т, и в ЦРУ это понимали.
Одна из самых значительных операций ЦРУ, тщательно скрывавшаяся все последующие годы «холодной войны», закончилась драматически неожиданным провалом. Команда высаженных была встречена должным образом. Это была катастрофа. Под сводами штаб-квартиры ЦРУ поселился траур. Все службы поставили на ноги, все перевернули вверх дном. Были тщательно проанализированы все возможные гипотезы, связанные с крахом столь тщательно подготовленной операции. Все, кроме одной. Даллес, человек с воображением, мог представить все, что угодно. Предположить, что в то самое утро в кабинете за столом напротив него сидел кадровый сотрудник советской разведки, он не мог даже в дурном сне.
Советский разведчик Ким Филби очередное задание Центра выполнил.
И вот настала наша очередь сесть за один стол с Кимом Филби. Заваленный бумагами старинной работы английский стол. Под стать ему и остальная мебель — словно из романов Диккенса пришла она в эту московскую квартиру: потемневшее дерево книжных шкафов, чуть вычурные, на наш сегодняшний вкус, кресла, камин, электрический, правда. Квартира заполнена книгами, всякими, но большей частью английскими. Хозяин дома как-то гармонично вписывается в эту обстановку. Он очень спокойный, неторопливый, крупная седая голова с прямым пробором посажена на крепкие плечи обветренное мужественное лицо смягчают светлые, с легким прищуром глаза. Когда он улыбается, лицо еще больше теплеет. Ким Филби, человек большой судьбы, впервые принимает сегодня нас, представителей советской прессы.
В голове миллион вопросов, какой из них самый важный, с чего начать? Товарищ Филби явно улавливает наше смятение.
— Начнем сначала, — мягко предлагает он, — «от печки», как говорят по-русски.
Его английский язык выдает в нем человека высокой культуры.
К. Филби родился в индийском городке Амбала и провел в Индии первые четыре года своей жизни.
— Мой отец служил чиновником английской колониальной администрация в Индии, — рассказывает Филби. — Он был человеком большой эрудиции и разносторонних знаний, отличался консервативными взглядами и отчаянно увлекался арабистикой. Это, наверное, и объясняет, что вторая его жена — арабского происхождения. Хинди и арабский языки с ранних лет вошли в мою жизнь. И уж потом немецкий, французский, испанский, турецкий, а затем и русский.
— А что за странное имя Ким вам дали?
— Собственно, полное мое имя звучит довольно пышно: Гарольд Эдриан Рассел Филби. Но отец по аналогии с киплинговским героем назвал меня Кимом. Так и пошло, имя пристало на всю жизнь.
— Что было потом?
— Потом вся семья переехала в Лондон, в 1929 году я поступил в Кембридж, в Тринити — один из самых крупных и аристократических колледжей. Учился неплохо, много читал. Вот тут-то и начинается история. Англия, как и другие страны капитализма, переживала в те годы сокрушительный экономический кризис. Страну захлестнула безработица, к бирже труда тянулись очереди голодных, отчаявшихся людей. А в мире уже повеяло могильным холодом фашизма. Отзвуки всего этого доходили и до нашего благопристойного колледжа. Мы много спорили, искали ответа на одолевавшие нас проблемы в книгах, стремились и в жизни понять, что может дать людям избавление от несчастий.
Решающими для моей последующей жизни стали поездки, которые я с друзьями совершал во время летних каникул в некоторые западногерманские страны — Германию и Австрию. Это помогло мне расширить представление о мире. Встречи с новыми людьми, от которых я был отрезан в Кембридже, открывали правду жизни. Австрия была залита кровью рабочих, она переживала особенно трудное время. Я понял, по какую сторону баррикады мое место. Я всегда чувствовал, что мои идеалы и убеждения, мои симпатии и желания на стороне тех, кто борется за лучшее будущее человечества. В моей родной Англии я тоже видел людей, ищущих правды, борющихся за нее. Я мучительно искал средства быть полезным великому движению современности, имя которому — коммунизм. Олицетворением этих идей является Советский Союз, его героический народ, заложивший начало строительства нового мира. А форму этой борьбы я нашел в своей работе в советской разведке. Я считал и продолжаю считать, что этой работой я служил и моему английскому народу.
— Можете ли вы припомнить, товарищ Ким, в чем состояло полученное от советской разведки ваше первое задание?
— О, я был так разочарован в тот первый раз, — смеется он, — я представлял себе все гораздо романтичней. Но задания в тот период были, как мне казалось, незначительными, хотя это была настоящая школа большой работы. Энтузиазма в то время у меня было гораздо больше, чем опыта, и мне, конечно, не могли поручать серьезных операций.
Товарищ Филби достает пачку сигарет «Памир», других он не признает, и мы вместе закуриваем.
— Привык к крепким, — объясняет он, потом, помолчав, продолжает: — Я делал что мог в то время и был счастлив узнать однажды, что зачислен в кадры советской разведки.
