Хромой из Варшавы. Книги 1-15 — страница 45 из 55

Буря

Глава IVБеспокойное выздоровление

Возвращение в желтую комнату в особняке тетушки Амели, в которой Альдо жил во время своих приездов в Париж, стало для него почти таким же утешением, как если бы он вернулся к себе домой. Ему нравилось строгое убранство, элегантное и откровенно мужское, доставляли удовольствие и два окна, выходившие на парк Монсо, и особенно в это время года. Пылающий камин наполнял комнату лесным ароматом горящих поленьев. Все эти радости жизни были не доступны в арктической белизне больницы. И потом Альдо не в первый раз выздоравливал здесь.

После чудовищного плена, который его заставил пережить жестокий полубезумец, когда смерть прошла рядом с ним, именно в этой комнате Альдо вновь обрел вкус к жизни, здоровье и желание сражаться за Лизу.

А его жена, зацепившись за нечаянно произнесенное в горячке слово, уехала, хлопнув дверью, и поклялась никогда не возвращаться! По сути, сейчас ситуация повторялась, за тем лишь исключением, что в первый раз Альдо был невиновен, а во второй – виновен вне всяких сомнений! Хуже того, Альдо не только не сердился на Полину за ту томную ловушку, в которую она его заманила, но и находил утешение, вспоминая в тишине одиноких ночей самые жаркие мгновения, проведенные в ее объятиях… Удастся ли ему когда-нибудь забыть о них? Трудно сказать!

Тем временем повседневная жизнь в особняке маркизы де Соммьер претерпела некоторые изменения в связи с ночным присутствием двух дюжих полицейских, которые по приказу комиссара Ланглуа охраняли дом и его обитателей… Охрана должна была присутствовать в доме вплоть до полного выздоровления Морозини. Так решил Ланглуа. Днем дом был под более или менее надежным присмотром Адальбера и План-Крепен, но с наступлением сумерек регулярно появлялись люди с набережной Орфевр. Один устраивался на канапе в зимнем саду, чтобы наблюдать за задней стороной дома, которую от большого парка отделяла лишь простая ограда. Другой, находясь в галерее второго этажа, не спускал глаз со спален, особенно с комнаты Альдо. В доме быстро заметили, что стражей было шестеро, они сменяли друг друга каждые двадцать четыре часа, все отличались исключительно хорошим настроением и сияющими улыбками. Казалось, полицейские невероятно счастливы выполнять эту монотонную работу, даже те из них, кто был женат.

Эта неожиданная радость жизни заинтриговала госпожу де Соммьер, и однажды, когда Ланглуа приехал проверить, все ли в порядке, она спросила его:

– Первые две ночи у нас дежурили Дюпен и Дюбуа, потом они стали приходить только каждый третий вечер. Почему?

Комиссар рассмеялся:

– А, вы заметили? Поначалу я собирался доверить эту работу только им двоим, но то, что они рассказали в управлении, привело к своего рода дворцовому перевороту.

– Отчего же?

– Потому что с ними слишком хорошо обращаются! Если бы я это не прекратил, здесь побывала бы вся бригада, чтобы хотя бы раз отведать блюда, приготовленные вашей Эвлалией, и вина из вашего погреба. И это не считая кофе, грога и других горячих напитков, которые всегда в их распоряжении! У вас настоящий дворец Чревоугодия, маркиза, и мне будет стоить немалого труда вытащить их отсюда, когда Морозини совсем поправится… или когда мы, наконец, схватим банду Торелли-Борджиа!

– Новости есть?

– Не слишком много! Я сталкиваюсь с огромными трудностями, пытаясь получить разрешение федеральных властей на ведение следствия в Швейцарии. Они достаточно сговорчивы, когда речь идет об иностранцах, но, если это касается граждан страны, это целое дело.

– Кто из них граждане Швейцарии, не считая Лизы и ее отца? Ведь не этот… как бишь его… Фанкетти! Его последнюю кличку я никак не могу запомнить!

– Граф Гандия-Катанеи? Что ж, именно он приобрел подходящее гражданство. У него, несомненно, достаточно денег для этого! Особенно если, как мы думали с самого начала, он связан с мафией. Эти бестии проникают повсюду!

– А ваш знаменитый Интерпол?

– В конце концов, я от него отказался. Просто невероятно, какое уважение внушает альпийская крепость с ее мешками денег и нейтралитетом! – неожиданно воскликнул Ланглуа, давая выход зревшему в нем гневу. – Уоррен, который гоняется за Торелли, сталкивается с такими же трудностями!

– Она сначала была американкой итальянского происхождения, и теперь она уже швейцарка?

– О, несомненно! Она и ее брат-любовник определенно неразлучны. Но мне не следовало посвящать вас во все эти сложности, маркиза! Я мучаю вас!

– Бывало и хуже. Но у вас хотя бы есть новости о Лизе… и об ее отце?

– В этом мы немного продвинулись. Если Кледерман все еще в Англии – так утверждает Уоррен, – то княгиня Морозини покинула клинику и уехала в Вену. Она прибыла туда в сопровождении медсестры, которая должна следить за ее лечением, но, думаю, она долго не задержится. Присутствие детей оказалось лучшим лекарством…

– Гаспар Гриндель тоже там?

– Нет. Учитывая то, что он управляет банком Кледермана в Париже, он должен показываться там чаще, чем раз в месяц. Гриндель должен появиться в Париже со дня на день… И я смогу им заняться.

– Мне кажется, что это моя задача. Вы не думаете, что пора… давно пора вернуть меня в нормальную жизнь и поделиться со мной своими секретами?

Все еще немного бледный, но одетый с иголочки – темно-синий костюм, белая сорочка, галстук в красную и синюю полоску – Альдо стоял, опираясь на трость, на пороге библиотеки, дверь которой он открыл так, что его появления никто не заметил. Тюрбан из бинтов исчез с его головы. Стали видны отрастающие волосы, оставшиеся такими же темными, лишь на висках прибавилось седины. Но его улыбка снова стала беззаботной. Позади него виднелся нос Мари-Анжелин. На ее лице появилось выражение невинности, так случалось всегда, когда старая дева ждала упреков.

– Он даже не захотел воспользоваться лифтом! – поспешила она сообщить.

Маркиза и комиссар слишком хорошо владели собой, чтобы приветствовать возвращение раненого глуповатыми радостными восклицаниями с примесью тревоги.

– Тебе как будто лучше? – констатировала тетушка Амели.

– Не стоит все же торопиться! – посоветовал Пьер Ланглуа, вставая, чтобы уйти.

– Что это вы вдруг заторопились?

– Я всегда спешу, друг мой! Что же до наших секретов, как вы говорите, с вами рядом великолепные рассказчицы! Будьте откровенны с ним, сударыни! По блеску его зеленых глаз я понимаю, что он сгорает от желания поругаться! Это ему не повредит, как раз напротив!

– Мне кажется, что вы уже слишком хорошо меня знаете!

Альдо опустился в кресло, с которого только что встал комиссар. Не успел он устроиться, как Сиприен принес ему чашку кофе, которого Альдо не просил. Он устремил свой взгляд, в котором засветилась ирония, на тетушку Амели.

– Все настолько серьезно?

– Тебе судить! План-Крепен, дайте мне чашку этого напитка, в котором я нуждаюсь не меньше, чем он!

Спустя десять минут в библиотеке воцарилась тишина. Альдо так и не произнес ни слова.

– Ты ничего не скажешь? – почти робко спросила госпожа де Соммьер.

– Я пытаюсь сложить головоломку. Что касается Лизы, мы можем перестать ею заниматься, раз она вернулась к бабушке и детям. Хотя мне не слишком нравится ее пребывание в психиатрической клинике под защитой кузена Гаспара. Хочу сказать вам, Мари-Анжелин: вы отлично отреагировали на инцидент с розами. Я бы поступил… почти так же!

– Почти?

– Да, я бы выбросил их в окно, а потом нокаутировал дарителя. Что ж, ему придется немного подождать… Именно благодаря вам мы теперь знаем, что этот негодяй связан с опереточным Борджиа. Браво!

– Опереточным! – воскликнула госпожа де Соммьер. – Ты не прав! Он причиняет не меньше вреда, чем его прототип…

– За одним лишь исключением: нам неизвестно точное количество его жертв!

– Скажем так, он делает, что может, с тем, что у него есть… – произнесла Мари-Анжелин.

– Вероятно, он прячется где-то в Швейцарии, – продолжал Альдо. – Возможно, это дом, принадлежащий его соучастнику. Гриндель племянник богатейшего банкира, коллекционер, сам банкир, у него наверняка есть пара-тройка хижин в Швейцарии…

– Несомненно, но Гаспара Гринделя взял на мушку наш дорогой Ланглуа, который ждет его появления в Париже и уже, должно быть, устроил засаду возле его банка и парижской квартиры.

– Кстати, я даже не знаю, где он живет, – констатировал Альдо. – Это глупо, но он мало меня интересовал…

– Всегда следует знать логово врага! – нравоучительно заявил вошедший Адальбер, подняв вверх указательный палец. – А я знаю его адрес! Банк расположен на бульваре Османн, а квартира – на авеню Мессины. Иными словами, не так далеко отсюда!

– Как ты это узнал?

– Я там побывал, когда ты проводил вечер с русской графиней, а Гриндель послал частного детектива следить за тобой. Доклад предназначался не столько для него самого, сколько для твоей жены! В тот момент кузен настолько хорошо сыграл роль «старшего брата» с чистым сердцем, что он даже показался мне симпатичным!

– Почему не трогательным?

– Действительно, почему? На данный момент могу тебе сообщить, что Гриндель пока не вернулся! А не пройтись ли нам по парку перед завтраком? Погода великолепная и…

– Я уже нагулялся, благодарю! За что я тебе бесконечно благодарен. Но я жду Ги Бюто, который приезжает из Венеции, чтобы ввести меня в курс текущих дел. Как только он уедет, ты сможешь взять меня на «прогулку» по Цюриху!

Тройной вопль негодования, последовавший за этим неожиданным объявлением, Альдо встретил с насмешливой улыбкой.

– Это даже не обсуждается! – заявил Адальбер.

– Вы сошли с ума? – возмутилась План-Крепен.

– Будь же благоразумным! – взмолилась госпожа де Соммьер. – Прошла лишь треть срока, отпущенного на твое выздоровление!

– Мне это кажется совершенно достаточным, тетушка Амели! Я чувствую себя в форме, близкой к идеальной, и, если я не начну двигаться, я растолстею, как ангелы-хранители, присланные Ланглуа! Что касается тебя, старина, то я не заставляю тебя сопровождать меня! В любом случае, я уезжаю ненадолго: только туда и обратно, просто чтобы встать на ноги!

– И чем ты намерен заняться в Цюрихе?

– Поговорю с портье в гостинице «Бор-о-Лак»! Я давно его знаю, и, уверяю тебя, он без труда даст мне адрес знаменитого графа Гандия-Катанеи. Если мой тесть вернулся, то я встречусь с ним и все выясню.

– Ты намерен поговорить с ним о его племяннике?

– Именно с этого я и начну разговор.

– Не знаю, прав ли ты… Повидайся с ним, если хочешь, но не начинай с Гаспара, – посоветовала тетушка Амели. – Не спорю, Мориц всегда относился к тебе с уважением и даже с любовью, но Гаспар его племянник, которому он доверил самый крупный филиал своего банка. К тому же следует признать, что едва ли ты достойно выглядишь в его глазах. Особенно если он помнит о твоих отношениях с его второй женой…

– Это было до войны, мне было двадцать лет, а она была графиней Вендрамин, так что Кледерман никак не вписывался в этот пейзаж! Мы же не станем возвращаться в незапамятные времена! И потом, после ее смерти мы же с ним объяснились раз и навсегда!

– Спокойствие! Я лишь хотела помочь тебе понять, что отец Лизы может потерять свое расположение к тебе… Повидайся с ним, если ты так решил, но действуй помягче!

– Тетушка Амели, вы же должны мне доверять, согласны?

– Разумеется, я тебе доверяю! – мягко проговорила она. – Впрочем, я бы сильно удивилась, если бы ты отправился туда один. Адальбер послужит для тебя модератором!

– Об этом вы можете не беспокоиться. Я ни на шаг от него не отойду!

Раздался звонок, потом звук открываемой двери, и все поспешили в вестибюль, чтобы встретить Ги Бюто, бывшего наставника Альдо, который стал доверенным лицом фирмы Морозини. Именно он передал своему ученику страсть к истории и особенно к истории драгоценных камней, отметивших каждую эпоху… И это не считая искусства выбирать хорошее вино и наслаждаться им. Война их разлучила, но спустя несколько лет Альдо увидел Бюто в особняке Друо во время престижного аукциона, на котором тот присутствовал в качестве зрителя, так как жил почти в нищете. Безумно обрадованный этой встречей Альдо взял его под свое крыло, одел, увез в Венецию, где Ги расцвел, словно цветок в оранжерее, с энтузиазмом принялся за работу и быстро стал вторым хозяином фирмы.

Теперь это был пожилой мужчина, элегантный, со свежим лицом и красивыми седыми волосами, с сияющими голубыми глазами. Он радостно приветствовал госпожу де Соммьер и Мари-Анжелин, которые обняли его со словами «добро пожаловать!».

– Я рад своему приезду сюда… и тому, что вы снова стали самим собой, Альдо! Вся ваша семья так тревожилась за вас…

– Я бы сказал, что мне просто повезло. Хотя…

– Обо всем этом мы поговорим за столом, – вмешалась госпожа де Соммьер. – Пусть Ги поднимется в свою комнату и освежится! Проводите его, План-Крепен!

– Я сам его провожу! – запротестовал Альдо.

– Нет, ты останешься здесь! Я должна тебе кое-что сказать. Вы простите меня, Ги?

Вместо него ответил Адальбер, объявив, что тоже пойдет с Ги. Оставшись лицом к лицу с тетушкой, Альдо с неудовольствием посмотрел на нее:

– Почему вам так надо остаться наедине со мной? Что вы замышляете, тетушка Амели?

– Я ничего не замышляю! Скорее, это относится к нашему гостю…

– К нему? Что вы говорите? Он счастлив, что приехал сюда…

– И что тебе стало намного лучше. У него даже от сердца отлегло!

– Теперь вы говорите загадками?

– С некоторых пор я знаю его даже лучше, чем ты. Вопрос возраста… и опыта! Очевидно, что он рад тому, что приехал, рад увидеть нас всех, особенно тебя, но за всем этим кроется проблема…

– Какая проблема?

– Мне об этом ничего не известно. Но я уверена в том, что Ги что-то знает, и это отравляет его радость!

Альдо не ответил. Он машинально взял сигарету, закурил и подошел к окну, выходящему в парк Монсо.

– Вполне вероятно, что вы правы, – согласился он. – В его глазах как будто появилась грусть… Мне следовало догадаться об этом сразу… До этого… ранения я сразу догадался бы об этом! – Альдо был явно недоволен собой.

– Зачем же впадать в крайности! Но не волнуйся, в слабоумие ты не впадаешь!

– Что за слова, тетушка! – Альдо посмотрел на нее и коротко рассмеялся. – Но они хороши тем, что приводят в чувство. Что касается Ги, то мы дадим ему возможность, не откладывая, сообщить свою плохую новость, иначе ему не пойдет на пользу завтрак, и Эвлалия устроит забастовку!

В самом деле, как только все заняли места за круглым столом, Альдо дал своему старому другу время только расправить салфетку на коленях и сразу начал разговор:

– Почему бы вам, дорогой Ги, не рассказать нам прямо сейчас, что вас так мучает? Думаю, что вам станет намного легче!

Бюто застыл, а его изумленный взгляд переходил с одного лица на другое – причем План-Крепен и Адальбер были изумлены не меньше, – пока не вернулся к Альдо.

– Как вы догадались?

– Не я, но тетушка Амели! От нее ничего не скроешь… Она предупредила меня о вашем состоянии, полагая, что это может касаться только меня. Говорите же! А потом мы все сможем отдать должное маленьким шедеврам Эвлалии.

– Я хотел дать вам время восстановиться…

– Все настолько плохо?

– Да… Но, в конце концов, нет смысла откладывать разговор. Итак: княгиня Лиза требует развода!

Молчание стало ответом на это известие. Лишь с губ Сиприена, который принес блюдо и едва не уронил его, сорвалось ругательство. Госпожа де Соммьер просто положила руку на пальцы внезапно побелевшего, как полотно, Альдо и почувствовала, как они сжались.

– Она не имеет права. В Италии не существует такой процедуры.

– Но это можно сделать в Швейцарии, и она намерена воспользоваться своим двойным гражданством, – сказал Ги, доставая из кармана конверт. – Письменное прошение подано в суд Цюриха! Вполне вероятно договориться и с итальянским законом, при условии, что княгиня Лиза больше не выйдет замуж, и при наличии определенных средств. Когда есть деньги, можно обойти любой закон… особенно в фашистской Италии!

– Вы забыли только об одном, – выкрикнула План-Крепен, – она католичка, венчана перед Богом, а с ним договориться не удастся. Если только она не потребует аннулировать брак перед судом в Ватикане. При наличии троих детей ей трудно будет это сделать. Не считая того, что она станет посмешищем!

– О, княгиня нашла выход… Она готова принять протестантство.

Воцарилось напряженное молчание, новость оказалась ужасной, в нее верилось с трудом.

– Едва ли ее семья примет это решение! Возможно, ее отец согласится, так как мне неизвестна глубина его убеждений. Но вот ее бабушка этого не вынесет. Валери фон Адлерштайн глубоко верующая женщина. Она обожает свою внучку, но не до такой степени, чтобы принять ее отречение…

– Я уверен, что они не в курсе событий, – решился заметить Адальбер, – если хотите знать мое мнение…

Холодный голос Альдо прервал его:

– Если она хочет развода, она его получит. Я не буду ей препятствовать. Чтобы она решилась на такое, она должна меня ненавидеть! Прошу меня простить…

Он бросил салфетку, встал и вышел из столовой, провожаемый взглядами присутствующих. Ги хотел было последовать за ним, но маркиза удержала его:

– Нет. Его лучше оставить одного, чтобы он перенес этот жестокий удар. Вы тоже останьтесь, Адальбер! Сиприен, вы можете подавать!

Завтрак начался в оцепенении… Все ели нехотя, пока не появилась явно недовольная Эвлалия и не спросила, чем им не угодил ее запеченный паштет по-удански.

– Он прекрасен, моя добрая Эвлалия, – ответила маркиза, – но мы только что услышали плохую новость и…

– Поэтому нужно есть! При всем моем уважении к госпоже маркизе, когда вам на голову падает черепица, нужно твердо стоять на ногах, чтобы выдержать этот удар. А человек с пустым желудком не сможет крепко стоять на ногах!

