– Что ваше, Эбигейл? Подвал? Или в подвале есть что-то особенное?
– Миссис Декер, пожалуйста! – вмешался доктор Филипс. – Думаю, нам нужно…
– Она моя, – прошипела Эбигейл. – Я нашла ее. Сама! В пустыне на краю света. Такую маленькую, красивую. Я хотела показать ее всем… Хотела студентам показать… Я знала, она им понравится… Диковинка, которую открыла их старая, болтливая руководительница. Если, конечно, они заметили бы ее, прежде чем вернуться к бухлу и трахам. Они там все трахались, даже взрослые. Неужели они думали, что я не в курсе, чем они занимаются? Неужели?
Доктор Филипс коснулся плеча Дженни, но она стряхнула его руку.
– Что вы нашли? И почему решили никому не показывать? – спросила Дженни, глядя сумасшедшей в глаза.
– Чем чаще я к ней прикасалась… – старуха закатила глаза, словно от накатившего оргазма, – тем больше открывала в себе нового, прежде немыслимого, недосягаемого. Она была моей по праву. И сейчас моя. Моя!
Старуха наклонила голову, словно почувствовав странный запах, и немного подалась вперед. «Беги отсюда!» – говорила интуиция, но Дженни велела себе замереть. Краем глаза она видела, как ерзает доктор Филипс.
Эбигейл понюхала воздух рядом с лицом Дженни. Вот ее взгляд скользнул по животу посетительницы, и удивление у нее во взгляде сменилось четким пониманием.
– Она… у тебя внутри?
Дженни покрылась гусиной кожей.
– У меня…
– Моя! – крикнула Эбигейл и рванула вперед, чтобы укусить Дженни в щеку. Отпрянув, та налетела на доктора Филипса и вместе с ним рухнула на пол. Планшет вылетел у доктора из рук и с грохотом упал рядом. Старуха бросилась на них. Она пробиралась к Дженни, но мешал отбивающийся доктор. Поэтому Эбигейл вонзила зубы ему в нос, безостановочно рыча «Моя! Моя! Моя!».
Старушечьи челюсти сомкнулись, хлынула кровь. Раздался жуткий хруст, за ним пронзительный вопль. Сопротивляться доктор не мог из-за того, что они с Дженни повалились на пол клубком, из которого он так и не выпутался. Эбигейл откусила ему нос и выплюнула в темный угол, скороговоркой бормоча «моямоямоямоя». Потом она засмеялась диким смехом, подобного которому Дженни не слышала. Кровь текла у старухи по подбородку, а из раны на лице у доктора она хлестала ручьями. Вопящий Филипс зажал рану рукой, но кровь сочилась меж пальцев.
Доктор Филипс откатился в сторону, и Эбигейл уставилась на Дженни. Губы старухи расползлись в мерзкой улыбке, глаза вспыхнули, и Дженни словно парализовало. Эбигейл напряглась перед прыжком на новую жертву, когда в палату влетел охранник и бросился на нее. Он буквально впечатал ее лицом в пол. Что-то хрустнуло – теперь кровь хлынула из носа Эбигейл.
Охранник по рации вызвал подкрепление, потом что-то крикнул Дженни, но та не расслышала и молча на него уставилась. Охранник крикнул снова, и теперь она поняла.
– Мэм, вы как, ничего?
Дженни не ответила. Она смотрела, как сливаются два ручейка крови – в большой красной реке их не различишь. Перед мысленным взором замелькали картинки: вот полоска песка, сливается с огнем, со звездами; вот ее тело взлетает, несется по небу, потом падает возле дома; вот ее насильно тащат в дом, через кухню, волочат во мрак подвала.
Очнулась Дженни, когда в палату ворвались еще два охранника и доктор, который начал перевязывать рану на лице доктора Филипса. Новый доктор кричал, что Филипсу нужно срочно в хирургию, спрашивал, где его нос. Первый охранник коленом прижимал Эбигейл Гилкрист к полу. Старухе наверняка было больно, но она истерически хохотала. Хохотала и при этом плакала, и вместе со слезами по лицу растекались кровь и сопли.
– Моя. Моя. Моя. Моя, – речитативом повторяла старуха, не замечая хаоса в палате.
Дженни посмотрела на нее, медленно и осторожно встала и поправила одежду, бездумно гладя огромный живот. Упав, она ободрала ногу, и ссадина побаливала, но других повреждений не было. Впервые за многие недели, а то и месяцы в мыслях воцарился порядок. В ушах звенели слова Эбигейл. Дженни точно знала, что нужно делать. Пусть ее только отсюда выпустят.
Нужно вернуться домой, разыскать Тома.
Нужно спуститься в подвал.
Лишь к полуночи Дженни закончила отвечать на бесконечные вопросы.
Администрация «Вэлли-Вью» вызвала полицию, хотя заявления Дженни подтверждались скудной информацией, которую выдал доктор Филипс, одурманенный обезболивающими. Доктор явно нарушил должностные инструкции, пустив Дженни в палату, тем более без сопровождения охранника. Если по выздоровлении он решит продолжить работу в больнице, его ждет строгое взыскание.
Девушка-администратор проводила Дженни свирепым взглядом, который та проигнорировала, надеясь, что никогда в жизни сюда не вернется.
Машина завелась не сразу, и Дженни чуть удар не хватил (черт, она же свет в салоне оставила!), но после нескольких попыток и ударов по рулю машина с ревом ожила. Дженни погнала ее прочь со стоянки, будто в здании больницы начинался пожар.
