цитация из причетной традиции.
10. Дай, Господи Иисусе, свет Христос Сын Божий
Строки 8-9-я повторяются дважды.
Дай, Господи Иисусе... На сырой земле (строки 1-7) — текст так называемой «начальной молитвы» («Иисусовой молитвы» и т. п.), главного ритуального песнопения хлыстов и скопцов. Этот текст, по всей вероятности, восходящий к православной «Иисусовой молитве», исполнялся отдельно и уже в 1730—1740-х гг. был известен в разных версиях. Его многочисленные варианты зафиксированы в XIX в. (Рождественский Т. С., Успенский М. И. Песни русских сектантов-мистиков. СПб., 1912. С. 458-466 (№ 365-378)). Многократное повторение этого стиха служило основным средством достижения пророческого экстаза во время радений. Здесь этот текст объединен со стихом, развивающим один из главных образов религиозной лирики христовщины: хлыстовская община изображается в виде древа кипарисного, на ветвях которого сидят сектанты — царския дети.
11. Веденье Пречистая Богородица
Все строки, кроме последней, повторяются дважды.
Начало песенки использует фрагменты девятой песни православного канона празднику Введения Богородицы во храм (21 декабря ст. ст.) (цитирую по изданию: Минея Праздничная с добавлением служб из Триоди Постныя и Цветныя. М., 1998. С. 144-145):
Ангели удивилися — А н г е л и, в х о ж д е н и е Д е в ы зряще, у д и в и ш а с я:
Како дева ведена — к а к о преславно в н и д е во святая святых.
Она Спасова дитя
Ва пище пищере огненный — Песнопоя Тебе, провозглашаше Давид, глаголя Тя Д щ е р ь Ц а р е в у, красотою добродетелей, одесную предстоящую Бога, видев Тя у п е щ р е н у, тем же, пророчествуя, в о п и я ш е: истинно вышши всех, Дево Чистая.
Более поздние варианты этого текста были записаны от сектантов Казанской губернии в конце XIX — начале XX в.:
Ведение пречистое.
Ангели удивишася, как дева ведена
С неба на землю.
Дева — спасово дитя,
Дитя вопиша: пища огненная.
По родам дева ходила,
Из родов роды брала,
Людей к Богу вела.
С нами сын-от сударь божий.
Помилуй нас! (трижды)
(Руфимский П. Приводы хлыстов села Булдыря // Известия по Казанской епархии. 1891. № 13. С. 406).
Свет Господи, введению пречистыя
Ангелы дивились: как дева ведена.
Дева Спасово дите,
Дите Спасово, пища огненная,
Порадела дева и родила.
Из родов роды брала,
Роды к Богу вела.
Свет Господи, свет Иисус Христос,
С нами сын-то сударь Божий, Помилуй нас.
(Урбанский Н. Религиозный быт хлыстов Казанской губернии // Известия по Казанской епархии. 1903. № 13. С. 540; Тот же текст: Рождественский Т. С., Успенский М. И. Песни русских сектантов-мистиков. СПб., 1912. С. 819 (№ 693))
По сообщению обоих авторов, этот стих пелся во время привода — ритуала приема новообращенного в сектантскую общину. Вероятно, так же обстояло дело и во времена Василия Степанова, хотя никакой дополнительной информации по этому поводу следственные материалы не дают. Если иметь в виду жесткую ритуальную приуроченность текста, становится понятным использование канона Введению (веденье ассоциируется с приводом), а также мотив избрания праведных и заступничества Богородицы (здесь очевидно влияние эсхатологических мотивов, отразившихся в легендах и стихах о Богородице, спасающей праведных от загробных мучений и предстательствующей за людей на Страшном суде). Не совсем понятно, почему слова упещрену и вопияше превратились в пещеру, а затем и в пищу огненную. Здесь возможно влияние рождественской обрядовой и фольклорной топики: «пещное действо», соединявшее воспоминание о трех отроках в пещи огненной с символикой рождения Христа, «когда божественный огонь, вселившийся в деву Марию, не опалил ее естества» (Лихачев Д. С., Панченко А. М., Понырко Н. В. Смех в Древней Руси. Л., 1984. С. 160), стих о «Жене милосердной» и т. п. Эта символика, рассматриваемая в культурно-историческом контексте русского религиозного диссидентства конца XVII — начала XVIII в., в свою очередь недвусмысленно указывает на фольклор «самосжигателей».
12. Росплачется красно солнце со лучами
Все строки, кроме последней, повторяются дважды.