— Каким же образом, товарищ Ким, вам удалось попасть на службу в английскую разведку?
— Это довольно длинная история, — говорит он. — После окончания Кембриджа я некоторое время работал в одной редакции, а затем отправился военным корреспондентом в Испанию от газеты «Таймс». Шел февраль 1937 года. Битва с фашизмом, развернувшаяся на полях Испании, была в сердце каждого честного человека. Для меня как разведчика это был университет практического опыта. Я учился умению прятать свои мысли, выдавать себя не за того, кем был. В публичных высказываниях я выставлял себя сторонником Франко. Это, естественно, находило отражение и в моих корреспонденциях. В пресс-отделе при штабе Франко мною были очень довольны.
Ким Филби задумчиво глядит в окно, он все время чуть-чуть щурится, потом достает из ящика стола крест на орденской ленте, протягивает его нам и продолжает рассказ:
— Я жил тогда в Бильбао. Как-то за мной приехал офицер из штаба Франко, посадил в машину и привез в фашистскую штаб-квартиру в Бургосе. Меня ввели в зал, где стояла группа до смешного напыщенных генералов. В центре находился сам генералиссимус. Я обратил тогда внимание, что все они, включая Франко, были очень маленького роста. Меня представили. Через несколько минут каудильо чрезвычайно торжественно вручал мне этот самый крест. Он мне потом очень сгодился в работе — среди всех западных журналистов я был одним из немногих, удостоенных этой экзотической награды. При поступлении на службу в Интеллидженс сервис крест тоже сыграл свою роль.
Я возвратился в Англию и через некоторое время выехал уже в качестве опаленного военными ветрами корреспондента «Таймс» для освещения боевых действий английского экспедиционного корпуса во Франции. После Дюнкерка, летом 1940 года, я снова в Лондоне. Вот тут-то по заданию советской разведки я и поступил на службу в британскую секретную службу. До этого, с 1935 по 1937 год, я неоднократно выезжал, также по заданию Центра, в Берлин, где встречался со многими видными нацистскими главарями, а больше всего с Риббентропом.
— Не расскажете ли, товарищ Ким, подробнее об этом и, в частности, о встречах с Риббентропом?
— Как я уже говорил, я пользовался крайне выгодной для моей работы репутацией профашиста. Я был активным членом общества англо-германской дружбы и, когда Риббентроп еще работал послом в Лондоне, завязал с ним тесные контакты. Потом он стал министром иностранных дел при Гитлере, но наши встречи не прекратились. Всякий раз, когда я приезжал в Берлин, Риббентроп очень сердечно принимал меня на Унтерден-Линден. Информация, которую я получал, была интересной. Замечу попутно, что сам по себе Риббентроп был на редкость серой, посредственной личностью.
— Итак, вы уже в английской разведке, товарищ Ким…
— Да, да. Именно здесь начинается совершенно новый период моей жизни. Вскоре фашистская Германия вероломно напала на Советский Союз. Я сделал все, что мог, чтобы помочь народам
Англии, Советского Союза, Франции и других стран антигитлеровской коалиции в разгроме фашистской Германии. В тот период все мы, советские разведчики, не имели никакой другой мысли, никакой цели в жизни, кроме как способствовать быстрейшему разгрому нацизма.
Товарищ Филби явно скромничал. Так, например, он ничего не сказал о своем непосредственном вкладе в дело борьбы против фашистских поработителей. Но его коллеги рассказали нам, что работа Кима Филби помогла обезвредить многих немецких разведчиков, забрасывавшихся как на территорию Англии, так и в Советский Союз. Он также передал первые данные о намерении фашистов применить на советском фронте новые виды боевой техники. Работа Филби помогла спасти тысячи жизней советских людей.
— А каким образом проходила ваша служба непосредственно в английской разведке?
— Я пошел вверх по служебной лестнице. Через год я уже был заместителем начальника одного из отделов МИ-6.
— Западная пресса отмечала, что ваше быстрое продвижение было связано с совершенно редкими данными — вы лучше всех стреляли, отличались железной выдержкой и, что, видимо, тоже важно, обладали привлекавшим к вам людей обаянием. Верно ли это?
— Ну, мне судить об этом трудно, но дела пошли хорошо, хотя все было совсем не просто. Я ходил по острию ножа, каждая встреча со связным из Центра была сопряжена для меня с большим риском.
Я специализируюсь на подрывной работе против коммунистических стран, становлюсь экспертом в Этом деле. И когда в 1944 году меня назначают начальником центрального в секретной службе отдела по борьбе с СССР и международным коммунистическим движением, никто этому не удивляется. Отдел коротко именовали антикоммунистической службой. Вы можете себе представить, какого рода информацию я имел возможность направлять в Москву.
— Товарищ Ким, западная пресса утверждает, что вы были третьим по важности лицом в британской секретной службе и что, исходя из ваших способностей и стремительного роста, вы неизбежно должны были возглавить всю британскую секретную службу. Верно ли это?