– Она права! – одобрил Адальбер, приступая к паштету. – Тем более что паштет восхитителен! Эвлалия, когда мы закончим, не будете ли вы так любезны приготовить поднос с завтраком, чтобы я отнес его господину Альдо?

– Я сейчас же отнесу его! – предложил Сиприен.

– Благодарю, но лучше это сделаю я. Что же вы? Не молчите!

– Я искренне сожалею, – пробормотал Ги, несколько обескураженный этой семейной драмой. – Мне следовало дождаться кофе…

– Нет, – возразила ему госпожа де Соммьер. – Все не так уж и плохо. Мы сможем обменяться мнениями, и я начну первой. Мне с трудом верится, что Лиза сама приняла это решение и была при этом в здравом уме… Женщина, которую мы с План-Крепен видели в Цюрихе, была совершенно не похожа на ту, которую мы знаем и любим.

– Это правда, – подала голос старая дева. – Она напоминала зомби! Даже принимая во внимание все то, что она перенесла и от чего еще не оправилась, наша Лиза – полная противоположность пациентке доктора Моргенталя.

– Несомненно, но она уже не в клинике, и я нахожу невероятным тот факт, что Лиза могла принять это ошеломляющее решение, находясь в доме своей бабушки рядом со своими детьми! Это… это чудовищно!

– Вероятно, есть какое-то объяснение, – задумчиво произнес Адальбер. – Сообщив нам, что Лиза вернулась в Вену, Ги упомянул медсестру из клиники. В ее обязанности входит следить за продолжением лечения, назначенного в больнице. Мне это кажется чрезмерным! Лиза не вернулась одна в пустой дом, она приехала во дворец со множеством слуг, на глазах которых она выросла. Рядом с ней любящая и внимательная бабушка, к ее услугам все венские врачи. Еще целая команда занимается детьми! И ей потребовалась чужая женщина, чтобы «следить за лечением»? Полно! И я бы очень хотел добавить: «Глупости!»

– О чем вы думаете? – пробормотал господин Бюто. – Эта женщина должна давать ей наркотик?

– Почему бы нет, если мы имеем дело с теми, кто называет себя Борджиа? Если кузен Гаспар приятель «Цезаря», почему бы им не быть друзьями с этим доктором Моргенталем, неврологом, если не сказать психиатром? Мне кажется, такое вполне возможно, разве не так? Дайте мне это, – Адальбер обратился к Сиприену, вернувшемуся с полным подносом еды. – Я намерен попытаться направить мысли Альдо в правильное русло!

Госпожа де Соммьер достала платок и сделала вид, что сморкается, возможно, для того, чтобы смахнуть непрошеную слезу.

– Попробуйте уговорить Альдо, чтобы он хотя бы еще какое-то время ничего не предпринимал! Подумайте о том, что он не совсем здоров…

– Это другая история! Вы знаете вашего племянника: если у него земля начинает гореть под ногами, его никто не удержит. Могу лишь пообещать вам, что не отстану от него ни на шаг…

Сидя в кресле у окна и опершись локтями о колени, с дымящейся сигаретой в пальцах, Альдо Морозини смотрел в парк, не видя его. Не услышал он и два коротких стука в дверь. Тихие слезы катились по его щекам. Не дождавшись ответа, Адальбер вошел в комнату.

– Нужно поесть, иначе ты не выдержишь! – произнес египтолог, ставя поднос на маленький столик.

– Для чего теперь все это? Моя жизнь кончена!

Адальбер спокойно налил ему вина:

– Вот это совсем на тебя не похоже! Сейчас не время опускать руки, возьми, выпей! У тебя прояснится в голове. И не спорь со мной!

Альдо пожал плечами, но взял стакан, залпом выпил содержимое и вернул его Адальберу.

– Вот! Ты доволен?

– Не совсем. На пустой желудок пить не годится. Попробуй этот паштет по-удански! Эвлалия едва не отказалась от места из-за тебя… Давай, не упрямься! – добавил Адальбер, наполовину наполняя бокал и отрезав несколько кусочков паштета на тарелке, которую он передал Альдо.

– Каким ты иногда бываешь занудой!

– Когда ты берешься за дело, ты бываешь еще более настойчивым! Ну же! Еще чуть-чуть! А потом поговорим.

– О чем?

– Увидишь! Глотай!.. А не то я позову План-Крепен, и мы станем кормить тебя насильно, как утку!

– Хотел бы я на это посмотреть…

Но Альдо все же послушался. У Адальбера отлегло от сердца. Сидя на кровати, он продолжал следить за тем, чтобы друг поел, не забывая наливать ему красное сухое вино и себе тоже. Наконец, Альдо отодвинул от себя столик, зажег сигарету и откинулся в кресле.

– Ты доволен? Теперь поговорим, если ты настаиваешь!

– Разумеется, настаиваю! Если бы ты еще немного задержался в нашем обществе, ты бы услышал, что рассказали тетушка Амели и План-Крепен о своем посещении Лизы в клинике Моргенталя. Они уверяют – и в этом я с ними совершенно согласен, – что женщина, которую они увидели и с которой говорили, была уже не та Лиза, которую мне все знаем. Мари-Анжелин даже произнесла слово «зомби»…

– Она любит преувеличивать!

– Возможно, но тебе кажется нормальным, что твоей жене, вернувшейся в Вену к своей бабушке и к своим детям, потребовался эскорт в лице медсестры, обязанной следить за продолжением ее лечения? Как будто во дворце Адлерштайн или в «Рудольфскроне» мало народа!

Адальбер с удовлетворением заметил в глазах Альдо искорку интереса. Тот озабоченно спросил:

– Говоря о лечении, о чем ты думаешь? О наркотике?

– Мы все об этом думаем! Твоя жена стала тебя ненавидеть до такой степени, что у нее возникло желание развестись с тобой. Для этого она готова использовать свое двойное гражданство и даже заявила о своем намерении стать гугеноткой… При этом мы знаем, что она находится во власти своего кузена Гаспара. А кузен Гаспар водит дружбу с гадким воплощением Борджиа. Это уже абсолютный бред! И все это происходит под благосклонным оком папы Кледермана и старой графини Валери? Зачем это нужно Лизе? Чтобы больше не носить одну фамилию со своими детьми, рисковать тем, что их у нее отберут? Потому что ни один судья, швейцарец или нет, не доверит малышей неуравновешенной матери! Вот так! Теперь говори ты, – закончил Адальбер, наливая себе третий бокал вина.

Альдо ответил не сразу. Он задумался так глубоко, что даже забыл о сигарете. Окурок обжег ему пальцы и вернул к действительности.

– Возможно, ты прав, – заметил Морозини.

– Разумеется, я прав! Это же очевидно! Так как же мы поступим?

– Твое мнение?

– Во-первых, надо побеседовать с Кледерманом, но для этого его следует найти! Его секретарь все время отвечает, что он продлил свое пребывание в Англии…

– Это не слишком на него похоже. Надо попросить Уоррена приставить к нему наблюдателя и тайком проследить за ним, когда он решит вернуться. Меня беспокоит этот затянувшийся визит. Такое длительное отсутствие в сочетании с желанием Лизы как можно быстрее избавиться от меня законным путем после неудавшегося покушения…

– Ага, ты начинаешь понимать? Гриндель сумел промыть мозги Лизе, чтобы она рассталась с тобой по закону, так как пуля, которую в тебя послали, своей задачи не выполнила. Но это не значит, что они к этому варианту не вернутся. Потом случатся большие неприятности с твоим тестем, и его огромное состояние перейдет к дочери, которую Гриндель убедит выйти за него замуж. Естественно, Цезарь-Оттавио получит свой кусок пирога…

– … которым вполне может оказаться часть коллекции Кледермана. Этот мерзавец явно обожает драгоценности! И почему бы не получить все? Какая нежданная прибыль! Вот только есть еще двое подельников…

– Почему не трое? Божественная Лукреция едва ли останется в стороне, если я хорошо ее помню.

– Пусть будет трое, раз тебе так хочется! Как бы там ни было, есть одна деталь, определенно им неизвестная! Это содержание завещания Морица!

– А ты с ним знаком?

– Да. Он говорил мне о нем в те времена, когда мы занимались «слезами» Марии-Антуанетты. Коллекция, разумеется, перейдет к Лизе, но при условии, что доверена она будет мне. Если же она откажется, то ее унаследуют мои дети, что одно и то же.

– Нет, при условии, что им удастся так или иначе тебя убрать… То есть…

– … я попал в жуткую историю и пока не вижу, как из нее выпутаться! – вздохнул Альдо, откидывая голову на спинку кресла.

– Ты бы мог сказать «мы»! И ради всего святого, не позволяй себе впадать в отчаяние и не забывай, что ты все еще нуждаешься в отдыхе…

В дверь постучали, но вопреки ожиданиям Адальбера это был не Сиприен, пришедший за подносом, а Мари-Анжелин. Она оглядела комнату и мужчин, вздохнула и произнесла:

– Нашей маркизе очень бы хотелось, чтобы кто-то из вас – хотя бы! – спустился и помог ей утешить бедного Ги, впавшего в настоящее отчаяние!

– Не может быть! Он тоже? – встревожился Адальбер и встал. – Ты слышал, Альдо? Ну-ка, встряхнись!

– Ты уж реши, чего тебе хочется! Две минуты назад ты говорил, что я нуждаюсь в отдыхе! Мы идем следом за вами, Мари-Анжелин! И простите меня! Мне стыдно за свое поведение!

– После новостей из Вены у вас было мало поводов плясать от радости. Но, может быть, вам двоим не стоит уединяться? Не лучше ли собраться всем вместе и все обсудить? У меня есть кое-какие идеи…

Спустившись на первый этаж, первое, что увидел Альдо, были покрасневшие глаза его старого друга. Не говоря ни слова, Морозини обнял его.

– Простите меня, мой дорогой Ги! – наконец сказал он. – Мне стыдно за себя: я оставляю на вас фирму и дом, а вам еще пришлось передавать мне невероятно жестокое сообщение. Признаюсь, что оно застало меня врасплох, но мы обсудим сложившуюся ситуацию в семейном кругу.

– Прежде всего, ее должен изучить адвокат, специалист по международному праву! – заявил приехавший пять минут назад Пьер Ланглуа, спокойно потягивавший кофе рядом с апельсиновым деревом в горшке. – Это самый невероятный документ из тех, что мне пришлось читать.

Альдо посмотрел на него с некоторым облегчением и даже сумел улыбнуться.

– Не знаю, какому волшебству мы обязаны, что вы появились у нас в этот час, но, увидев вас, я почувствовал себя Аладдином перед лицом джинна из лампы!

– Э, нет! Я здесь не для того, чтобы выполнять ваши приказы! Что же касается волшебства, то это был всего лишь телефонный звонок госпожи де Соммьер. Это мы выяснили. Как вы себя чувствуете?

– Лучше, чем я мог предполагать. Только сила духа подводит. Но раз уж вас послало Небо…

– Не Небо, – поправила Мари-Анжелин, для которой правда была превыше всего, – а наша маркиза!

– Я бы в любом случае приехал… Но ради всего святого, прекратите смотреть на меня глазами, полными надежды! Я здесь лишь для того, чтобы сообщить еще об одной проблеме…

– Может быть, вы бы рассказали сначала об этом мне? – предложил Адальбер, успев бросить на друга быстрый взгляд.

– Об этом не может быть и речи! – отрезал Морозини, закуривая сигарету и стараясь унять дрожь. – Рассказывайте, комиссар!

– Пришло сообщение от Уоррена. Кледерман исчез!

Ни единого возгласа изумления, только гробовое молчание. Его нарушил Адальбер:

– Всего четверть часа назад мы говорили о такой возможности. Вы знаете подробности?

– Их немного. Позавчера банкир покинул «Савой», чтобы провести уик-энд в Кенте у своего друга лорда Астора в замке Хивер… Но туда он так и не доехал…

– Как такое возможно?

– Самым глупейшим образом. Лорд Астор прислал за ним машину в «Савой», роскошный бронированный «Роллс-Ройс». Кледерман сел в нее, и все, исчез! Позже машину нашли в лесу, шофер и лакей с завязанными глазами были привязаны к дереву, полураздетые и почти мертвые от холода. Их нашел охотник с собакой. Он развязал их и попытался согреть, послав спаниеля домой с запиской в ошейнике, в которой просил о помощи. Разумеется, помощь прибыла, и мужчины смогли рассказать о том, что случилось. Ничего оригинального, классическая засада. Как вы знаете, графство Кент – очаровательное, живописное, идеальное место для ловушки: там полно старых деревьев, скал, извилистых дорог.

– Осмотр машины ничего не дал полиции? – спросил Альдо.

– Абсолютно ничего! – вздохнул Ланглуа. – Англичане вооружены новейшей лабораторной техникой, работают в перчатках, в масках и так далее. Лорд Астор получил обратно «Роллс-Ройс», кажется на нем не было даже пыли! Разумеется, Уоррен установил наблюдение по всей Англии.

– Досадная в нашем случае особенность этой страны заключается в том, – заметил Адальбер, – что побережье всегда недалеко, и в этот момент Кледерман может оказаться, где угодно: в Бельгии, в Голландии, в Дании или в какой-нибудь другой стране.

– Удивительно, насколько плохо мы знаем людей! – посетовал Ги Бюто. – Для меня Мориц Кледерман всегда был неким подобием практически бессменной статуи, возвышающейся над Цюрихом и даже над всей Швейцарией. Огромное состояние, дворцы и одна из самых потрясающих коллекций драгоценностей в мире. Я даже представить не мог, что он может разъезжать по лесным дорогам Кента, чтобы нанести визит другу. Мне казалось, что, достигнув таких высот, за пределами своей страны он мог иметь только деловых партнеров. Замок Хивер… Это мне о чем-то напоминает, но вот о чем?

– Не о чем, а о ком! – осторожно поправила План-Крепен. – Это замок семьи Анны Болейн. Оттуда она отправилась в бурное и безрассудное путешествие, которое привело ее сначала на трон, а потом на эшафот. Правда до этого она все перевернула в Англии с ног на голову, в том числе и религию, оставив огромное количество жертв… и маленькую Елизавету, которой суждено было стать самой великой правительницей этой страны.

– Что касается дружбы с Астором, то она объясняется их общей страстью к драгоценностям, – дополнил Альдо. – Это те самые английские Асторы, которым принадлежит бриллиант Санси…

– Как бы там ни было, – заключил Ланглуа, поднимаясь, – я вас предупредил! Смею надеяться, что Кледерман жив. Что же до вас, Морозини, учитывая то, о чем я здесь узнал, то вас сейчас необходимо охранять, как никогда раньше! Гнусный план, заключавшийся в том, чтобы отправить вас к вашим предкам на красивое кладбище Сан-Микеле в Венеции, провалился. А тот бессмысленный документ, который я только что прочел, с моей точки зрения, свидетельствует о том, что от вас хотят избавиться как можно быстрее. Вы еще не вернулись к прежней форме, так что смиритесь: оставайтесь под прикрытием и дайте работать нам, Уоррену и мне! Главное, не вставляйте нам палки в колеса! – И с неожиданной яростью Ланглуа добавил: – Итак, все сидят тихо! Понятно?

Он поклонился дамам и торопливо направился к двери, когда Адальбер вдруг тихо спросил:

– А нет ли у вас случайно новостей о кузене Гаспаре?

– Он вернулся в Париж… Добавлю, что он весьма любезно отреагировал на мое приглашение и спокойно ответил на все мои вопросы. Кратко передаю суть ответов. Мориц Кледерман действительно поручил ему собрать миллион долларов и отнести их в указанное место, о котором ему сообщили в последнюю минуту. Особо было указано, что если информация попадет в полицию, то его кузине будет подписан смертный приговор. Гриндель доверил деньги одному из служащих, на которого он мог положиться, а сам последовал за ним на самой неприметной из своих машин. Преследование бандитов – судя по всему! – не составило для него никакого труда, так как исключительное зрение позволяет ему видеть ночью так же хорошо, как и днем. Он издалека наблюдал за прибытием княгини Лизы на Лионский вокзал, видел, как она села в черный лимузин, за которым ему пришлось ехать на определенном расстоянии, чтобы его не заметили. Потом он ждал кузину возле замка. Он с тревогой наблюдал, как местные власти штурмуют замок, и собирался уже присоединиться к ним, когда вышли пленники. Он увидел ту, кого ждал, позвал ее и поторопился увезти подальше от этого кошмара. Он хотел остановиться в Париже, чтобы она отдохнула, так как ее состояние его тревожило. Но Лиза умоляла его скорее отвезти ее в Цюрих к отцу. По приезде у нее начались преждевременные роды…

– И он сразу же повез ее в клинику доброго доктора Моргенталя? – с горькой иронией прервал его Альдо.

– Нет. Потеря ребенка произошла в доме отца Лизы. Все было уже кончено, когда ее перевезли в эту клинику, чтобы она получила необходимую помощь и, главное, покой, которого не смогла бы найти в другом месте…

– И какой покой! – усмехнулась План-Крепен. – Абсолютная тишина! Почти гробовая! Гриндель говорил вам о нашем визите?

– Да! Он был им очень недоволен. По его словам, посещение имело самые плачевные последствия…

– Но послушайте… – начала было План-Крепен.

Госпожа де Соммьер энергично стукнула тростью об пол.

– Хватит! Комиссар и так достаточно добр, что все это нам рассказывает. Он не обязан этого делать!

– Ну что вы, маркиза, право, не стоит… Так о чем я говорил?

– … посещение имело самые плачевные последствия, – подсказал Адальбер.

– Благодарю! Именно после этого визита было решено, что присутствие детей будет наилучшим лекарством, и княгиня отправилась в Вену.

– И кто решал? – поинтересовался Альдо. – Гаспар, разумеется?

– Не он один. Он позвонил своему дяде, чтобы узнать его мнение, и решение об отъезде было принято в согласии с ним. Ситуация разрешилась, во всяком случае, пока. Как только господин Кледерман вернется, они решат, что делать дальше. На этом наша беседа закончилась, и, чтобы избавить вас от необходимости задавать еще один вопрос, мадемуазель План-Крепен, добавлю, что я не сказал ни слова о том, что вы видели в баре гостиницы. Чем спокойнее себя будет чувствовать Гаспар Гриндель, тем больше у нас будет шансов поймать его на ошибке… Все, теперь я действительно ухожу!

– Одно только слово! – попросил Альдо. – Об исчезновении моего тестя сообщали?

– В Англии, насколько мне известно, нет! Уоррен хочет, чтобы у него были развязаны руки, ему не нужны толпы журналистов. И в этом с ним согласен лорд Астор. А меня не нужно просить подождать его разрешения.

На этом, явно опасаясь «последнего вопроса», Ланглуа торопливо откланялся и исчез в анфиладе гостиных. Альдо сел рядом с Ги Бюто, который выглядел удрученным.