Почему-то на дорогах было пусто, и Дженни казалось, что она одна на всей планете. Вдруг там, куда она так спешит, оборвется самое важное и дорогое? Нет, об этом думать нельзя!
Почему-то во время поездки вспомнился медовый месяц с Томом. Особо тратиться им тогда не хотелось, поэтому они сняли домик на озере в Пенсильвании, недалеко от городка, где вырос Том. Его тогда терзал неудержимый страх нарваться на старых знакомых, но Дженни сумела с ним договориться. Во-первых, озеро красивое; во‐вторых, она считала, что Тому полезно встретиться с прошлым, распрощаться с тем, что не дает покоя. Для них начиналась новая совместная жизнь, почему бы не воспользоваться шансом покончить с прошлым?
Неделя получилась восхитительная. Оба полностью расслабились, отрешились от внешнего мира и сосредоточились друг на друге. Они плавали по озеру на лодочке, которую арендовали вместе с домом, сидели на солнцепеке и читали потрепанные книги в бумажных обложках, брошенные кем-то из отдыхающих; готовили обеды и ужины из нескольких блюд, чего в обычной жизни никогда не делали; по полдня валялись в постели, болтали и занимались любовью. Чудесный отдых, волшебное начало семейной жизни… Дженни с тоской вспоминала те дни и очень хотела их повторить.
«Я разыщу Тома, – пообещала себе Дженни. – И мы все наладим. Вместе наладим».
Казалось, дом караулит ее в темноте.
Неизвестно, почему, но Дженни не смогла заставить себя припарковаться на подъездной аллее. Она не считает этот дом своим?
Дженни выбралась из салона, прислонилась к машине и вгляделась в дом, где они с Томом собирались начать новую жизнь. Пока она ехала в Спрингдейл, снег перестал, температура понизилась еще сильнее. Сколько времени? Три или четыре утра?
Дыхание сбилось, и Дженни накрыла свой огромный живот ладонями. «Боишься разговора с собственным мужем!» – сказала себе она.
На дорожке, ведущей к крыльцу, снег и наледь – когда Том в последний раз ее чистил? А он вообще ее чистил? Голые ветви деревьев напомнили Дженни, как несколько месяцев назад она убирала здесь листья. Воспоминания чуть ее не добили.
Дженни глянула на тротуар, сморгнула слезы, потом решительно повернулась к дому. Она здесь, чтобы разыскать мужа, чтобы вернуть его. Ради себя, ради малыша, который вот-вот появится на свет. По неровной обледенелой дорожке Дженни шла медленно, аккуратными шагами. Она слышала истории, как в зимнюю стужу люди поскальзываются, падают и, потеряв сознание, замерзают насмерть. С ней такое не случится. Только не сегодня.
Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Дженни добралась до крыльца и взобралась на него, опираясь на перила. Прикосновение к холодным щербатым перилам действовало ободряюще. На другой стороне крыльца, негромко звеня цепями, покачивались качели.
Дженни собиралась позвонить в дверь, но потом решила, что это и ее дом, черт подери. Из заднего кармана она выудила ключ, который всегда держала при себе с того вечера, когда Том выбил бокал вина у нее из рук. Все эти недели она чувствовала, что однажды ключ понадобится.
С ключом в руках Дженни шагнула к двери, и та со скрипом открылась. За порогом никто не стоял – получается, вошедший последним неплотно ее закрыл. У Дженни засосало под ложечкой. Ну, вперед!
Она переступила порог.
В столовой царила тьма, но Дженни хватало света из кухни, и она видела, куда идет. Все казалось чужим, словно она никогда не бывала в доме. Все как прежде, но какое-то другое – словно источает злобу или угрозу, или и то, и другое сразу. Живот пронзила острая боль, но Дженни ее проигнорировала. Дыхание сбилось. Сердце бешено стучало.
– Том! – негромко позвала она.
Ответа не последовало.
Когда Дженни вошла на кухню, потолочный свет показался как никогда ярким. Том сменил лампочку? Пятно тоже показалось ярче, словно его подпитали свежей кровью, хотя абсолютно такой же формы. Наверное, обман зрения. Потом Дженни показалось, что пятно отделяется от пола и поднимается к ней – так пристально она на него смотрела. Хватит! Она закрыла глаза, покачала головой и вслепую шагнула к открытой двери подвала.
На верхней ступеньке Дженни открыла глаза, позвала мужа и глянула вниз, во мрак подвала. Лестничная лампа горела тусклее, или так только чудилось после яркого света на кухне. Впрочем, брешь на пятой ступеньке просматривалась четко.
При виде бреши закипела кровь. От гнева потемнело в глазах и закружилась голова – Дженни сделала несколько глубоких вдохов, боясь, что упадет и сломает себе шею. Выпрямив спину, она с удивлением поняла, что из подвала доносятся ритмичные звуки. Там… кто-то дышит?
– Том! – закричала она. – Я спускаюсь!
Влажные звуки дыхания затихли. Шестое чувство подсказывало, что нужно бежать отсюда. Нужно вернуться в Нью-Йорк к Виктории и родить ребенка. Нужно забыть Тома и этот клятый дом.
Вместо этого Дженни двинулась вниз по лестнице.
На ступеньке с брешью Дженни остановилась и, стиснув зубы, заглянула в брешь. Секунду спустя во тьме удалось различить кого-то извивающегося. Том говорил, что подвал кишмя кишит пауками и многоножками, уничтожать которых у н