Песенка корреспондирует с известным духовным стихом о плаче земли: Мать сыра земля плачет перед Богом о тяжести людских грехов. Бог просит землю потерпеть еще немного: если грешники придут к Нему с покаянием, он прибавит им свету вольного, если нет — их ожидают вечные муки. В сборнике Василия Степанова эти мотивы получают иную, оригинальную трактовку: небесные светила плачут перед Сыном Божьим о погибели мира-народа, идущего в превечную муку, и об отпадении верных. Этот образ, как и мотив плача земли, заимствован из вступительной части апокрифического «Видения апостола Павла». Стих заканчивается не ответом Сына Божьего, а молитвой грешной души.
Запиши, сударь, в животные свои книги — см. комментарий к № 3.
13. Государь ты наш батюшка, богатый гость
Все строки, кроме последней, повторяются дважды.
Изображение сектантской общины в качестве корабля богатого гостя, наполненного бесценными товарами, которые покупаются только верою и радением — одно из общих мест в словесности хлыстов и скопцов. Образ корабля имеет чрезвычайно важное значение для всей культуры русских сектантов-экстатиков. Кораблем называется и сектантская община, и один (по-видимому, наиболее ранний) из видов радения.
Богатый гость по кораблю покатывает, / В золоту трубочку вострубливает — покатывать (катить, покатить и т. д.), трубить в золотую трубу — наиболее распространенные в фольклоре хлыстов и скопцов термины для изображения радения и пророчества (ср. комментарий к № 4).
14. Батюшко ты белююшко, белой свет, ты помилуй всех
Все строки, кроме последней, повторяются дважды.
Праведные шли да Христа Бога нашли. / Им они светом ругаются, / Духу Святому насмехаются — не совсем понятные строчки. Казалось бы, речь идет о праведных, нашедших Христа, т. е. о христовщине, которая выдерживает ругань и насмешки мира. Возможно, ошибка переписчика.
15. Ей люблю, ей люблю
Строки 1-4-я повторяются дважды.
16. С высоты было, с сед(ь)ма неба неясен сокол летит
См. комментарий к № 13.
За вашие за труды дам вам семиградные венцы — образ семиградных/семигранных венцов довольно часто встречается в радельнои лирике хлыстов и скопцов. Возможно, это реминисценция Откр: 4, 4: «...И на престолех видех двадесять и четыри старца седящыя, облечены в белыя ризы, и имаху венцы златы на главах своих».
17. Да что то за люди
Все строки, кроме 1-й, 24-й и последней, повторяются дважды.
Да что то за люди, / Да что батюшки не любят — ср. с зачином стиха о св. Николае: «А кто, кто Николая любит, / А кто, кто Николаю служит...» (Бессонов П. Калеки перехожие. М., 1861. Вып. 3. С. 757-761 (№ 189-193).
18. То-то конь был
Все строки, кроме 2-й, повторяются дважды.
19. Благодатный Бог наш
Все строки, кроме 1, 32, 33, 35-й и последней, повторяются дважды.
20. Сударь ты мой батюшка, не прогневайся
Все нечетные строки, кроме первой (повторяющейся дважды), поются один раз; все четные, кроме последней (поющейся один раз), повторяются дважды.
21. Как у нас было в каменной Москве
Все строки, кроме двух последних, повторяются дважды.
22. Да по морю, морю синему
Вариант широко распространенного духовного стиха о расставании души с телом, восходящего к популярному в средние века легендарному сюжету (см.: Батюшков Ф. Спор души с телом в памятниках средневековой литературы. СПб., 1891. С. 126-153). Наиболее близка к нему вступительная часть стиха «про душу великой грешницы», записанного П. И. Якушкиным (Якушкин П. И. Сочинения. СПб., 1884. № 10): по морю по синему по Хвалынскому плывут на кораблях святые ангели, архангели; они встречают Христа и рассказывают, как душа с белым телом расставалася. В сборнике Александра Шилова, репрезентирующем репертуар орловской и тульской христовщины 1760—1770-х гг., стиху о расставании души с телом предпослан другой, более распространенный, зачин (Уж вы голуби, / Уж вы белые...; см.: Приложение 2, № 14).
23. Еще кто б нам построил
Все строки, кроме 1-й, 4-й и последней, повторяются дважды. Вариант эсхатологического духовного стиха, известного по старообрядческой традиции XIX в. (см. Варенцов В. Сборник русских духовных стихов. СПб., 1860. С. 189-190; Рождественский Т. С. Памятники старообрядческой поэзии. М., 1909. № 11; Философова Т. В. Духовные стихи в рукописной традиции Латгалии и Причудья. С. 447 (учтено два варианта)).
24. Свет Господи, создатель мой
Все строки, кроме последней, повторяются дважды.