– Какая история! – пробормотал он. – Чем мы прогневили Небеса, что они нанесли нам такой удар?

– Вам следует обратиться к План-Крепен, – сказала госпожа де Соммьер. – Небо – это ее епархия…

Но старая дева ее не услышала. Нахмурившись, она так глубоко задумалась, что Адальбер поинтересовался, что стало предметом ее размышлений.

– Я думала о доме номер 10 на авеню Мессины! – ответила Мари-Анжелин. – У меня такое ощущение, что я там кое-кого знаю.

– Я тоже, – со смешком добавила госпожа де Соммьер. – Это леди Лиассура, богатая цейлонка. Ее покойный муж получил титул от Эдуарда VII. Я бы очень удивилась, если бы ее челядь посещала шестичасовую мессу в церкви Святого Августина!

– Черт возьми! А мы ее не посещаем? Мне бы так хотелось попробовать мои таланты сыщицы в этом доме!

– Но это же просто! Возобновите службу в Армии спасения! Вы творили чудеса, надев ее форму, которая позволяла вам входить в любые двери!

На Мари-Анжелин как будто снизошла благодать:

– Но это же замечательная мысль!

– Не забывайте, что все-таки есть одно препятствие! Они протестанты… а вы – нет!

– Какое это имеет значение! Я не собираюсь распевать на перекрестках, звоня в колокольчик! Главное – это форма. Дело от этого не пострадает, я передам Ланглуа всю информацию, которую сумею собрать! Займусь этим немедленно!

Предвкушая возможность превратиться в нового персонажа, План-Крепен буквально взлетела на верхний этаж, напевая англиканский псалом…

– Она уже видит себя в форме! – заметила удивленная госпожа де Соммьер. – Что вы об этом думаете, Адальбер?

– Это чертовски удачная мысль! Тем более что Мари-Анжелин уже доказала свои способности. И потом, это, можно сказать, международный персонаж! Я даже спрашиваю себя, не раздобыть ли и мне форму Армии спасения!

Ги кашлянул и робко попросил разрешения удалиться. Эта поездка и последующий разговор его чрезвычайно утомили.

– Мой бедный друг! – посочувствовал ему Альдо, беря его под руку и провожая к лестнице. – Вам следовало бы знать, что в этой семье все немного сумасшедшие! Признайте, все же, что в этом есть нечто успокаивающее…

– О, разумеется, и я счастлив этим, но я опасаюсь того, что вы ринетесь в опасную авантюру, хотя все еще далеки от полного выздоровления!

– Полно! Перестаньте тревожиться на мой счет! Я крепкий. Даже мой хирург с этим согласен. В любом случае, я никогда не соглашусь с ролью зрителя, когда все вокруг меня заняты делом! И вы это знаете!

– Гм…

– Если это вас успокоит, я обещаю вам быть внимательным! Отдохните как следует! А потом мы поговорим о делах. С фирмой все в порядке?

– Да. Молодой Пизани действительно отличный сотрудник. Через два-три года, я думаю, он сможет меня заменить.

Альдо сморщил нос. Ни на мгновение он не мог представить себе дворец сокровищ без Ги.

– Нет, – твердо сказал он. – Никто не сможет вас заменить! И больше мы к этой теме не вернемся! Так что вбейте себе это в вашу бургундскую голову… и отдыхайте. Вы это заслужили.

Срочную посылку почтальон принес ближе к вечеру. Адресованная князю Морозини, она была размером с коробку для обуви. Отправил ее некий Огюст Дюбуа, живущий в доме номер 2 по улице Арбр-Сек. Посылку сдали на центральный почтамт на улице Лувр…

Когда Сиприен принес ее, Альдо сидел за шахматами с Адальбером, и именно последний взял посылку.

– Эй! – запротестовал адресат. – Теперь ты воруешь мою корреспонденцию?

– О да! Особенно такую подозрительную, как эта. Держу пари, что по указанному адресу нет никакого Дюбуа…

– Чего ты боишься? Бомбы?

– Почему бы и нет? И помолчи немного, пожалуйста. Мне кажется, я слышу тиканье… Нужно быть осторожным, – добавил Адальбер, подходя к окну, выходящему в сад. Он открыл его и выбросил подозрительную посылку.

– Заткни уши! – скомандовал он, делая то же самое.

Но ничего не произошло. Только появилась Мари-Анжелин, вернувшаяся из церкви Святого Августина.

– Что это вы устроили сквозняк? Сегодня вечером по-зимнему холодно, и уж никогда не подумала бы, что можно так разгорячиться, играя в шахматы!

– Пока что мы пускаем голубей, новый вариант старой игры, – заметил Альдо. – Адальбер развлекается, выбрасывая мою почту в окно. Он утверждает, что в посылке адская машинка…

– Нет, вы только послушайте его! Я же сказал, что внутри часовой механизм!

– Но посылка не взорвалась!

– Оставайся на месте, я пойду, посмотрю…

Адальбер перелез через подоконник, спрыгнул в сад и осторожно приблизился к посылке.

– Нам следовало бы дать ему крышку от котла вместо щита! – заметила План-Крепен.

– … И найти фотоаппарат, чтобы запечатлеть эту сцену! – предложил Альдо, получивший в ответ изумленный взгляд.

– Вам определенно лучше! Если вы можете шутить…

– Мы, Морозини, шутим даже на эшафоте! Но вы правы, я чувствую себя не таким подавленным. Это доказательство того, что бездействие мне во вред. Если я и дальше буду отлеживаться в шезлонге, я сойду с ума…

Тем временем Адальбер уже вернулся со своим трофеем и положил его на стол. Мари-Анжелин дала ему ножницы, чтобы разрезать бечевки. Что он и сделал с огромными предосторожностями. Не менее осторожно Адальбер снял оберточную бумагу и оказался прав в одном: они услышали опасное тиканье.

– Все в укрытие, я сейчас сниму крышку…

Он взял трость Альдо, прикрылся креслом. Но тот пожал плечами и, оттолкнув друга, открыл коробку с ее содержимым. Там был крупный будильник, который Морозини протянул Адальберу.

– Ты был прав, когда говорил о часовом механизме.

– Посмотрим остальное!

Остальным оказался пакет, завернутый в белую бумагу, которую Альдо быстро развернул. В пакете оказались его паспорт, бумажник со всем содержимым, включая деньги и фотографии Лизы и детей, чековая книжка, золотой портсигар с гербом, часы, зажигалка и фамильное кольцо-печатка с резным сардониксом и, наконец, лупа ювелира, с которой он никогда не расставался.

– Школьный розыгрыш! – улыбнулся Альдо. – Охотно его прощаю, я и не думал, что когда-нибудь получу все это назад!

– Тут еще записка! – План-Крепен протянула ее князю.

Записка была короткой.

«Мы возвращаем принадлежащее вам, за исключением обручального кольца. Вам оно больше не нужно…»

Боль оказалась настолько острой, что Альдо закрыл глаза, чтобы сдержать слезы. Он почувствовал руку Адальбера на своем плече:

– Когда-нибудь его вернут тебе, поверь мне! Ты должен в это верить. И главное, не доставляй этим негодяям удовольствие видеть, как ты страдаешь!

– Ты прав! Мне кажется, что я слышу чей-то смех за спиной.

Гневным жестом он едва не смел на пол обертку от посылки, но Мари-Анжелин его удержала.

– Вы оба уже все это трогали, но больше не прикасайтесь ни к чему! Я сейчас вернусь.

Через мгновение она появилась в новых резиновых перчатках, позаимствованных на кухне, и с бумажным пакетом, в который сложила все, включая записку.

– Это мы отдадим нашим ночным дозорным, когда они приедут, чтобы один из них отвез все это на набережную Орфевр. Полицейская лаборатория, возможно, сумеет найти отпечатки пальцев, которые нам помогут!

– Какое присутствие духа! – восхитился Альдо. – Кстати, о полицейских. Вы не думаете, что пора отказаться от охраны? Я чувствую себя в силах защититься. Мне вернули паспорт, отсутствие которого создавало для меня большую проблему, и мне не терпится съездить в Швейцарию…

– Не потеряли ли вы рассудок? – запротестовала План-Крепен.

– Всего лишь поездка в Цюрих, только туда и обратно. Одна ночь в гостинице «Бор-о-Лак», чтобы обменяться парой слов с Ульрихом, портье. Мне он даст адрес Борджиа!

Адальбер одобрил:

– Согласен, но я отвезу тебя туда на машине, и действовать мы будем скрытно. Кроме того, сейчас не время отказываться от твоих ангелов-хранителей. Мы с ними договоримся, чтобы они нам помогли и действовали так, словно ты никуда и не уезжал.

В этот момент в комнату вошла тетушка Амели.

– Не придумывайте, Адальбер! – резко произнесла она. – Они никогда на это не согласятся, если не получат на это разрешение своего патрона! Любая сделка с вами может стоить им карьеры.

– Совершенно верное замечание! В этих обстоятельствах я вижу только одно решение, – решила План-Крепен, – большой начальник должен дать добро. Я еду к нему!

– Но, бедняжка моя, он лишь рассмеется вам в лицо!

– Не думаю. Альдо, доверьте мне ваш бумажник, портсигар, зажигалку и чековую книжку. Я сама отнесу их Ланглуа вместе с оберткой от посылки. Он будет так доволен, что я добьюсь его разрешения!

– Вы не хотите взять мой паспорт?

– Нет. Возможно, комиссар захочет оставить паспорт у себя. Думаю, его соблазнит перспектива выяснить, где притаилась его дичь, хотя возможна и любая другая реакция…

– Если он этого уже не знает! – проворчал Адальбер. – В таком случае мы получим по полицейскому в каждую комнату. Что скажете, тетушка Амели? Это безумие, да?

Маркиза вернулась в кресло, принялась перебирать свои цепочки, потом улыбнулась своему «верному церковному сторожу»:

– Я вот думаю: настолько ли безумна эта идея, какой она кажется? В любом случае, вы ничем не рискуете, если попробуете, План-Крепен. НЕ бросит же вас Ланглуа в сырые застенки! Скажите Люсьену, чтобы подавал машину.

– Почему бы не вызвать такси? – предложил Адальбер.

– Видите ли, мой мальчик, последние события не позволяют мне доверять такси. За исключением полковника Карлова и его русских приятелей, но никогда не знаешь, где их найти. Впрочем, наш казак больше не работает!

Спустя несколько минут достопочтенный «Панар» величественно выплыл из ворот, увозя Мари-Анжелин и одного из двух полицейских, категорически отказавшегося отпускать ее одну с наступлением вечера… Полицейский потребовал также, чтобы позвонили в управление и убедились в том, что главный комиссар на месте.

Мари-Анжелин вернулась через два часа с победой. Ланглуа поблагодарил ее за «блестящую инициативу» и после обязательных нравоучений все-таки дал вожделенное разрешение. Он лишь потребовал, чтобы отъезд прошел незаметно для тех, кто, возможно, наблюдает за домом. В самом доме, разумеется, останется обычная охрана.

– Он добавил: «Только передайте Морозини, что я согласился на эту авантюру по одной простой причине: если я его не запру, он все равно туда поедет, нравится мне это или нет. Лучше позволить ему действовать. Он и его друг упрямее ослов…»

Глава VГолос в ночи

На другое утро друзья уже ехали по направлению к Швейцарии. Альдо чувствовал, как оживает, и это ощущение было сильнее, чем при выходе из больницы. До окончания срока его полного выздоровления оставался еще месяц, но ужасная новость, которую сообщил Ги, сначала едва не убившая его, пробудила в нем вкус к борьбе… Это оказалось куда более живительным, чем наблюдать, как проходящие часы меняют краски зимнего сада, или читать в уголке у камина. Мрачных мыслей слишком много, и они мешают сосредоточиться на тексте, каким бы великим ни был талант автора.

Они с Адальбером уехали втайне, и в этом им помогли полицейские, дежурившие в доме – Соммье и Лафон, – которым Ланглуа отдал новый приказ… Адальбер в комфортабельном авто, на котором он приехал в Турень и который он, в конце концов, купил «на тот случай, если…», отвез на вокзал Ги Бюто, который возвращался в Венецию. Лафон в одежде Альдо совершал вечернюю прогулку по парку в обществе План-Крепен, а Морозини в плаще и кепи полицейского оседлал мотоцикл и уехал, как будто полицейский что-то забыл. Он сделал круг и приехал в дом Адальбера, где провел ночь, так как отъезд был назначен на раннее утро. Принятые меры предосторожности явно оказались не лишними: кто-то выстрелил в «Альдо» и План-Крепен, гулявших по парку, на что оба ответили ответным огнем, отступая к дому. Удивленный до глубины души, Лафон горячо поздравил родственницу славных крестоносцев, которая не потеряла ни хладнокровия, ни ловкости.

– Судя по всему, враг не сложил оружие, – сказал египтолог Альдо, когда вернулся к себе после обычного ужина у госпожи де Соммьер.

– Я бы добавил, что он явно теряет терпение. В первый раз меня пытаются убить во время прогулки.

– Возможно, потому, что раньше ты гулял только днем. Трудно стрелять в человека среди толпы играющих детей, их нянек, гуляющих посетителей, охранников и садовников, если у вас нет желания устроить настоящую бойню! Как бы там ни было, они совершили ошибку. Теперь квартал прочешут, как следует…

– Ты так думаешь? Ланглуа отлично известно, что Гриндель едва ли поселит у себя на авеню Мессины этих негодяев. Они могут жить на Монмартре или на бульваре Сен-Жермен…

Альдо продолжал думать об этом, когда мощный автомобиль отправился в путь, чтобы преодолеть около шестисот километров до Цюриха через Провен, Труа, Шомон, Лангр, Везуль, Бельфор и Базель и оказаться там ближе к ночи. Весна была прекрасной, хотя и чуть сыроватой, поля покрылись свежей зеленью, деревья стояли в цвету, и путешествие, несомненно, доставляло удовольствие. Адальбер, как и сам Альдо, не любил разговаривать, когда вел машину. Его пассажир воспользовался этим, чтобы обдумать пришедшую в голову идею, которая становилась все определеннее по мере того, как новые километры дороги ложились под колеса автомобиля.

Морозини настолько углубился в молчание, забыв о закуренной сигарете, догоревшей до фильтра, что Адальбер, в конце концов, спросил:

– Ты спишь?

– Нет! Почему ты спрашиваешь?

– Потому что ты сегодня слишком молчалив! Тебя уже всего засыпало пеплом от сигареты. Что-то не так?

– Нет, я просто подумал о том, насколько беспокойным был наш отъезд… И вот что я подумал: не стоит ли тебе вернуться одному, чтобы исчезла опасность, нависшая над домом тетушки Амели. Как только враг узнает, что меня там нет, он утратит интерес к особняку.

– Ошибаешься! Они должны считать, что ты все еще там, тогда полиция будет охранять дом и даже усилит охрану. Иначе в опасности окажутся жизни тетушки Амели и План-Крепен. Думаю, они способны на все!

– Согласен! Знаешь, оказавшись там, где живет тот, кто называл себя Фанкетти, было бы очень соблазнительно посмотреть на его логово поближе. А в возвращении домой нет ничего интересного. И что мне там делать? Ждать нападения или доставки документов таких же неприятных, как и письмо, привезенное беднягой Ги? Кстати, я вернул ему это письмо и приказал оставить на моем письменном столе. Он будет складывать туда всю поступающую корреспонденцию, не вскрывая ее, как будто ему неизвестно, где меня найти, но он ждет моего возвращения. Возможно, я вернусь домой, когда я узнаю, где найти Цезаря!

– Ты хочешь вернуться в Венецию?

– А почему бы и нет? Это будет более удачным способом отвести опасность от наших парижанок, о которых сможешь позаботиться ты!

Адальбер повернул руль вправо, сбросил скорость, остановился на обочине дороги, повернулся к Альдо и сурово посмотрел на него.

– Ты, старина, слишком много думаешь, и это не пойдет тебе на пользу! У нас с тобой одна забота – безопасность наших дорогих дам, – но мы с тобой смотрим на это по-разному. Чтобы нам не спорить по пустякам, я намерен сообщить тебе мою точку зрения. Первое: если мы узнаем адрес убежища Борджиа, мы пойдем туда вместе! Второе: мы сообщим Ланглуа о том, что нашли, и будем ждать его ответа, чтобы знать, что он намерен предпринять. Но мы ему рекомендуем заглянуть на авеню Мессины в квартале Монсо…

– Если мы ему так напишем, он разозлится. Ланглуа, черт побери, знает свое дело!

– В этом ты, определенно, прав! И третье: мы возвращаемся в Париж или в Венецию, но вместе! Ты хорошо меня понял? Даже речи не может быть о том, чтобы ты один подвергал себя риску! Я поклялся не отходить от тебя ни на шаг, и у меня есть плохая привычка держать слово… Ясно?

– Ясно. Можешь ехать дальше!

Инцидент был исчерпан, и когда они остановились в гостинице «Золотой лев» в Везуле, чтобы позавтракать, то по молчаливому согласию интересовались только вкусными блюдами из сморчков и вином из Арбуа. Погода была исключительной, зал ресторана – очаровательным, но еще более очаровательной была хозяйка, которая решила сама подать еду путешественникам, людям явно не простым.

– Почти каникулы! – выдохнул Адальбер, первый раз затянувшись сигарой. – Честно говоря, я думаю, что нужно уметь наслаждаться короткими приятными моментами, которые нам время от времени дарит судьба, чтобы справиться с ее ударами!

Альдо не смог удержаться от улыбки. Хорошее настроение Адальбера, которое чаще всего поддерживало неисправимое эпикурейство, действовало на него успокаивающе. Тем более что он был совершенно прав!

Приезд в гостиницу «Бор-о-Лак» неожиданно доставил Альдо удовольствие. Он часто в ней останавливался в более или менее приятных ситуациях, но его обрадовало то, что, переступив порог элегантного здания, он как будто снова обрел себя прежнего. Служащий, ставивший машины на стоянку, приветствовал его широкой улыбкой:

– Счастлив снова видеть вас, ваша светлость!

– Я тоже, Йозеф!

Еще более радостная встреча ждала его у стойки портье, где путешественников встретил Ульрих Вайзен. Он знал и Видаль-Пеликорна, хотя встречался с ним реже. Портье объявил, что выбрал для них самые лучшие комнаты с видом на озеро, и с уважением поинтересовался, все ли в порядке в семье. Совершенно естественным тоном Альдо ответил, что его жена с детьми гостят в Вене, а его тесть отправился по делам в Англию. Его же приезд в Цюрих связан со встречей с клиентом, чей преклонный возраст не позволяет тому приехать в Венецию самому. Потом Адальбер попросил заказать им столик для ужина, и на этом разговор закончился.