Вероятно, эта песенка возникла под влиянием вступительной части стиха об Иосифе Прекрасном («Кому повем печаль мою»), широко распространенного в народной религиозной словесности (см.: Кирпичников А. Источники некоторых духовных стихов // ЖМНП. 1877. № 10. С. 139-141; Бессонов П. А. Калеки перехожие. М., 1861. Вып. 1. С. 191-192 (№ 41); Сперанский М. Н. Духовные стихи из Курской губернии // Этнографическое обозрение. 1901. № 3. С. 59-60; Песни оренбургских казаков. IV. Песни обрядовые, духовные стихи, апокрифы, заговоры, очерки обрядов, царь Максимилиан / Собрал А. И. Мякутин. СПб., 1910. С. 165-168; Духовные стихи. Канты (Сборник духовных стихов Нижегородской области) / Сост., вступ. статья, подготовка текстов, исс. и коммент. Е. А. Бучилиной. М., 1999. С. 53-77; Философова Т. В. Духовные стихи в рукописной традиции Латгалии и Причудья. С. 446-447 (учтено 9 вариантов) и др.). Однако публикуемый текст очень сильно отличается от большинства вариантов стиха об Иосифе. Ближайшими параллелями являются стихи «Ты, Господи, Владыко мой...» (опубликован Варенцовым (Варенцов В. Сборник русских духовных стихов. С. 190-191) с пометкой: «бегло-поповщинской секты, запис‹ан› в Саратове») и «Не унывай, не унывай, душе моя...» (опубликован Рождественским и Успенским по сборнику песен, «полученному с Кавказа»: Рождественский Т. С., Успенский М. И. Песни русских сектантов-мистиков. СПб., 1912. С. 430 (№ 337)). Но и здесь разночтения довольно значительны.
Владыко мой как Бог во мне — строка не совсем понятна.
25. Садик мой, садик, зеленой мой виноград
Все строки, кроме двух последних, повторяются дважды.
26. Ей кому батюшку любити
Хулу-безсчестие приняти — у Айвазова: Хулу безчестне приняти. Полагаю, что Айвазов принял букву «и» за букву «н».
В золоту трубу трубити, / В золоту верву звонити — см. комментарий к № 13.
Да пророком тому быти, / Огненными языцы глаголати — своеобразный парафраз евангельского описания сошествия Св. Духа на апостолов: «И явишася им разделени языцы яко огненни, седе же на единем коемждо их. И исполнишася вси духа свята и начата глаголати иными языки, якоже дух даяше им провещавати» (Деян.: 2, 3-4). Чудо в день Пятидесятницы вообще имело большое значение для обоснования радения и развития самой радельной практики. Глоссолалия, в частности, имела определенное распространение среди московских хлыстов 1730—1740-х гг.
В семигранном венце быти — см. комментарий к № 16.
Тому поручи носити — «Поручи — или нарукавники — принадлежность священнического облачения, употребляемая для стягивания рукавов подризника... Так как архиерей и священник во время богослужения изображают Иисуса Христа, то поручи имеют аллегорическое значение тех уз, которыми был связан Иисус Христос при суде над Ним» (Полный православный богословский энциклопедический словарь. СПб., 1992. Т. II. Стб. 1854).
27. Братцы вы, братцы вы духовные
Вероятно, текст стиха не окончен либо испорчен. Обращает на себя внимание, что он лишен заголовка, подобного тем, что имеют предыдущие двадцать шесть текстов (Сия песенка — ...). Не исключено, что именно этот стих относится к тем двум, которые, по признанию Василия Степанова, он сочинил сам.
28. Работайте Господеви...
По неизвестным причинам И. Г. Айвазов не обозначил этот текст порядковым номером и лишь отделил его от предыдущего (№ 27) чертой. Очевидно, однако, что он никак не соотносится с предыдущим текстом и представляет собой какой-то богослужебный фрагмент. Используемые в нем стихи представляют собой извлечения из Псалтыри:
Работайте Господеви со страхом и радуйтеся Ему с(о) трепетом — дословная цитата Пс.: 2, 11.
Буди имя Господне благословенно отныне и до века — дословная цитата Пс: 112, 2.
Велик Господь наш, и велия крепость Его, и разума Его несть числа — дословная цитата Пс.: 146, 5.
По-видимому, этот текст представляет собой реминисценцию полиелейных песнопений. Полиелей — часть службы утрени на двунадесятые праздники, когда после шестопсалмия и мирной ектений и до чтения евангелия совершается каждение всего храма под пение «избранных псалмов», стихи которых перемежаются с пением величания данному событию, которое и начинается словами «Величаем тя». Однако в современном богослужении 2, 112 и 146 псалмы не входят в число избранных и, соответственно, не поются ни на один из двунадесятых праздников. Нет их и среди избранных псалмов, посвященных тому или иному разряду святости (благодарю за консультацию диакона Александра Мусина).