День прошел как обычно. Ванна, короткий отдых, облачение в смокинг, и вечером друзья спустились в элегантный зал ресторана, где, впрочем, было почти пусто, если не считать столиков над самой водой, и не оказалось знакомых, что очень порадовало путешественников. Им обоим не хотелось разыгрывать очередной эпизод светского спектакля. Но огромное удовольствие им доставила привычная ночная прогулка по садам на берегу озера и обязательная сигара. В Цюрихе было много садов, но Альдо особенно любил именно эти.

– Каков план действий? – спросил Адальбер.

– О, все просто. Завтра утром, поскольку я объявил о встрече с клиентом, мы отправимся побродить по старому городу и по берегам реки Лиммат. Не знаю, бывал ли ты здесь раньше, но город прекрасен, как все эти швейцарские города, растущие на протяжении веков благодаря власти денег и вкусу тех, кто их строил. Интересующий нас вопрос я задам по возвращении. А потом мы можем уезжать. Не буду скрывать от тебя, что несмотря на все очарование Цюриха я не слишком уютно себя здесь чувствую…

– Это нормально! Слишком много воспоминаний…

Они уехали из гостиницы около половины одиннадцатого, оставили машину около ратуши и отправились бродить по улицам, которые Альдо хорошо знал. Они зашли и в кафе «Одеон», где побывал весь цвет мировой культуры, а в золотой книге значились подписи Рихарда Штрауса, Джеймса Джойса, Сомерсета Моэма, Клауса Манна, Артуро Тосканини. Здесь танцевала и Мата Хари. Кофе здесь подавали великолепный, и на какое-то время мужчины забыли, что они не туристы. Наконец, они вернулись к машине, чтобы возвратиться в гостиницу…

Войдя в вестибюль, Альдо придал лицу настолько недовольное выражение, что, отдавая ему ключ, портье осмелился спросить:

– Вы как будто недовольны, ваша светлость. Смею надеяться, ничего серьезного?

– Нет, не стоит беспокоиться, мой дорогой Ульрих! Я просто потерял время с клиентом, который сам не знает, чего хочет. Хотя едва ли можно назвать потерянным время, которое я провел в вашем городе…

Морозини взял ключ, направился было к лифту, но вернулся:

– Кстати, вы давно видели графа Гандия-Катанеи?

– Нет, не слишком давно. Он был здесь… недели две тому назад, если мне не изменяет память…

Альдо похлопал себя по карманам, как будто что-то искал. И явно напрасно, потому что он снова обратился к портье:

– Я забыл записную книжку. У вас, случайно, нет номера его телефона?

– Нет, ваша светлость, сожалею! Всегда звонит он сам или его секретарь, чтобы сообщить о приезде…

– Тем хуже!

Альдо отошел на пару шагов и снова вернулся.

– У вас есть ежегодник кантонов?

– Разумеется!

Ульрих Вайзен достал из-под стойки толстый том. Альдо нежно ему улыбнулся:

– Будьте так любезны, поищите вместо меня. Шрифт такой мелкий, что мне трудно его разобрать…

– С удовольствием, ваша светлость!

Ульрих принялся перелистывать страницы толстой книги, Альдо фамильярно облокотился на стойку. У него не только было великолепное зрение, но он обладал еще и способностью читать вверх ногами. Поэтому он увидел, что Ульрих нашел страницы, относящиеся к Лугано в кантоне Тессин, внимательно просмотрел их, закрыл увесистый справочник и со вздохом сожаления произнес:

– Мне бесконечно жаль, но граф не числится в справочнике. Впрочем, меня это не удивляет, поскольку я не уверен, что он живет там достаточно долго… Но вашей светлости это, должно быть, известно.

– В самом деле. В любом случае, не переживайте, Ульрих. Мое дело не срочное. Это даже к лучшему, потому что у меня будет время успокоиться. Именно ему я обязан этим потерянным утром. Поэтому вы не говорите ему обо мне, когда увидите снова… Иначе вы испортите мне весь эффект! – добавил Альдо шутливым тоном.

– Ни в коем случае! – с легким поклоном ответил портье и улыбнулся.

Альдо подошел к Адальберу, который ждал его в баре, лениво просматривая газету.

– Ну как? – спросил египтолог.

Альдо сел на высокий табурет, заказал коньяк с водой, дождался, чтобы напиток подали, и только потом бросил:

– Лугано!

– Это все?

– Это лучше, чем ничего, как мне кажется! Я надеялся, что у него есть телефон и…

– Не пересказывай! Я слышал начало твоего разговора. Идея была неплоха! Ты бы смог запомнить и адрес, и телефон! Я был уверен, что от этого портье ты добьешься чего угодно. Он просто ел у тебя с руки!

– Но ведь и это неплохо, а? Напрямую спрашивать адрес было как-то неловко. Ульрих сказал План-Крепен, что это «хороший клиент». Такая оценка обязывает к некоторой сдержанности. Можешь попробовать сам, если уверен, что ты хитрее!

И Альдо залпом выпил коньяк… чтобы заказать следующий. Когда он чувствовал, что нервы сдают, он становился очень раздражительным и чувствовал потребность расслабиться. Адальбер положил руку ему на локоть:

– Прости меня! Я сказал, не подумав… Но Лугано – не маленькая деревушка…

– Около тридцати тысяч жителей, согласно последней переписи. Но так как это не на краю света – до него чуть больше двухсот километров, – мы обедаем и едем туда! Вечером будем на месте. В «Роскошном королевском отеле» нас знают, и я напоминаю тебе, что там у нас есть друг. Итого, два очка в нашу пользу!

– Говори за себя! Твой друг Манфреди будет просто счастлив тебя увидеть, потому что он тебе крайне обязан. Только я не уверен, что отношение его жены ко мне будет таким же! Все, конечно, как-то устроилось, но меня она сильно невзлюбила, пока мы путешествовали вместе в Люцерн и обратно. Ладно, мы ничем не рискуем, если попробуем! – поспешил добавить Адальбер.

Спустя два часа они покинули Цюрих, предварительно посетив шоколадный магазин «Шпрюнгли», чтобы привезти тетушке Амели и Мари-Анжелин большой запас самого лучшего в мире шоколада, который они обожали.

Погода оставалась великолепной. Поездка через несколько самых красивых мест Швейцарии стала истинным удовольствием – друзья проехали через Цуг, мимо озера Четырех кантонов, через Андерматт и Сен-Готардский туннель, потом последовал спуск к Айроло и, наконец, приезд в Лугано. Они прибыли в город одновременно с потрясающим закатом и удивились приятному открытию: температура воздуха оказалась на несколько градусов выше, чем в Цюрихе. Друзья не могли не почувствовать очарования старого города, его домов с аркадами, собора Сан-Лоренцо, многочисленных уже цветущих садов, которые как будто стекали с гор с заснеженными вершинами. Все это как будто служило оправой для огромного синего сапфира великолепного озера.

Остановив автомобиль перед старинной виллой Мерлина, обращенной фасадом к озеру и окруженной невероятно красивым парком, Адальбер вздохнул:

– Вероятно, уже поздно об этом думать, но, если мы окажемся лицом к лицу с «Борджиа», что мы будем делать? Поздороваемся и убежим или схватим его?

– Почему мы должны его встретить? Позволь тебе напомнить, что это гостиница!

– Вот именно! Почему бы ему здесь не жить?

– Со всей его бандой? Когда их разыскивают английский Скотленд-Ярд и французская сыскная полиция? Ты бредишь!

– Ты меня не понял. Я не думаю, что он живет в гостинице, но, учитывая репутацию «Роскошного королевского отеля» – кулинарную, среди прочих! – «Борджиа» может приходить сюда обедать или ужинать. В Цюрихе он же не стесняется появляться в лучшем отеле. Итак, я повторяю свой вопрос: что мы будем делать?

– Импровизировать! А теперь заводи мотор! Мне нужен душ!

– … А мне – стаканчик!

Меньше чем через полчаса в апартаментах с видом на озеро, на глади которого сияли последние отблески солнца, оба получили то, чего хотели. Свободные места в гостинице были, но даже если бы она была полна, для них номер обязательно бы нашелся. Друзья уже останавливались в этом отеле, и, учитывая безупречную память администраторов, они определенно были особыми клиентами.

Ближе к восьми часам вечера, освеженные и безупречные в обязательных черных смокингах, они вошли в ресторан с высокими потолками, украшенными фресками, следом за метрдотелем, который провел их к столику у одного из высоких окон, выходивших в парк, а не на озеро. Он выполнил просьбу Альдо, попросившего найти для них «тихий уголок».

Посмотрев меню и выбрав блюда, они захрустели закуской к аперитиву, и вдруг взгляд Адальбера, сидевшего лицом к залу, застыл. Он поставил бокал, закрыл глаза, потряс головой и снова открыл глаза…

– Что с тобой? – поинтересовался Альдо.

– Это невозможно! Я, наверное, брежу!

– Да что случилось, черт побери?

– Повернись! Я должен убедиться, что не сошел с ума!

Альдо повиновался, и его глаза округлились.

– Если ты сошел с ума, то и я тоже. Но что эти два фанфарона делают здесь… и вместе?

Впрочем, им пришлось смириться с очевидным. Двое мужчин в вечерних костюмах, которые только что вошли в зал и направлялись к столику следом за метрдотелем, были профессор Юбер де Комбо-Рокелор и его техасский друг Корнелиус Б. Уишбоун. Последнего невозможно было не узнать, хотя он снял свою черную фетровую шляпу и сильно укоротил бороду и усы. Оба явно пребывали в отличном настроении и прекрасно ладили друг с другом.

– Это невозможно! – выдохнул Адальбер. – У них что, свадебное путешествие?

– Ты неисправим! – Альдо не сумел удержаться от смеха. – Но в этом точно есть какая-то загадка.

Морозини достал из кармана маленький блокнот с золотыми уголками на обложке из кожи акулы, написал несколько слов, вырвал страницу, сложил листок, знаком подозвал официанта и передал ему записку вместе с купюрой, незаметно указав на столик профессора и техасца.

– Что ты написал?

– Номер наших апартаментов, свое имя и одиннадцать часов. Следи за реакцией, я больше поворачиваться не буду.

Официант вручил записку профессору. Тот ее прочитал, невероятно удивился, его седые кустистые брови взлетели к середине лба. Его взгляд встретился со взглядом Адальбера. Профессор широко улыбнулся, закивал в знак согласия, потом протянул записку Уишбоуну, несомненно попросив его не оборачиваться, потому что тот даже не взглянул в их сторону.

Хотя путешествие заставило друзей проголодаться, они не уделяли большого внимания ни блюдам, ни напиткам, настолько они оба сгорали от любопытства. Почему обитатель Шинона и техасский миллиардер оказались в Лугано?

– Они наверняка что-то откопали, – не удержался Адальбер. – Ты должен был заметить, что профессор тот еще проныра!

– Они не могли приехать сюда случайно! Но предупредили ли они Ланглуа?

– Мы тоже ему не сообщили об изменениях в нашей программе. Мы лишь отправили телеграмму на улицу Альфреда де Виньи… Остается лишь дождаться, когда они поднимутся к нам. Черт возьми, почему ты написал одиннадцать часов? Ты мог назначить другое время…

– Не скандаль! Я все правильно сделал. Если мы не можем наслаждаться восхитительным ужином, зачем вынуждать их делать то же самое? Немного христианского милосердия, как сказала бы План-Крепен!

– Я впервые слышу, чтобы ты ее цитировал! – проворчал Адальбер, набрасываясь за свое ризотто с грибами так, словно ненавидел его.

Альдо посмотрел на него с легким отвращением:

– Ты дай себе время хотя бы распробовать! В наш последний приезд ты был в восторге от этого местного блюда… И мы не настолько торопимся!

– Вот именно! Я твердо намерен заказать еще одну порцию…

Альдо сдался и занялся собственным ужином. Присутствие «друида» из Шинона и того, кого он считал «своим» американцем, доставляло ему огромную радость, тем более что она была неожиданной. Они не могли приехать в Лугано без причины! Они наверняка напали на след. Морозини не терпелось все выяснить, и он уже пожалел о том, что не назначил встречу на более ранний час. Но в этом он не признался бы ни за что на свете!

Несколько беспокойный ужин друзья закончили великолепным кофе и вышли из ресторана так, чтобы не проходить мимо профессора и его спутника… В холле Адальбер вынул из кармана часы на цепочке и посмотрел на циферблат:

– Десять часов пятнадцать минут! – пробормотал он. – Выкурим сигары на улице!

Не дожидаясь ответа, он направился к дверям, где грум, открывающий и закрывающий дверь, его остановил:

– Прошу прощения, сударь, на улице дождь!

– Дождь? Здесь?

– Иногда такое случается, – с добродушной улыбкой заметил молодой человек. – Без этого наши сады не были бы такими красивыми!

– Разумеется!

Адальбер смирился и вернулся к Альдо, который ждал его у подножия большой лестницы.

– Я попросил принести нам в номер бутылку шампанского.

– С четырьмя бокалами? Персонал узнает, что у нас будет встреча!

– Нет, с двумя! Мы с тобой выпьем из тех, что стоят в маленьком баре в гостиной.

– А потом их помоем!

Время прошло быстрее, чем думал Адальбер, по той простой причине, что «гости» спешили ничуть не меньше и появились на пятнадцать минут раньше! Первым в бой ринулся профессор:

– Что вы оба здесь делаете? Мы считали, что вы еще выздоравливаете, кузен!

– Выздоровление – это в большей степени состояние духа, поэтому не стоит лежать в шезлонге, если чувствуешь в себе достаточно сил, чтобы взяться за дело. Мы приехали сюда из Цюриха, где выяснили, что граф Гандия-Катанеи «живет» в Лугано…

– … на вилле Маласпина на склоне горы Бре. Очень красивое место, обладающее важным преимуществом: итальянская граница совсем близко.

Довольный произведенным эффектом профессор сел в кресло у стола, на котором уже стоял поднос.

– Видите, Корнелиус, вы были правы, когда не пили шампанское сегодня вечером! Я был уверен, что нас им угостят! В семье умеют принимать гостей!

– Как будто я в этом сомневался! Юбер, как же меня раздражает ваше желание всегда быть правым… – проворчал Уишбоун, обменявшись горячим рукопожатием с хозяевами.

– Он еще не знает, что получит право выпить только после того, как расскажет, каким образом вы здесь оказались! В любом случае, дорогой Уишбоун, я вас поздравляю! Вы добились огромных успехов во французском языке! Начинайте, кузен, мы превратились в слух!

– Все просто. Когда мы рылись в том, что осталось от комнаты старого Катанеи, на первом этаже замка Круа-От, мы нашли несколько смятых и грязных листков бумаги. Это могла быть только бумага для писем, и нам удалось расшифровать оттиск вверху страницы: вилла Маласпина, Лугано. И мы решили съездить посмотреть…

– Вы могли бы для начала предупредить комиссара Ланглуа, вместо того чтобы приезжать сюда и разыгрывать из себя детективов! – заметил Альдо.

Юбер де Комбо-Рокелор тут же ощетинился:

– Зачем? Его сбиры ничуть не умнее нас! И у них нет таких средств! Мы сели в поезд, устроились в этой гостинице, о которой нам сказали, что она самая лучшая, взяли напрокат машину и начали поиски. Мы могли бы обратиться к администратору, но он швейцарец из Лозанны, и у нас не было желания раскрывать ему цель нашей поездки. Тогда у Корнелиуса появилась гениальная идея обратиться в агентство недвижимости…

– Эти люди, – прервал его автор гениальной идеи, – знают каждую улицу и каждый дом. Я сказал, что хочу купить дом, и цена не имеет значения!

– Как обычно! – усмехнулся Адальбер. – Агент должен был целовать вам ноги!

Техасец наградил своего бывшего соперника суровым взглядом:

– Человек обязан делать то, что нужно, если хочет получить результат!

– Агент отлично поработал! – снова заговорил профессор, который терпеть не мог, когда его прерывали. – В течение двух дней мы осматривали дома в Лугано. Сначала мы посмотрели два особняка, которые агент хотел продать, но, как вы догадываетесь, они нам не подошли. Тогда я заговорил о «некой вилле Маласпина», чью красоту, местоположение и так далее нам хвалили. Агент посмотрел на нас почти с ужасом и сказал, что ее никогда не выставляли на продажу, что она принадлежит одному семейству испокон веков, и в любом случае, даже если бы эту виллу продавали, он бы отказался ею заниматься, потому что особняк проклят! Мы спросили, откуда такие сведения, и агент ответил, что эта репутация появилась не вчера!

– Это старый трюк, направленный на то, чтобы избавиться от любопытных, – сказал Альдо, наполняя подставленный бокал. – Самое удивительное, что это почти всегда срабатывает! Иногда страх превращается в «изюминку» для эстетов, которые ищут сенсации. Случается и так, что смельчак потом покидал свое приобретенное жилище ночью и бегом, в пижаме и с ужасными криками!

– Вы верите в привидения, вы, Морозини? – удивленно спросил Уишбоун.

– Рискую вас разочаровать, но да!

– Вы их уже встречали?

– О да! С этим не нужно шутить!

– И он прав! – поддержал его профессор. – Это я вам говорю…

Адальбер счел нужным вмешаться:

– Прошу вас, профессор! Отложите лекцию на потом, и давайте вернемся к вилле Маласпина. Вы ее видели?

– Разумеется! Мы сразу же попросили показать нам ее, как будто история нас страшно заинтриговала, пусть даже вилла и не продается! Это красивое строение на склоне горы Бре, великолепный сад террасами идеально ухожен, и все принадлежит… потомку семьи Маласпина, графу Гандия, который живет там несколько месяцев в году, но видят всегда только его слуг. Они там находятся постоянно, и никто никогда не знает, на вилле их хозяин или нет! Добавлю, что местоположение идеальное. Итальянская граница проходит почти за оградой, а любопытных отвлекает вилла Фаворита на берегу озера…

– … которую в прошлом году купил барон Тиссен-Борнемиса, чтобы разместить там свою знаменитую коллекцию, – закончил за него Морозини. – Мы, конечно, можем изобразить из себя туристов, но лучше было бы найти неподалеку какой-нибудь наблюдательный пост, не так ли?

– Согласен, – сказал Уишбоун. – Чуть выше дома Гандия расположено заброшенное старое здание. Там как будто кого-то убили, но в доме есть весьма любопытная башенка… Она позволяет наблюдать за тем, что происходит на вилле Маласпина, и нас при этом никто не заметит.

– Мы могли бы туда заходить время от времени, скажем, ночью?

– И днем тоже!

– Откуда такая уверенность?

Выпятив грудь, и с большим достоинством Уишбоун положил конец пустым разговорам:

– Я купил это строение! Завтра переезжаем.

Альдо не удержался от смеха, подумав, что у близкого знакомства с миллиардером есть и хорошие стороны. Но он все же возразил:

– Вы собираетесь жить в руинах?

– Кто сказал, что это руины? – удивился профессор. – Это просто старинное здание, нуждавшееся в покраске. Болеслав, мой лакей, мастер на все руки, он там уже неделю с двумя рабочими, которых он нанял здесь. Нам будет очень хорошо. Приходите в гости завтра во второй половине дня!

– Охотно! Но вам не приходило в голову, что Гандия попытается выяснить, кто стал его новым соседом? А если он узнает, что это вы?

– Опасности нет, – ответил Уишбоун. – Я купил этот дом на имя моего нотариуса и друга мэтра Сантини. Фамилия итальянская, как вы видите!

– А вы не опасаетесь, что у него возникнет желание поиграть в хозяина? – сыронизировал Адальбер.

– Когда вилла мне больше не будет нужна, я ее ему подарю. Он будет рад такому подарку!

– Вот это да! – вздохнул сраженный наповал Адальбер. – Как я мог хотя бы на минуту предположить что-то другое!

На другой день, проведя утро в приятной праздности, Альдо и Адальбер, вооружившись планом, который им нарисовал профессор, отправились с визитом на виллу Адриана, новое приобретение Уишбоуна. Они с удовольствием констатировали, что это и в самом деле отличный наблюдательный пост. Удачей было то, что если сады двух вилл и соседствовали, то ко входам вели разные подъездные дороги. Друзей встретил Болеслав, с которым они, впрочем, не были знакомы, превратившийся в чопорного мажордома, и проводил их в приятную гостиную. Оттуда открывался красивый вид на озеро, а в глубоком кресле сидела весьма приблизительная копия тетушки Амели, взиравшая на них в лорнет. Для того, кто был знаком с оригиналом, дама выглядела несколько карикатурно, но иллюзия создавалась за счет белого парика, напудренного лица, платья в стиле «принцесса» и цепочек с жемчугом и драгоценными камнями. Кружевные перчатки скрывали руки со множеством колец… Громкий смех приветствовал их изумление:

– Ну? Как я вам нравлюсь? – спросил профессор, сбривший ради этого усы и выщипавший брови.

– Это, по меньшей мере, неожиданно! – выдохнул Альдо. – Позвольте узнать, с кем имеем честь говорить?

– Я миссис Альбина Сантини, тетушка нотариуса.

Не слишком довольный этой шуткой, Альдо поинтересовался:

– Разве вы не могли взять в качестве модели кого-то другого, а не тетушку Амели? Вы все еще на нее сердитесь? Если бы она вас увидела, ей бы это не понравилось!

– Вот это, мой мальчик, совершенно не обязательно! Я уверен, что мое преображение ее скорее позабавило бы! Я все объясню. Из-за моих рук и ступней я не мог одеться по современной моде. Более того, моя роль заключается в том, чтобы прогуливаться по саду, опираясь на трость, сидеть там с книгой в огромных шляпах с густой вуалью. Короче говоря, я должен правильно играть свою роль, так как наши… соседи все-таки попытаются увидеть новых хозяев. Они должны быть совершенно спокойны на наш счет! Болеслав, – добавил профессор, обращаясь к вошедшему лакею, которого он вызвал звонком, – принесите нам кофе! Или вы предпочитаете другие напитки?

– Кофе – это замечательно! А что в вашем спектакле делает наш друг Уишбоун? Если он изображает План-Крепен, то ситуация усложнится.

– Что вы, нет, конечно! Он садовник! Это позволяет ему быть все время на улице и наблюдать. Он только сбрил бороду и усы и сменил фетровую шляпу на соломенную… И потом, он знает в этом толк. Смотрите, вот и Уишбоун!

В большом фартуке из синего холста, с объемным карманом на животе, из которого торчал секатор, герой дня появился в комнате, словно на театральных подмостках, его глаза хитро поблескивали. Он явно был доволен их маленьким заговором.

– Ну, что скажете?

– Что вы оба просто сошли с ума, но иногда самые безумные идеи дают наилучший результат! Но садовника и мажордома маловато, чтобы прислуживать светской даме…

– Каждое утро приходит служанка, чтобы помочь Болеславу. Что же касается «мадам», то она не встает раньше полудня, а ее комната заперта на ключ, чтобы ее не тревожили. На самом же деле, «она» в башне, откуда наблюдает за виллой Маласпина… Мы вас туда проводим.

– Я полагаю, в башне есть внутренняя лестница? – спросил Адальбер.

– Нет! Туда есть входы с первого и второго этажей. На третьем этаже начинается винтовая лестница, ведущая на верхушку башни. Давайте посмотрим! Вы сами увидите, что этот дом не отличается особой красотой, но зато он очень удобен.

В самом деле, вилла была зданием без возраста и стиля. Ее почти плоская крыша примыкала к пресловутой башне, которая возвышалась над домом на целый этаж и придавала ему сходство с чернильницей в паре с подставкой для ручки. Башня, вне всякого сомнения, была порождением бесталанного архитектора: круглая, с зубцами, но – одному богу известно, почему – имевшая крышу из римской черепицы довольно приятного цвета увядающей розы. Эта защита от непогоды позволила поставить там кресло и стол, на котором расположились керосинка, мельница для кофе со всем необходимым для приготовления напитка, бутылка рома и, разумеется, мощный бинокль. Морозини сразу же схватил его и подошел к одному из промежутков между зубцами.

– Невероятно! – воскликнул он. – Как будто находишься там!

С башни Альдо мог видеть одну сторону виллы Маласпина и почти весь ее фасад. Это было великолепное здание, которое казалось бы излишне суровым, если бы не очарование сада, террасами спускающегося вниз. Пожалуй, за ним неважно ухаживали, что объяснялось его размерами, но это небрежение придавало саду нотку романтизма. Вилла явно была обитаемой. На первом этаже были открыты два окна, откуда вылетали в голубой вечерний воздух меланхоличные звуки фортепьяно. Кто-то играл «Лунную сонату» Бетховена.

– Вы знаете, кто сейчас на вилле? – спросил Морозини, передавая бинокль Адальберу, сгоравшему от нетерпения.

– Нет, – ответил Уишбоун. – Мы устраиваемся здесь, как вы можете видеть. Но пока знаем лишь то, что там есть люди…

– Вы хотя бы уверены, что это те, кого мы ищем? Ваша бумага для писем могла быть лишь сувениром из прошлого. Допустим, впоследствии хозяева все продали и уехали в Круа-От… Ваши соседи, возможно, не имеют никакого отношения к той банде, которой мы занимаемся.

– Мы поинтересовались у нотариуса, когда оформляли купчую на дом, в котором мы сейчас находимся. Нет ничего необычного в том, что нас заинтересовало ближайшее окружение. Владелец – действительно граф Гандия-Катанеи…

– А кому принадлежала приобретенная вами вилла?

– Наследникам баронессы Сесилии Фабиани, которую однажды нашли с разбитым затылком у подножия лестницы. Так как дама была весьма преклонного возраста, решили, что это был несчастный случай. Удивительно то, что она урожденная Гандриа!

– Вы хотите сказать Гандия?

– Вовсе нет! В двух километрах отсюда есть деревушка Гандриа, примыкающая к итальянской границе… Итак, нотариусу уже давно поручили продать виллу, после похорон наследники здесь не жили. Так как расположение виллы нас более чем устраивало, мы не стали искать ничего другого, ведь мы здесь не для того, чтобы любоваться пейзажем! Вы останетесь еще на несколько дней?

– Возможно. У нас в Лугано есть великолепный друг, граф Манфреди. Он живет на другом конце города на вилле Клементина. Я намерен расспросить его. Возможно, ему что-то известно о ваших соседях.

– Мы могли бы обратиться к нему, если нам понадобится помощь?

– Я бы предпочел, чтобы вы этого не делали. Они с женой переживают очень долгий медовый месяц… И совсем недавно они пережили серьезное потрясение. В любом случае, помощь вы скоро получите. Будьте уверены, что, как только мы вернемся, комиссар Ланглуа будет в курсе происходящего!

– Отлично! Договорились! Простите нас за то, что мы не приглашаем вас к ужину, но у Болеслава еще не было возможности купить продукты и навести порядок на кухне. Поэтому вам будет лучше в гостинице!

– Представьте себе, мы этого ожидали! И мы вам желаем хорошо устроиться! – сказал Адальбер, направляясь к лестнице. За ним последовал профессор, не слишком привыкший к женскому платью. Он неловко придерживал юбку рукой… Увидев это, Альдо попытался представить, что бы подумала тетушка Амели, которую Юбер много лет величал «старым верблюдом»! Она бы, наверное, посмеялась, но План-Крепен была бы вне себя от гнева.

Адальбер, должно быть, подумал о том же, потому что по дороге к озеру Морозини услышал, как египтолог произнес себе под нос:

– Не знаю, действительно ли этот маскарад – настолько удачная мысль.

– Я тоже подумал об этом, но, поразмыслив, пришел к выводу, что все не так плохо придумано… Во-первых, сходство не слишком очевидное. Во-вторых, наши Борджиа лишь мельком видели тетушку Амели в Опере, в тот знаменитый вечер, когда давали «Травиату», и она выглядела как королева. Когда Борджиа жили в Круа-От, они наверняка видели кузена Юбера, чей облик старой черепахи бросается в глаза. Но женский наряд помогает отлично все скрыть. И, наконец, если они и узнают, кто их новые соседи – а они наверняка этим поинтересуются! – то у них не будет причины опасаться старой, слегка сумасшедшей американки, приехавшей погреть свои ревматические косточки на солнце Лугано в сопровождении мажордома и садовника. А так как они не единственные иностранцы, которых соблазнил этот великолепный пейзаж, то этим все и закончится. Впрочем, я уверен, что Ланглуа согласится с нами, когда мы ему все расскажем.

– Если только он не рассердится! Его реакции трудно предугадать… Я понимаю, что он замечательный полицейский, но его почти так же легко расшифровать, как и его коллегу из Скотленд-Ярда.

Альдо был согласен с Адальбером, тем более что по возвращении в гостиницу их ждала телеграмма, короткая и угрожающая:

«Возвращайтесь как можно скорее – Ланглуа».

Охваченные негодованием они какое-то время смотрели друг на друга, не говоря ни слова. Наконец, Адальбер со вздохом сказал:

– Больше всего в нем раздражает то, что он обращается с нами как с любым из своих подчиненных!

– Я не уверен. Возможно, с ними он намного любезнее! Так что будем делать? Уезжаем немедленно?

– Ни в коем случае! Наш дорогой друг забывает, что ты еще не выздоровел окончательно! Так что мы ужинаем, ночуем в гостинице, а завтра на рассвете пускаемся в путь. Подскажите нам самую короткую дорогу для возвращения в Париж? – обратился Адальбер к портье.

– Через Люцерн и Базель, месье. Получится примерно двести шестьдесят пять километров…

– Отлично! Не будете ли вы так любезны приготовить счет завтра к семи утра?

– Все будет сделано, месье!

Адальбер вернулся к явно встревоженному Альдо и взял его под руку.

– Пойдем в бар, выпьем по стаканчику! Мой мизинец подсказывает, что ты испытываешь в этом острую необходимость.

– А ты нет? Интересно, что нас ждет завтра!

– Примерно восемьсот дорожных знаков! Не стоит беспокоиться заранее! Если бы что-то случилось в доме тетушки Амели, Ланглуа был бы более красноречив. Он грубоват, но не дикарь!

В тот же вечер, часов около одиннадцати, Уишбоун и профессор, снявшие свои маскарадные костюмы, поднялись на башню, один с трубкой, другой с сигарой, чтобы полюбоваться ночным пейзажем, слегка освещенным луной в последней четверти, но не потерявшим своей волшебной прелести. Тонкая серебряная лента скользила по поверхности озера, напоминавшего драгоценный камень в оправе из россыпи огней Лугано, раскинувшегося вдоль его берегов.

– Какое красивое место! – вздохнул американец. – Ваш департамент Луара тоже красив, – поспешил он добавить, опасаясь реакции профессора. – Но когда человек болен, а его помещают в комнату без вида в замке Круа-От, это кажется несколько странным…

– Вы намекаете на старого Катанеи? Вполне вероятно, что его мнения никто не спрашивал. Этого человека привезли в карете «Скорой помощи», никуда не выпускали, это было очень удобно, чтобы избежать любопытных глаз. Но я согласен с вами: определенно намного приятнее уходить в мир иной – если в этом вообще есть что-то приятное, – глядя на такой пейзаж! Тем более что эта вилла симпатичнее жилища феодала, каким бы восхитительным оно ни было! Смотрите-ка! У соседей как будто кто-то зашевелился?

И в самом деле, в двух высоких окнах первого этажа зажегся свет. Невидимая рука открыла одно из них, очевидно, чтобы впустить мягкий ночной воздух, который был напоен ароматом лилий. Спустя несколько мгновений зазвучало фортепьяно, и раздался голос женщины…

Пальцы Корнелиуса сжали чашку курительной трубки. Он как будто узнал голос, пленником которого он был столько дней… Но это было лишь мимолетное впечатление. Всего несколько нот, и голос как будто споткнулся, зазвучал снова, но уже глуше и стал более хриплым. Юбер встревоженно посмотрел на своего друга:

– Вы думаете, что это… Торелли?

– Мне на мгновение так показалось, но теперь…

– Ничуть не удивлюсь, если она окажется здесь.

– Разумеется, но скорее кто-то пытается ее копировать. И мне не знакомы ни эта музыка, ни язык, на котором поет эта женщина…

– Это «Песня Сольвейг» Грига на норвежском языке! Песня о печальной, но не безнадежной любви… Послушайте! Голос хрипит, как будто вот-вот оборвется…

Голос действительно прервался почти сразу же, послышался кашель, крик ярости, потом раздались рыдания, и все смолкло. Чуть позже свет погас, но окно оставалось открытым еще несколько минут. Пока кто-то не закрыл его…

Мужчины какое-то время сидели молча, глядя на виллу, где больше не светилось ни одного огня. Но они видели ее сбоку, и вполне вероятно, свет горел в тех окнах, которые оставались для них вне пределов видимости. И в них могли быть занавешены шторы…

Корнелиус вынул трубку изо рта.

– Мне бы хотелось знать, что происходит в этой лачуге! – процедил он сквозь зубы.

– Мы только что приехали! И раз мы здесь из-за этого, то надо набраться терпения, друг мой! Я отправлю Болеслава на разведку. Завтра там внизу будет рынок. Он пойдет делать покупки и заводить знакомства, и я очень удивлюсь, если он не принесет нам несколько сплетен!

– Вы полагаете? Простите меня, но вид у него немного… дурацкий!

– Это видимость. На самом деле, он себе на уме…

– Себе на уме?

– Ловкий… Хитрый! И потом, у него нет проблем с языком! Как и все славяне, он должен легко говорить на пяти или шести языках… И он как никто умеет изображать из себя дурака! А теперь идите, пропустите стаканчик, и мы можем идти отдыхать! Первое: я не думаю, что сегодня ночью нужно следить за соседями. И второе: мы это заслужили!

Профессор изображал беспечность, чтобы скрыть охватившую его тревогу. Ему было известно все об отношениях между его новым другом и певицей-убийцей. Неужели в сердце техасца остался тлеть уголек, из которого сможет возродиться пламя? За ним нужно внимательно следить. И, пожалуй, ему стоит предупредить об этом своего кузена и бывшего ученика, пока они еще в Лугано!

Но на другое утро посыльный из гостиницы принес письмо, адресованное «миссис Альбине Сантини», в котором друзья сообщали, что их срочно вызвали в Париж… Ожидая, пока Ланглуа не пришлет к ним своих подчиненных, Юбер дал себе слово незаметно присматривать за американцем!

Было около девяти часов вечера, когда автомобиль Адальбера въехал в ворота особняка маркизы де Соммьер… По пути из Лугано они сделали одну короткую остановку, чтобы пообедать, и три еще более короткие – чтобы заправить бак и долить воду в радиатор. Адальбер не принял предложение Альдо и не позволил ему сменить себя за рулем.

– Ты и без того устал! Тебе еще надо выздороветь!

– Вот еще!

Альдо заартачился. Уж не собираются ли они обращаться с ним как со старой развалиной до конца его дней?

– Об этом не может быть и речи! Но если бы мы поехали в моем славном «Амилькаре», ты бы мне этого не предложил!

– Потому что в этой дьявольской машине я сворачиваюсь клубочком, чтобы меня не слишком трясло, и вверяю свою душу Господу!

Словно вихрь появилась План-Крепен и прервала их перепалку. Она явно обрадовалась приезду друзей.

– Как вам удалось вернуться так быстро?

– Это целиком заслуга Адальбера, – проворчал Альдо. – Он вел машину от самого Лугано и не согласился уступить мне руль даже на десять минут! Но что-то у вас слишком хорошее настроение! Если верить телеграмме Ланглуа – впрочем, весьма краткой! – мы ожидали услышать ужасную новость, – добавил он, выбираясь со своего сиденья.

Мари-Анжелин поторопилась ему помочь, но Морозини шлепнул ее по рукам.

– И вы туда же?! Запомните оба: горный воздух пошел мне на пользу! Так что перестаньте обращаться со мной как вазой из севрского фарфора и позвольте мне пойти поцеловать тетушку Амели!

– Тебе не придется далеко идти, – ответила маркиза, протягивая к нему руки. – Счастлива видеть, что тебе и в самом деле намного лучше, – констатировала она, целуя племянника.

– Вы знаете, почему Ланглуа вызвал нас так поспешно и в такой ультимативной форме?

– К несчастью, да… Это катастрофа. Только что нашли тело твоего тестя!

Глава VIПохороны…

Комиссар по очереди взглянул на четырех человек, не сводивших с него глаз.

– Зрелище не слишком приятное. Лицо было раздавлено, как будто по нему прошлись катком. Ногти на руках вырваны, на кистях следы ожогов. Но у него ничего не украли, хотя одни только золотые часы стоят целое состояние.

– Вы полагаете, его пытали? – упавшим голосом спросил Альдо.

– Это возможно, если хотели заставить его что-то сказать… Правда, я даже не представляю, что именно. Кроме того, море тоже сделало свое дело…

– Где его нашли?

– Около Дьеппа, у подножия скалы в Бивиле…

– Это довольно далеко от Англии, не так ли? – удивилась План-Крепен.

– Вы бы предпочли Кале? И разве он не мог прибыть на пароме? По мнению нашего судебного медика, он провел в воде не слишком много времени. Его, должно быть, привезли поближе к берегу, чтобы быть уверенными в том, что он окажется в нужном месте. А теперь, Морозини, я должен задать вам очень болезненный вопрос, и именно поэтому я вызвал вас обоих. Согласитесь ли вы опознать тело? Оно в таком виде, что мы не можем подвергать такому испытанию его дочь…

– Об этом не может быть и речи. Я готов!

– Мы готовы! – негромко поправил друга Адальбер. – В этом деле, как и в нескольких других, мы с Морозини связаны!

– Тогда завтра, в одиннадцать утра, в морге. А теперь расскажите мне о ваших приключениях и о том, как вы оказались в Лугано, хотя должны были только съездить в Цюрих и вернуться?

– К чему этот угрожающий тон? – вздохнул Альдо. – То, что мы узнали, должно доставить вам удовольствие. Рассказывай, Адальбер.

Тот повиновался, и, по мере того, как продолжалось его повествование, озабоченное лицо полицейского постепенно смягчалось, пока он не разразился смехом. Ему вторила госпожа де Соммьер. Только Мари-Анжелин запротестовала:

– Вы хотите сказать, что этот старый безумец осмеливается изображать нашу маркизу? Это недопустимо!

– Скорее, его вдохновила манера одеваться тетушки Амели, – Адальбер поспешил успокоить страсти, – так как ему нужно было спрятать свои ступни и кисти. А шляпы с вуалью скрывают лицо, которое он побрил и слегка подкрашивает… Добавьте к этому седой парик, и вы получите весьма достойный вид!

– Он всегда будет похож на старую черепаху и…

– Хватит, План-Крепен! Если комиссар не возражает, то я не вижу причин поступать иначе! Юбер выглядит как древняя, слегка ненормальная американка?

– Именно так!

– Тогда поаплодируем ему! Хочу добавить, что я дорого бы отдала, только бы увидеть Юбера в его оборках!

– Я тоже, – Пьер Ланглуа встал, склонился к руке хозяйки дома, – и, если бы ситуация не была столько драматической, я бы действительно был доволен. Вам, господа, остается только передать мне план с указанием местоположения обеих вилл и деталями окрестностей. Вы принесете мне его завтра! Я рассчитываю послать туда двух моих сотрудников, которые говорят по-итальянски. Соважоль превратится в приличного слугу, а Дюрталь, внешне более похожий на буржуа, поселится в ближайшем отеле, будет изображать туриста и поддерживать связь со мной. При необходимости я отправлюсь туда сам…

– Вы что-нибудь выяснили о Гаспаре Гринделе? – спросил Морозини.

– Пока ничего. Он вернулся к работе в банке, внешне живет обычной жизнью. Разумеется, за ним следят! До завтра, господа!

На площади Мазас на берегу Сены стояло[412] кирпичное здание Института судебно-медицинской экспертизы. Одна из стен, почти глухая, спускалась к берегу реки, а потом поднималась почти до уровня шоссе, оставляя около Аустерлицкого моста достаточно большое пространство, засаженное деревьями. Альдо здесь никогда не бывал, и, когда Адальбер поставил машину на стоянку, он не смог сдержать неприятную дрожь, появившуюся при мысли о том, какое испытание ему предстоит. Ланглуа не пожалел красок, описывая труп. Но это было необходимо, если верить пословице «кто предупрежден, тот вооружен».

– Нас ждет не слишком приятная процедура! – глухо заметил Адальбер и откашлялся. И это немного успокоило Альдо.

– Ты тоже боишься? Но…

– Только не говори о моем ремесле! Между высохшей и совершенно чистой мумией и «свежим» трупом друга огромная разница… Пусть сначала эти уедут!

Действительно, перед высокой двойной дверью стоял катафалк в окружении нескольких человек в трауре, ожидая, пока служащие похоронного бюро вынесут гроб. Мужчины как раз сняли шляпы, когда рядом с их автомобилем остановилась машина Ланглуа. Он тоже не двинулся с места, пока кортеж не тронулся в путь.

– Теперь идем! – позвал он, бросив короткий взгляд на Морозини. Тот сухо хмыкнул:

– Не бойтесь, я не собираюсь падать в обморок!

Но он уже не был настолько в этом уверен, когда спустя пару минут служащий открыл перед ними дверь в зал, где сильно пахло формалином. Там, возле стола, накрытого белой простыней, под которой угадывались очертания тела, их уже ждал патологоанатом доктор Луи, мужчина среднего роста, с тонким и умным лицом. Его внимательный взгляд на мгновение задержался на лице Морозини:

– Я надеюсь, вы их предупредили, комиссар?

– Естественно. Начинайте!

Врач и его ассистент с двух сторон взялись за углы простыни и спустили ее до колен, не сдвинув кусок ткани, стыдливо прикрывающий живот.

Отчаянно борясь с желанием закрыть глаза, Альдо вонзил ногти в ладони и заставил себя посмотреть на то, что чья-то ненависть сделала с одним из самых замечательных людей, которых он когда-либо знал. За спиной Морозини слышал прерывистое дыхание Адальбера, но не обернулся, не двинулся, не моргнул. Напротив, он стал изучать это тело, тщательно вымытое, и у него появилось странное ощущение…

– Вы его узнаете? – спросил доктор Луи.

– Я не знаю… Что-то не так…

– Это понятно, – вмешался Ланглуа. – Он ужасно изуродован…

– Несомненно! Но что-то мне подсказывает, что это не он… Это не может быть он! И не спрашивайте меня почему!

И с этими словами Альдо отвернулся, чтобы одним глотком выпить маленький стаканчик рома, который ему протянул патологоанатом.

– У меня такое же ощущение, – пробормотал Адальбер. – Возможно, все дело в его руках. С ними так обошлись, что на них не осталось кожи. Отпечатки пальцев снять невозможно!

– Когда кого-то пытают, его так близко не разглядывают! – бросил мужчина, чьего появления никто не заметил. – Дайте мне посмотреть! Я знал его лучше вас, потому что он был моим дядей!

– Что вы здесь делаете, господин Гриндель? Я вас не приглашал!

– Вместо вас это сделали утренние газеты, комиссар. Я немедленно приехал! Здравствуйте, господа! Вы как будто не в своей тарелке, кузен?

Охваченный гневом, Альдо сразу пришел в себя. С презрительной складкой в уголке рта он ответил:

– Странно, что вас это удивляет! Вы сделали все необходимое, чтобы я вообще перестал существовать!

– Что это значит?

– Неужели вам действительно нужны объяснения? – поинтересовался Альдо, сжимая кулаки и уже готовый ударить.

Ланглуа это почувствовал и сразу же вмешался:

– Спокойно! Все решится в свое время, но здесь не место для подобных выяснений! А вы, раз уж вы сюда явились, просто посмотрите на это тело и соблаговолите сказать нам, действительно ли это ваш дядя.

– В противоположность тому, что думают эти господа? Я признаю, что на первый взгляд это не очевидно. Нужно было действительно его ненавидеть, чтобы сотворить с ним такое, – добавил он, склоняя без видимого отвращения свое крупное тело над ужасающим трупом.

Гриндель был настолько похож на ученого, изучающего редкий экземпляр, что Адальбер не выдержал и произнес с жесткой иронией:

– Вы случайно не собираетесь попробовать его на вкус?

Гриндель выпрямился так резко, словно его ударили:

– Как вам не стыдно! Впрочем, чего еще ждать от некрофила, который проводит свою жизнь, выкапывая мумии и расчленяя их?

– С меня хватит! – резко сказал комиссар. – Эта сцена граничит с непристойностью! Господин Гриндель, соблаговолите ответить: вы его узнаете или нет?

– Признаю, что с первого взгляда это нелегко… Но есть способ выяснить точно. Я не сразу об этом вспомнил, но у моего дяди на левой лопатке есть родинка, похожая на землянику…

Он сделал шаг назад, а доктор Луи сделал знак своему помощнику. Они надели резиновые перчатки, осторожно приподняли тело и повернули его, чтобы показать указанное место. И действительно, все смогли увидеть коричневато-красный нарост.

– Откуда вы можете это знать? – ринулся в бой Адальбер. – Едва ли у вашего дяди была привычка раздеваться перед вами!

Гриндель пожал плечами:

– До смерти Дианоры, его второй жены, дядя регулярно плавал в озере, чтобы поддерживать форму. Он был великолепным пловцом! Мне доводилось купаться вместе с ним и Лизой, когда мы с ней были детьми. Удовлетворены? Теперь я могу идти?

– И да, и нет! – ответил Ланглуа. – Вам придется проехать вместе со мной на набережную Орфевр! Я должен задать вам несколько вопросов!

– Почему не здесь? У меня назначены встречи!

– Значит, вы их перенесете! Позвоните вашему секретарю: у нас есть телефон! Вас проводят!

Гринделю пришлось пройти за полицейским, который указывал ему путь. В это время Ланглуа спрашивал доктора Луи, что он об этом думает. Тот снова прикрыл тело простыней и снял перчатки.

– Я не имел чести знать господина Кледермана, поэтому не знаю, что вам ответить, дорогой друг. У нас как будто есть доказательство…

– Как будто? Это сомнение, а у вас нет привычки говорить обтекаемо. Почему?

– Честно говоря, я не знаю! Видите ли, меня смущает то, что, перед тем как бросить в море этого несчастного, кто-то так постарался изуродовать его лицо и руки. Жестокость чистой воды или…

– Или намеренные действия? – предположил Альдо.

– Хотя для этого необходимо иметь под рукой тело со всеми характеристиками модели…

– А такое найти не так легко, – добавил Адальбер. – Тот же рост, то же сложение, даже цвет волос. Признаю, что все соответствует. Мы не можем судить по его походке…

– … а ее повторить невозможно, – пробормотал Альдо. – И все же я не могу отделаться от сомнений, которые появились неизвестно откуда!

– Я тоже сомневаюсь! – поддержал его Адальбер. – У нас нет способа прояснить ситуацию…

– Его дочь! – осенило Ланглуа, но Альдо запротестовал:

– Показать ей этот кошмар? Я категорически против! Это обрекло бы Лизу на кошмары до конца дней… Возможно, даже погубило бы ее рассудок, который перенес уже не один удар…

Альдо не сомневался, что страшная картина, наконец-то скрытая простыней, навсегда отпечаталась в его памяти. Ни за что на свете он не хотел бы разделить эти впечатления со своей женой!

– Успокойся! – вмешался Адальбер. – Ей не обязательно смотреть на тело, достаточно подтвердить или опровергнуть наличие родинки…

– Ты прав. Мориц говорил, что она плавает, как форель. Когда она была ребенком, они наверняка часто вместе купались. Что вы об этом думаете, комиссар?

– Что он знает своего дядю лучше, чем вы, или это не его труп, а Гриндель и есть убийца. Но это невозможно.

– Почему?

– Потому что он был в Париже в то время, когда умер этот несчастный, и с тех пор не покидал город.

– Согласен, он сам не убивал, но вы не забыли о его сообщнике? – с горечью спросил Альдо.

– Я ничего не забываю, поверьте! И у меня есть к нему вопросы. После этого я позвоню вашей жене, Морозини. Полагаю, она по-прежнему в Вене?

– Я тоже так полагаю. Дать вам номер?

Губы полицейского тронула улыбка.

– Он давно у меня есть! Как и все сведения, которые так или иначе касаются вас обоих… Если княгиня подтвердит наличие родинки, то мы будем вынуждены позволить Гринделю сопровождать останки его дяди в Цюрих для последующих похорон.

Несколько часов спустя комиссар получил подтверждение. Сама Лиза сказала ему по телефону – слабым голосом, в котором слышались слезы, но он был вполне узнаваем, – что у ее отца действительно была родинка. Ланглуа лично привез эту новость на улицу Альфреда де Виньи, чтобы информировать «семью».

– У меня нет ни малейших оснований помешать Гринделю увезти останки его дяди и похоронить их. Я полагаю, что вы будете присутствовать на похоронах, Морозини?

– Обязательно! Я даже думал поехать в Вену, чтобы лично объясниться с… моей женой.

– У вас это вряд ли бы получилось, – заметила План-Крепен. – Вам бы отказали под предлогом состояния ее здоровья…

– Я ее муж! Кроме того, бабушка Лизы не из тех, кому нравятся увертки, и я бы потребовал ее присутствия. Она женщина прямая, и я не думаю, что ей понравилось желание Лизы принять протестантизм. Впрочем, графиня наверняка будет на похоронах. Она хотя бы выслушает меня!

– Боюсь, вам придется пережить несколько неприятных часов, – вздохнул Ланглуа. – К тому же не думаю, что вы уже настолько окрепли физически!

– Согласен с вами, – поддержал его Адальбер. – Но я обязательно буду рядом, не сомневайтесь!

– И мы тоже! – с решимостью произнесла План-Крепен. – Наша маркиза отлично ладит с госпожой фон Адлерштайн. По возвращении мы обо всем вам расскажем, комиссар!

– О, я и сам намерен туда поехать! Я уже предупредил федеральную полицию и полицию кантона Цюрих. Не удивлюсь, если увижу там и Уоррена. Дело Кледермана, похищенного в Англии и найденного во Франции, приняло международный характер. И не воображайте, – добавил он, посмотрев на собеседников тяжелым взглядом серых глаз, – что, позволив Гринделю вернуться домой вместе с гробом его дяди, я утрачу к нему всякий интерес. Он у меня на мушке…

Построенная в XIII веке церковь Святого Августина, или Аугустенкирхе, строгая, даже суровая со стрельчатым сводом портала под остроконечной стрелой колокольни, без каких бы то ни было каменных фиоритур, но с очень красивыми витражами, пережила немало превратностей судьбы. В 1524 году она была секуляризована из-за роста протестантских идей Ульриха Цвингли – Цюрих, впрочем, станет первым швейцарским городом, сменившим веру – и долгое время в ней находился монетный двор кантона, пока в 1844 году здание окончательно не передали католической церкви. Именно в ее крипту опустили тело банкира в ожидании церемонии. Так решили дочь и племянник покойного – или точнее племянник и дочь! – чтобы избежать собрания «семьи» в роскошном особняке Кледерманов в Голденкюсте. Поэтому все приехали прямо в церковь… К огромному удовлетворению Мари-Анжелин, которая увидела «знак» в том, что храм посвящен тому же святому, что и ее любимая церковь в Париже, куда она ходила каждое утро послушать шестичасовую мессу… и собрать все сплетни квартала.

Церемония была назначена на одиннадцать часов, но Альдо предпочел приехать чуть раньше, чтобы занять отведенное ему место и отложить до конца похорон встречу, которую он ждал и одновременно боялся.

Когда они подъехали к церкви – семья остановилась в гостинице «Бор-о-Лак», – там уже собралась толпа. На площади, украшенной фонтаном «Воздержание», роились любопытные. При входе в церковь церемониймейстер, облаченный в объемную черную накидку поверх костюма, черные короткие шелковые брюки и в башми с пряжками, вместе с двумя помощниками проверяли пригласительные билеты, чтобы рассадить именитых скорбящих. Церковь, как и площадь, была заполнена на три четверти, когда из автомобиля в глубоком трауре вышел парижский клан.

– Проклятье! – процедил Адальбер сквозь зубы. – Здесь собралась вся европейская пресса! К счастью, полиция это предвидела и теперь держит оборону!

– Этого следовало ожидать. Такое не слишком здоровое любопытство мне совсем не нравится! Я бы предпочел более закрытую церемонию… Впрочем, и Мориц тоже! Особенно если вспомнить о трагических обстоятельствах этой смерти!

– Вот именно! Это мероприятие, достойное главы государства, соответствует личности покойного. Нужно, чтобы весь мир убедился в том, что хоронят именно твоего тестя. Пусть даже мы с тобой не до конца в этом уверены! Весь этот спектакль затеян только для того, чтобы иметь возможность прочитать завещание!

Церемониймейстер встретил «парижан» с должным уважением. Импозантный катафалк, украшенный серебряным галуном и множеством бледных орхидей, был установлен при входе на задрапированные черным крепом хоры. Его окружали горящие свечи, не было их лишь со стороны, обращенной к алтарю. Места для членов семьи и близких располагались по обе стороны от прохода: для мужчин справа, для женщин слева.

Следуя за мужчиной в черной накидке, Альдо и Адальбер направились к рядам для мужчин, тогда как его помощник провожал дам. Подойдя к первому ряду стульев, церемониймейстер с некоторым смущением указал Альдо на второе место в ряду. Тот смерил его негодующим взглядом:

– Кто будет сидеть первым?

– Господин Гаспар Гриндель, сударь, племянник…

– Я князь Морозини, зять покойного и отец его внуков! Его место после меня!

Оставив сбитого с толку распорядителя, Альдо преклонил колени и осенил себя широким крестом. Адальбер сел позади него. Церемониймейстер едва успел вернуться на крыльцо церкви, чтобы встретить остальных членов семьи. Альдо приподнялся и повернулся ко входу, с испугом ожидая увидеть троих своих детей, особенно малыша Антонио, которого считали старшим, хотя он был близнецом своей сестры Амелии. Из-за этого они все время спорили… Но нет, жестом отказавшись от предложенной руки Гринделя, Лиза шла одна в сопровождении своей бабушки. Их обеих легко было узнать по манере держаться, несмотря на черные вуали, скрывавшие лица. Поддерживая друг друга, они прошли по нефу, за ними следовали еще несколько человек. Альдо встал с места, чтобы встретить дам у катафалка.

Лиза первая его узнала и хотела было остановиться, но графиня потянула ее вперед. Альдо склонился перед ними:

– Здравствуйте, бабушка! Здравствуй, Лиза…

Он думал, что они пройдут мимо, и сделал шаг назад, когда госпожа фон Адлерштайн приподняла свою вуаль и подошла его поцеловать.

– Здравствуйте, Альдо! – прошептала она. – Счастлива видеть, что вам лучше! Идем, Лиза…

Та подставила мужу щеку, но вуаль не подняла и не сказала ни слова. После этого все заняли свои места, давая возможность сделать это и остальным. Перед Альдо появился Гриндель.

– Это мое место! Пересядьте!

– Ни в коем случае! И я вам советую не настаивать, если вы не хотите устроить скандал!

Адальбер наблюдал за этой сценой и уже готов был вмешаться, когда между двумя мужчинами встал Фредерик фон Апфельгрюне.

– Вы действительно думаете, что выбрали подходящий момент для препираний? Займите третий стул, Гриндель! Я сяду между вами! Здравствуйте, Морозини!

И он опустился на колени на вторую скамеечку для молитвы. Гаспару ничего не оставалось, как смириться.

Альдо почувствовал, как его отпускает нервное напряжение, не покидавшее его с самого утра. Неожиданный прием австрийского клана стал бальзамом для его ран. Он едва не заплакал, когда губы старой графини коснулись его щеки, а сердечный прием кузена «Фрица» – когда-то влюбленного в Лизу – тронул его сердце.

Фон Апфельгрюне сел и уже наклонился к Альдо, чтобы начать один из светских разговоров, к которым у него был истинный талант, когда стук алебарды о плитки пола помешал ему. Большой орган обрушил на собравшихся величественные звуки хорала Баха, и у Морозини по спине пробежала дрожь. Раздались тяжелые ритмичные шаги мужчин, которые несли из крипты гроб, массивный ящик из красного дерева с серебряной окантовкой, который они поставили на катафалк и окружили цветами. Клир в траурных одеждах во главе с епископом встретили покойного, и орган замолчал, давая слово слугам Божьим.

По мере того как разворачивалась торжественная поминальная служба в сопровождении органа и великолепного хора, Альдо часто смотрел на катафалк. Ему все труднее удавалось прогнать мысль о том, что под всеми этими цветами и драпировками лежит незнакомец, а не тот человек, с которым его связывала глубокая дружба. С ужасающей точностью он снова и снова воспроизводил в своей памяти изуродованное тело в парижском морге. Именно оно лежало теперь в двух шагах от него, и в Альдо росла уверенность: это не Мориц Кледерман, это всего лишь эпизод трагикомедии, которыми иногда забавляются жизнь и преступники. Он настолько остро почувствовал фальшь, что во время отпущения грехов он едва не закричал. В это время его плечо сжала рука Адальбера, который сзади нагнулся к его уху:

– Я думаю так же, как и ты, но сохраняй спокойствие!

Нервное напряжение спало, возможно, благодаря «Ave verum»[413] Моцарта, которую Альдо особенно любил. Ее исполнял бархатный женский голос, чье великолепное сопрано напоминало звучание виолончели. И, снова опустившись на колени, Морозини начал молиться с новым пылом. Если люди мошенничают, если вся эта красота окружает не того покойника, то Господь об этом знает. А Он не обманывает никогда…

Церемония уже заканчивалась. Последнее благословение, и епископ подошел к Лизе, которая от горя согнулась вдвое на своей скамеечке для молитвы. Ее бабушка и женщина в черном помогли молодой женщине подняться на ноги. Прелат взял ее руки в свои, поговорил с ней минуту с видимым сочувствием, потом осенил ее голову крестом и перешел к другим женщинам из семьи, чтобы обратиться к ним со словами утешения. Затем он подошел к Альдо, и тот поцеловал его пастырское кольцо.

Епископ был пожилой человек, в его серых глазах светилась бесконечная нежность.

– Не отчаивайтесь, сын мой! – негромко произнес он. – Мориц был моим другом, и я понимаю ваши чувства!

Сказав несколько слов Фрицу и Гринделю, он вместе с клиром направился в ризницу. Церемониймейстер, стоявший почти по стойке «смирно» перед катафалком, объявил, что принести соболезнования смогут лишь официальные лица. Остальные имеют возможность расписаться в книгах скорби, подготовленных в глубине церкви. На погребении будут присутствовать только члены семьи. Потом распорядитель пригласил Альдо проследовать за ним в комнату напротив ризницы, где выстроились близкие покойного. По просьбе Альдо для Лизы принесли стул, поскольку он чувствовал, что она на грани обморока… Затем он отвел в сторону графиню фон Адлерштайн:

– Не следует ли нам избавить Лизу от зрелища погребения? Я боюсь, она этого не вынесет!

В это время княгиня Морозини подняла вуаль, и все увидели побелевшее лицо, настолько искаженное страданием, что Альдо пришлось бороться с желанием взять жену на руки и унести ее подальше от этой церемонии, которую он уже определенно считал чудовищным маскарадом.

– Вы правы, – согласилась бабушка Лизы. – Ее нужно отвезти домой…

Гаспар, склонившийся к кузине, бросил:

– Мы не нуждаемся в ваших советах, Морозини! Я намерен сам этим заняться!

– Держите себя в руках, Гриндель! – повелительно вмешалась Валери фон Адлерштайн. – Пока не доказано обратное – а сейчас не время и не место обсуждать те непристойности, о которых вы говорите, – Альдо муж Лизы! И это я отвезу ее домой!

Женщина в черном, которую Альдо заметил во время церемонии рядом с Лизой, подошла и что-то достала из сумки. Это оказался шприц. Графиня Валери отрезала:

– Никаких уколов! Она от них тупеет! Впрочем, я думаю, что вы можете вернуться в вашу клинику! Достаточно!

Гриндель хотел возразить, но ему это не удалось. «Бабушка» повернулась к нему:

– Я сказала: достаточно, господин Гриндель! По окончании всех формальностей я увезу Лизу в Вену! Доктор Фрейд только что вернулся из Соединенных Штатов, он ею займется!

– Но фрау Вегенер…

– Она из Цюриха и сможет вернуться к своей работе в клинике. Соблаговолите ей заплатить! – Графиня повернула голову в поисках знакомого лица. – Госпожа де Соммьер, не будете ли вы так любезны позаимствовать у вас мадемуазель дю План-Крепен?

Старая дева не стала ждать разрешения. Покраснев от радости, которую она пыталась скрыть, Мари-Анжелин направилась к Лизе. Адальбер последовал за ней со словами:

– Вы не настолько сильны, я вам помогу! – предложил он. – И до настоящего времени Лиза считала меня братом!

Он без труда поднял молодую женщину, безвольную, словно сломанная кукла. Мари-Анжелин взяла ее другую руку, но помощь старой девы была скорее формальной, нежели действенной. Медсестра последовала за ними с мрачным выражением лица и поджатыми губами. Прежде чем выйти, Адальбер посоветовал, не сводя глаз с Гринделя:

– Вам бы следовало остаться, графиня! Ваше присутствие действует удивительно успокаивающе! И надо покончить с этой церемонией…

Часом позже все уже было кончено. Состояние Лизы поразило толпу, собравшуюся возле церкви, поэтому все с пониманием отнеслись к тому, что бургомистр, когда вынесли гроб, ограничился короткой, но очень эмоциональной речью. То же самое повторилось и на кладбище, где епископ произнес несколько слов надежды перед величественным мавзолеем, где уже более века хоронили Кледерманов. Это было подобие греческого храма, одновременно тяжелое и помпезное, не внушавшее никакой скорби. И Альдо вдруг поймал себя на мысли о том, что вспоминает яркую красавицу Дианору, которая была его любовницей, когда ему было всего лишь двадцать лет, это случилось еще до того, как она стала второй женой Морица Кледермана. Как ей лежится здесь, в этом малосимпатичном последнем приюте, даже если сейчас его постепенно закрывают охапки цветов, привезенных на двух тележках? И как она будет чувствовать себя рядом с этим незнакомцем, который назначен быть ее спутником в вечности? Мысль о подмене все прочнее укоренялась в мозгу Альдо, и пока разворачивался последний ритуал, он с удивлением понял, что обращается именно к этой женщине:

«Если ты можешь, помоги мне найти правду! Человек, которого только что положили рядом с тобой, был убит, как и ты, но он не может быть мужем, так любившим тебя! Он заслуживает молитв, но не той любви, которая связывала вас с Морицем! И ты этого не вынесешь…»

Ему самому было невыносимо видеть скорбь Валери фон Адлерштайн, которая только что разразилась рыданиями. Ее пыталась утешить Хильда фон Апфельгрюне, ставшая племянницей графини благодаря браку с Фредериком. В этом было что-то поистине трагическое. Покойный не заслуживал слез этой благородной дамы, обычно такой сильной… Альдо никогда не видел ее плачущей! Но, возможно, она так сильно переживала еще и из-за ужасного состояния Лизы?

Присутствовавшие постепенно расходились, возвращаясь к своим автомобилям. Альдо подошел к обеим женщинам, с извиняющейся улыбкой посмотрел на Хильду и взял руку старой женщины. Он был счастлив почувствовать, как графиня инстинктивно оперлась на него.

– Я провожу вас, – негромко произнес Альдо. – Вы мужественная женщина, и я знаю об этом, но для вас это чересчур!

Графиня молча кивнула, достала платок, чтобы вытереть слезы, высморкалась и, неожиданно выпрямившись, решительно посмотрела Альдо в глаза:

– Я уже не помню, кто сказал, что Господь никогда не посылает человеку больше страданий, чем он может вынести, но сказавший так явно не подумал о женщинах! Признаюсь, что я считала себя более сильной, но эту ужасную смерть, случившуюся в разгар того кризиса, который переживает Лиза, мне трудно принять. Моя внучка не похожа на себя. Порой она разражается монологами, длинными монологами на любую тему, или часами молчит, и от нее невозможно добиться ни слова. Я знаю, что преждевременные роды случились именно в тот момент, когда…

– Когда я ее жестоко оскорбил. Я не снимаю с себя ответственность, бабушка, я понимаю, что вы на меня гневаетесь.

– Я? О нет… Кто из мужей хотя бы раз в жизни не нарушал брачных обетов? Разумеется, вы совершили ошибку, но с каким пылом кое-кто попытался превратить в глубокую рану то, чтобы было лишь царапиной! Лиза в течение двух лет была вашим секретарем, и она отлично знала о вашей личной жизни. Главный виновник всех этих событий – Гриндель, примеривший крылья спасителя. Это он запер ее в ужасной клинике, откуда она приехала в сопровождении этой Вегенер… Я уверена, что от медсестры был только вред.

– Отчего ваш дорогой Иоахим, верный сторожевой пес, не выставил ее за дверь? Я уверен, что ему бы это пришлось по вкусу!

Упоминание о ее раздражительном дворецком вызвало у графини слабую улыбку:

– Вы двое так и не зарыли топор войны? Хотя вы правы, он ненавидит эту Вегенер.

– Тогда почему она осталась?

– Из-за Лизы! Она кричала и клялась, что уедет вместе с ней, что ее уход ей необходим…

На лице Альдо появилось жесткое выражение, голос стал суровым:

– Прошу прощения, но как же дети? Мои дети, – с нажимом произнес он.

– Успокойтесь! Они в «Рудольфскроне» с моими слугами, которые их обожают. Я их отправила туда сразу после приезда Лизы. Я не хотела, чтобы они видели свою мать в таком ужасном состоянии. Им сказали только, что она больна и нуждается в длительном отдыхе… И это истинная правда! А теперь еще и смерть ее отца! Я опасаюсь последствий…

– Возможно, они будут менее трагичными, если уволить фрау Вегенер. Думаю, это решено! Теперь поговорим о Морице. Только прошу вас сохранять внешнее спокойствие, когда вы услышите то, что я намерен вам сообщить!

– Что же?

– Я не уверен, что похоронили именно его. Видаль-Пеликорн тоже сомневается…

Графиня с ужасом воззрилась на Альдо:

– Вы говорите серьезно?

– Серьезнее некуда! Возможно, вы заметили – или не заметили, потому что они старались не бросаться в глаза, и было много народа – двух человек, впрочем, довольно заметных, высокого роста в дорожных костюмах. Они не оставляли записей в книге скорби и ни с кем не разговаривали. Они только наблюдали.

– Не заметила. И кто они?

– Старший суперинтендант Гордон Уоррен из Скотленд-Ярда и глава французской сыскной полиции Пьер Ланглуа, с которым мы с Адальбером состоим в дружбе. Вы же понимаете, что люди такого ранга не стали бы беспокоиться просто так, даже ради такого человека, как Кледерман.

– А как вы пришли к тому… о чем вы мне только что сказали?

Альдо рассказал о своем визите в Институт судебно-медицинской экспертизы, о своих чувствах при виде изуродованного трупа, о внезапном появлении Гринделя, о том, как племянник сообщил о «неопровержимом доказательстве», которое подтвердила Лиза в своем личном разговоре с Ланглуа…

– В самом деле, все это так странно! И что вы намерены предпринять теперь?

– Попытаюсь найти моего тестя и поймать убийц с помощью Адальбера… и кое-кого еще. Поэтому не отчаивайтесь, моя дорогая бабушка! Расскажите мне о малышах! Вы знаете, мне их очень не хватает.

– Они тоже без вас скучают! Особенно, разумеется, близнецы! С их воображением они представляют вас неким гениальным авантюристом, охотником за сокровищами и одновременно рыцарем, защищающим – одному богу известно почему – вдов и сирот! Антонио даже уверен, что у вас где-то в секретном месте спрятаны доспехи, которые вы надеваете, отправляясь на охоту за разбойниками. Это приводит в отчаяние их мать, настоящую швейцарку, уважающую себя и покой своей семьи!

– Не разуверяйте их! Пусть фантазируют! И поцелуйте их за меня. Я надеюсь, вы отвезете к ним их мать?

– Я бы этого хотела, но не знаю когда! Все будет зависеть от завещания. Господи! Я совсем об этом забыла! А после того, что вы мне сказали, это вообще кажется абсурдным! Ладно, посмотрим!

– Когда будет вскрыто завещание?

– Завтра после обеда в резиденции. Вы должны были получить приглашение…

– Я не получал его, но, вполне вероятно, что оно ждет меня в Париже или в Венеции, если его послали в последние дни. В котором часу?

– В три часа. Не опаздывайте! Мэтр Хиршберг, нотариус, очень щепетилен в этом вопросе. В три часа пять минут двери будут закрыты!

– Ни секунды в этом не сомневаюсь!

Он помнил этого нотариуса из Цюриха с давних пор, еще когда он приезжал в Вену для подписания их с Лизой брачного контракта… Прошло всего несколько лет. Мэтр был человеком чрезвычайно суровым. Едва ли он с тех пор изменился. Среднего роста, но сухой, словно побег виноградной лозы, со стриженными ежиком темными с проседью волосами, со строгим лицом, с большим носом и в очках, скрывавших единственную оригинальную черту во всем его облике – глаза разного цвета, один карий, другой серый. Нотариус одевался по моде начала века: черный редингот, черный жилет с цепочкой от часов, толстой, словно якорная цепь. Он никогда не менялся, только волосы со временем стали совсем белыми. Когда Альдо увидел его впервые, мэтр показался ему настоящим воплощением закона. Ему должна была бы пойти мантия судьи. Когда новоиспеченный молодожен поделился своими мыслями с тем, кто только что стал его тестем, тот засмеялся:

– Я согласен с тем, что его не назовешь весельчаком, но он мог бы позировать для статуи порядочности. Он не шутит ни с кодексом, ни с деньгами своих клиентов!

Поэтому Альдо очень удивился, когда на другой день в рабочем кабинете Морица мэтр Хиршберг пожал ему руку с неким подобием теплоты и сказал:

– Я бы предпочел, князь, встретиться с вами при других обстоятельствах. Примите мои искренние соболезнования и займите ваше место!

– Благодарю вас, мэтр, но… разве мы будем одни?

В самом деле, с момента своего приезда в особняк Кледермана, который он так хорошо знал, в этой комнате, где все говорило о личности хозяина дома, Альдо встретил лишь дворецкого Грубера, в глазах которого блестели слезы, голос звучал хрипло, и он едва не бросился в объятия Морозини. Нотариус вытащил из кармашка жилета массивные золотые часы.

– Нет, не волнуйтесь! Сейчас всего лишь без пяти минут три.

Он убирал часы, когда Грубер открыл дверь перед Лизой, за которой следовали ее бабушка и Гаспар Гриндель. Молодая женщина, по-видимому, справилась с отчаянием предыдущего дня. Она приветствовала мужа кивком, тот поклонился ей, затем поцеловал руку госпоже фон Адлерштайн. Что же касается Гринделя, то Альдо сделал вид, будто его не заметил. И это было правильно, потому что князь чувствовал непреодолимое желание ударить кузена Лизы.

Когда все заняли свои места в креслах, выстроившихся в один ряд перед большим письменным столом в стиле Людовика XV из ценного дерева работы Рентгена, на столе не было ни одной бумаги. Нотариус обратился с короткой продуманной речью к этой семье, сраженной потерей такого исключительного человека, другом которого он был на протяжении долгих лет. Потом он взял портфель из черной кожи, лежавший с ним рядом, открыл его, достал плотный конверт с восковыми печатями. Мэтр Хиршберг сломал печати и вынул из конверта папку, которую положил перед собой.

– Я намерен приступить к чтению последнего завещания. Оно написано рукой Морица Кледермана. Оно составлено после рождения его внуков и аннулирует все завещания, написанные ранее.

– Оно мне кажется очень внушительным! – заметил Гриндель, нервно облизывая пересохшие губы.

– Это связано с тем, что покойный подробно перечисляет все составляющие огромного состояния и не менее внушительной коллекции драгоценностей… А теперь прошу, пожалуйста, больше меня не прерывать!

Пока он перечислял все то, что составляло состояние Кледермана, Альдо старался не показывать своего изумления. Он знал, что его тесть очень богат, но не представлял, до какой степени, и теперь спрашивал себя, не превосходит ли во много раз его богатство состояние техасского миллиардера Корнелиуса Б. Уишбоуна. Кроме банка и дворца в Голденкюсте, банкир владел землями, домами в Швейцарии, во Франции, в Англии и в Голландии. В конце концов, Морозини потерял интерес к этому процессу и принялся наблюдать за Гринделем. Племянник явно открывал для себя объем наследства и, не переставая, облизывался. Что касается Лизы, неподвижной и какой-то отсутствующей, ее как будто это вообще не касалось.

Нотариус неожиданно прервал чтение:

– Прежде чем перейти к коллекции, о которой сказано отдельно, я прочту список бенефициаров.

Их было немало. Мориц был человеком щедрым, внимательным к несчастью других. После ряда благотворительных организаций были перечислены все слуги – банкир не забыл ни о ком – и назван племянник, получавший парижский филиал банка, здание в Цюрихе и дом у озера. Все остальное доставалось Лизе. Та даже не моргнула.

– Я полагаю, все это вас не удивляет, моя дорогая княгиня? – любезно поинтересовался мэтр Хиршберг.

– Не слишком! Я знаю, что мой отец был воплощением щедрости!

– К несчастью, – с чувством вздохнул Гриндель, – его щедрость не компенсирует его отсутствие!

– Несомненно! Вернемся к коллекции!

Нотариус достал из папки еще один запечатанный воском конверт, вскрыл его и вытряхнул сложенный листок бумаги и маленький ключ, который Альдо сразу же узнал:

– Откуда он здесь, мэтр? Этот ключ Мориц носил на шее и никогда с ним не расставался…

– Нет. Это дубликат, который он сделал специально, чтобы положить вместе с завещанием. Я не видел ключа, потому что он отдал мне конверт запечатанным! Должен вам сообщить, что около года назад господин Кледерман изменил свои распоряжения по поводу коллекции… Поначалу коллекция была завещана вам, Лиза, с уточнением, что управлять ею должен князь Морозини. При условии, что вы откажетесь от нее – ваш отец считал, что вы не испытываете такой же страсти к этим сверкающим сокровищам, – коллекция перейдет к вашим детям, их отец станет управлять ею.

– И что же он изменил? – спросила госпожа фон Адлерштайн, до сих пор хранившая молчание.

– Господин Кледерман подумал, что этот пункт слишком сложен. Он посчитал самым простым вариантом завещать коллекцию напрямую князю, чьи дети будут его естественными наследниками. И…

– Одну минуту, мэтр! – прервала его Лиза. – Возможно, вам об этом неизвестно, но я подала на развод.

– В Италии развод не существует, и вам об этом отлично известно! – парировал мэтр Хиршберг, нахмурившись.

– Но в нашей стране он действует, а у меня двойное гражданство.

– Этого недостаточно. Если…

– Я обратилась в Рим с просьбой аннулировать брак! И я готова перейти в протестантство!

– Лиза! – возмущенно воскликнула ее бабушка. – Как ты смеешь! Мы только что предали земле твоего отца! Твой отец был католиком, как и я, как твоя мать, как твои дети! Знай, что я буду противиться этому всеми силами. А что скажете вы, Альдо?

Полагая, что графиня не в курсе последней детали, князь улыбнулся ей:

– Я знал об этом! Я могу ответить лишь одно: я сделаю все, чтобы дети остались со мной! Они носят мою фамилию, и с этим Лиза ничего поделать не сможет!

– Ни один судья не доверит их такому развратнику, как ты! – выкрикнула она вне себя от ярости. – Ты забываешь, что у меня есть доказательство твоей неверности! Письмо, которое твоя любовница написала мне, чтобы попросить прощения, не оставляет никаких сомнений по поводу твоего поведения! Я его сохранила!

Альдо посмотрел на свою жену. Он не узнавал ее. Внешность как будто осталась прежней: тонкие черты лица, четко очерченные губы, поцелуи которых он так любил, огромные глаза фиалкового цвета, светлая кожа, густая шевелюра рыжеватого оттенка, но лицо было мертвенно-бледным, из глаз исчез блеск, рот был плотно сжат, тело застыло. Не хватало лишь больших очков в черепаховой оправе и серого костюма, похожего на кулек с жареной картошкой, чтобы перед ним появилась Мина ван Зельден, голландская секретарша, которая была его помощницей в течение двух лет. С одной лишь разницей: у Мины было чувство юмора…

– Ты этого не сделаешь! – медленно произнес Альдо. – Ты не воспользуешься этим горестным письмом как оружием против меня.

– Ты так думаешь? Что ж, именно так и будет!

– Лиза! – с тревогой воскликнула ее бабушка. – Альдо прав. Ты этого не сделаешь!

– Достаточно! – Mэтр Хиршберг прервал этот спор, шлепнув папкой по столу. – При нынешнем положении вещей, сударыня, ничего из сказанного вами не может произойти в моем офисе. Завещание должно быть исполнено в соответствии с волей вашего отца. И я намерен немедленно передать коллекцию князю Морозини!

Приблизившись к двери кабинета, он аккуратно закрыл ее и объяснил:

– Хранилище может быть открыто, только если кабинет закрыт.

Сделав это, он пересек большую комнату, предварительно взяв ключ и сложенный листок бумаги, вставил ключ в отверстие резного орнамента книжного шкафа, занимавшего дальнюю стену. Массивная дверь со стальным листом сзади медленно открылась на невидимых петлях, увлекая за собой поддельные книги и одновременно освещая хранилище.

По размерам оно было почти таким же, как кабинет, но пространство сокращал десяток сейфов, выстроившихся вдоль стен.

– У каждого сейфа свой код, – продолжал нотариус. – Все коды указаны на этом листке, в который я не стану смотреть, – добавил он, передавая его Альдо.

Тот не без волнения вошел в это помещение, которое было для него сродни святилищу. Однажды его тесть оказал ему честь, показав ему хранилище. Каждая секунда того волшебного посещения навсегда осталась в его памяти. А еще он был заворожен увиденными сокровищами. Он как будто снова слышал четкий голос Кледермана, который говорил, указывая правой рукой на первый сейф:

– В этом сейфе часть драгоценностей Екатерины Великой и несколько русских украшений различного происхождения.

Альдо отчетливо вспомнил, как длинные пальцы тестя вращали массивные ручки. Он повторил его движения, бросив взгляд на код, и начал вращать ручки: направо, налево, еще раз и еще раз, направо два раза и еще один раз налево. Тяжелая дверца распахнулась, открыв ряды футляров. Морозини взял первый футляр с двуглавым российским орлом. Он знал, что держит в руках знаменитую парюру из аметистов и бриллиантов Северной Семирамиды…

Его страсть к камням взяла верх. Альдо нежно провел рукой по благородному футляру, открыл его… и с криком отбросил, как будто обжегся…

Футляр был пуст.

Глава VIIЗавещание

Наступила абсолютная тишина, как будто все затаили дыхание.

Альдо пришел в себя первым и, охваченный странным нетерпением, начал вынимать футляры один за другим. Он открыл их все и перешел к следующему сейфу. Там его ожидало такое же наводящее ужас открытие. Пусто! Все футляры были пусты!

Исчезли и браслеты Марии-Антуанетты, и украшение из бриллиантов, взятых из знаменитого колье королевы, и парюра из сапфиров королевы Гортензии, и украшения для корсажа, принадлежавшие Дюбарри, и фантастические изумруды императора Аурангзеба, большой сотуар королевы-девственницы, бриллиантовые подвески Марии Лещинской, диадема императрицы Евгении, три бриллианта Мазарини, рубиновый гребень шлема Карла Смелого и множество других сокровищ, которые терпеливо собирали три поколения коллекционеров, столь же тщательных, сколь и богатых…

Вдруг Гаспар Гриндель издал звук, похожий на кудахтанье:

– Это забавно! Такой коллекцией будет легко обладать!

Лучше бы он промолчал! Кулак Альдо рванулся вперед, словно ядро, и уложил племянника на ковер, слишком оглушенного, чтобы сразу подняться. Лиза завыла и собралась уже броситься ему на помощь, но бабушка удержала молодую женщину с неожиданной для женщины ее лет силой.

– Нет, – сказала она. – Это мужское дело, и тебе не следует вмешиваться! Впрочем, мы обе сейчас отсюда уйдем, если мэтр Хиршберг не возражает, и ты ему больше не нужна.

– Конечно же, идите, отдыхайте, – одобрил эту идею нотариус, помогая Гринделю подняться и усаживая его в кресло. – Мы встретимся позднее, чтобы вы подписали бумаги. Сейчас делом займется полиция, которую мы подождем здесь после того, как закроем хранилище… Не слишком надежным оно оказалось! Или вы хотите проверить содержимое других сейфов, князь?

Морозини отказался. У него еще будет время заняться осмотром вместе с полицейскими. Они закрыли хранилище, чтобы разблокировать дверь кабинета. Это позволило госпоже фон Адлерштайн увести Лизу, следом за которой торопливо последовал и неожиданно «воскресший» Гриндель, успевший наградить своего соперника убийственным взглядом и пообещать, что тот еще «за все заплатит»! Альдо остался в компании нотариуса, который начал звонить по телефону.

Увидев лакированный бар, стоявший на консоли, он открыл его, взял два пузатых бокала, взглядом спросив согласия Хиршберга, и налил в них хорошую порцию великолепного коньяка «Наполеон». Один бокал Альдо поставил на письменный стол, потом сел, вдохнул дивный аромат напитка и, согревая его между ладонями, отпил глоток… и почувствовал, что оживает. Впрочем, Морозини был очень удивлен тем, что нотариус выполняет тот же ритуал, приговаривая:

– Как оживляет! Ей-богу!

Не выпуская из рук бокала, Хиршберг продолжил:

– Что вы думаете об этой истории? Как могла исчезнуть такая большая коллекция? Причем бесследно…

– Ее величина не играет роли, как только у вас окажется ключ от хранилища. Вы же знаете, что Кледерман никогда с ним не расставался и носил ключ на шее на золотой цепочке. Убийце оставалось только взять ключ и… воспользоваться им!

– Я тоже так думаю, но мало открыть хранилище. Главное препятствие – коды к сейфам. И их не могли получить у меня! Мой сейф не тронут, и вы могли заметить, что конверт с завещанием не был вскрыт.

Нотариус сделал большой глоток коньяка, и Альдо понял: мэтр Хиршберг волнуется, как бы его не обвинили в соучастии в преступлении.

– В этом никто не усомнится, мэтр! – успокоил его Морозини. – Вы многого не знаете, но того, кого мы вчера похоронили, возможно, пытали. От его кистей почти ничего не осталось. Любой человек, даже такой сильный как мой тесть, может терпеть боль до определенного предела. И потом злоумышленники могли прибегнуть к шантажу, угрожая жизни его дочери и внуков!

У нотариуса вырвался глубокий вздох облегчения… и он допил свой бокал:

– Об этом я не знал! В таком случае, вы, должно быть, правы!

– Ну, разумеется, я прав!

Альдо сумел даже улыбнуться, чтобы подкрепить это заявление, но в глубине души он не знал ответа на вопрос. То, что ключ сняли с шеи Морица, было более чем вероятно, но коды? Его заставили сообщить их? Если принять эту гипотезу, тогда зачем была нужна подмена тела, уверенность в которой росла в нем с каждой минутой?

Появление полиции отвлекло князя от раздумий.

Процедура не заняла много времени. Приехавший офицер извинился за отсутствие своего патрона, который был занят в другом месте. Мэтр Хиршберг рассказал о том, что произошло. Хранилище снова открыли, потом отворили все сейфы. И каждый раз их ожидал все тот же сводящий с ума факт: коллекция исчезла, остались лишь пустые футляры. Полицейские сняли несколько отпечатков пальцев, сфотографировали в хранилище практически все, не забыв о списках украшений, прикрепленных к дверце каждого сейфа с внутренней стороны. Эти списки позволили опечаленному Альдо констатировать, что коллекция была еще более роскошной, чем он предполагал – «его» коллекция с недавнего времени, во всяком случае, официально, – и это заставляло его дрожать от возбуждения и от ярости. Пока полицейские продолжали работать, Морозини переписал списки с любезной помощью мэтра Хиршберга.

Когда все было закончено, он, уже как владелец, подал жалобу против неустановленного лица, после этого полицейские ушли. Альдо все закрыл и положил ключ вместе с кодами во внутренний карман своего пиджака.

– Что вы намерены теперь предпринять? – спросил нотариус.

– Сейчас я возвращаюсь в гостиницу. Я не думаю, что моей жене будет приятно мое дальнейшее присутствие. Во всяком случае, сегодня! Могу я на прощание задать вам вопрос?

– Будьте любезны!

– Что с банком? Кто будет им управлять? Я обратил внимание на то, что племянник получил по наследству только парижский филиал. А что со всем остальным?

– Совет по управлению остается под началом уполномоченного, который станет генеральным директором. Княгиня Морозини будет лишь почетным президентом. У нас, – добавил нотариус с намеком на улыбку, – никто бы не доверил женщине мужские дела.

– Гриндель войдет в совет?

– Возможно… Если он останется, являясь собственником, ему лучше от этого отказаться, но я не вижу, в чем его интерес.

– Почему Мориц не доверил ему общее управление? Он же его племянник.

– Он им был, – поправил мэтр Хиршберг, всегда внимательный к деталям. – В сложившейся ситуации я думаю, что могу вам признаться: Мориц не любил Гринделя, хотя и ценил его как профессионала! Хотите, я отвезу вас в отель? Моя машина внизу, – предложил он, убирая в карман часы, на которые он только что посмотрел.

– Благодарю вас! Я лишь попрощаюсь с графиней, которая, благодаря браку, стала мне бабушкой и которую я бесконечно люблю. Полагаю, что надолго она в Цюрихе не задержится, и от всего сердца надеюсь, что Лиза уедет вместе с ней!

– Вы могли бы заставить ее это сделать! Несмотря на это безумное прошение о разводе, княгиня остается вашей законной женой, и в этом качестве она обязана вам повиноваться!

– Я знаю, но осуществление этого права мне не по вкусу. Она мне этого не простит!

– Гм! Не сердитесь на меня за мою откровенность, но я думаю, что вы слишком драматизируете!

Выходя из кабинета, они увидели на пороге госпожу фон Адлерштайн. Она явно была встревожена.

– Знаете ли вы, что фрау Вегенер все еще здесь, и Лиза наотрез отказывается отпустить ее? – произнесла она дрожащим от гнева голосом.

Альдо и нотариус обменялись взглядами, мэтр многозначительно поднял брови.

– Подождите меня минуту, мэтр… или нет, пойдемте лучше со мной. Где она?

– В библиотеке вместе с этой женщиной. Должна добавить, что Гриндель тоже там!

Альдо вскипел, но заставил себя сохранять внешнее спокойствие. Никогда еще со дня их свадьбы он не пользовался своей властью мужа, ему ненавистна была сама мысль об этом, но другого средства у него не оставалось!

Первое, что Морозини увидел, войдя в комнату, была фрау Вегенер, которая готовилась сделать Лизе какую-то инъекцию. Она подняла юбку молодой женщины, намереваясь вонзить иголку в бедро над краем черного шелкового чулка.

– Прекратите! – приказал Альдо, кидаясь к медсестре.

От удивления женщина вскрикнула и выронила шприц, который Альдо передал нотариусу, попросив упаковать во что-нибудь и отправить в лабораторию на анализ. Но реакция Лизы оказалась невероятно бурной.

– Почему вы вмешиваетесь? Выйдите! Вам нечего здесь делать!

Альдо заметил это «вы», но предпочел не фиксировать на этом внимание. Он лишь пожал плечами.

– Вы полагаете? – ответил Морозини. – Лично мне кажется, что давно пора вернуть все на свои места!

– Нечего возвращать! Вы все разрушили, все осквернили…

– Одну минуту, прошу вас! Позвольте мне навести порядок. Выйдите! – приказал Альдо медсестре, а потом и Гаспару, который стоял у окна и с той минуты, когда вошел князь, смотрел на улицу.

Тот, разумеется, запротестовал:

– Почему я должен выходить, тогда как вы приводите нотариуса, даже не спросив у Лизы, согласна ли она на это?

– Мэтр Хиршберг любезно согласился быть свидетелем… И вам незачем ему мешать! А теперь я попрошу вас спокойно выйти! И заберите вашу… приспешницу!

– Останься, Гаспар! – воскликнула Лиза. – Если кто и должен уйти, то не ты. Я здесь у себя дома и принимаю того, кого хочу!

– Нет, я возражаю! Я никогда не думал, что настанет день, когда мне придется напоминать вам о том, что я ваш муж…

– Это ненадолго и…

– Как вам угодно! Однако до той поры, пока между нами не будут разорваны светские и церковные узы – при условии, что вы этого когда-нибудь добьетесь, в чем я лично сильно сомневаюсь! – вы моя жена, и вы поклялись повиноваться мне…

– Как вы смеете!

– Да, я смею! И в этом виноваты лишь вы сами. Поэтому сейчас вы попросите вашего кузена отправиться по своим делам и забрать с собой эту Вегенер, присутствие которой в своем доме ваша бабушка терпеть долее не может и которую я тоже более не желаю видеть!

Лиза хмыкнула, и этот звук словно раскаленное железо подействовал на нервы Альдо. Не обращая на него внимания, молодая женщина обратилась к госпоже фон Адлерштайн:

– Бабушка! Я не ожидала, что вы можете пожаловаться на меня этому развратнику!

– Я никогда на тебя не жаловалась! И ты отлично это знаешь, но тебе известно и то, что эта женщина мне отвратительна…

– Но она мне необходима!

– Нет! Тебя сумели в этом убедить… и это катастрофа! Ты очень изменилась, Лиза! И это меня огорчает. Разумеется, ты пережила два сильнейших удара, и тебе можно лишь посочувствовать: потеря не рожденного ребенка и особенно смерть твоего отца. Но такие удары не лечат наркотиками. С ними справляются иначе, разговаривая по душам с теми, кто нас любит… Только нежность и любовь способны исцелить!

– Любовь? – с горечью повторила Лиза. – Если вы намекаете на любовь этого мужчины, то я ее давно уже потеряла! Вы полагаете, я не знаю, чего он стоит, я, которая наблюдает за его жизнью на протяжении долгих лет? Я знаю о нем все: имена его любовниц, продолжительность его связей…

Раздался легкий скрип двери, но три участника этой сцены не обратили на него внимания: нотариус, прижав палец к губам, твердо взял Гринделя за руку и выпроводил его из библиотеки вместе с Вегенер. Лиза между тем продолжала:

– … Но самая опасная женщина появилась лишь теперь. Эта Полина Белмон, которая страстно его любит и которая имела наглость написать мне об этом…

– … и попросить у тебя прощение за свое чувство, – прервала ее старая дама. – Она также написала тебе, что твой муж ее не любил, и что тогда в поезде она устроила ему ловушку…

– … в которую он с радостью попался!

– Нет, Лиза! – вмешался Альдо. – Я сразу же об этом пожалел… Я никогда не переставал тебя любить!

– А я вас более не люблю! Уходите! Мы увидимся в суде!

Лиза сказала это таким тоном, будто увольняла плохого слугу. Альдо вспылил:

– Не доводите меня до крайности! Если нам придется предстать перед судьями, то вы об этом пожалеете, потому что я никогда не позволю моим детям…

– Оставьте их в покое, они мои!

– Вы полагаете? То, что вы не желаете носить мою фамилию, это касается лишь вас, но они всегда будут Морозини… и католиками! Как мой отец… и ваш, которым вы не дорожите! Как, по-вашему, он бы на это отреагировал, если бы был жив?

– Я всегда делала то, что хотела!

– И это очень плохо, но всему приходит конец, и конец – это я! Что же касается суда, которого вы так громко требуете, знайте, что он не доверит моих детей больной женщине. Потому что вы больны, признаете вы это или нет! Вы попали под действие неизвестного мне наркотика и совершенно теряете разум!

– Как вы смеете?

– Да, я смею. Бог мой, посмотрите на себя! Горе, которое вы испытываете, всего не объясняет. Ведь в вас теперь живут две женщины. Одна, которую я любил… и продолжаю любить, с ее теплой красотой, ее смехом, добрым сердцем, очарованием, и которую я не узнаю. И другая, холодная, жестокая, упрямая до глупости, с окаменевшим лицом, пустыми глазами… Мне страшно даже подумать, откуда взялась эта другая…

– Прошу вас, Альдо, – взмолилась графиня Валери, – будьте милосерднее! Подумайте о том, что она вынесла!

– Но я думаю об этом, бабушка, я думаю, будьте уверены! Я знаю свои ошибки, и я был готов пасть к ее ногам! К ногам Лизы, раненой, страдающей, ставшей ближе к вам, чем когда-либо, но…

Его голос сорвался от сдерживаемых рыданий. Альдо отвернулся, закашлялся, дрожащей рукой нашел сигарету, которую зажег, потом погасил, раздавив в пепельнице после всего одной-двух затяжек. Бесстрастная и как будто отсутствующая Лиза смотрела сквозь него. Морозини обреченно пожал плечами.

– Я оставляю ее с вами, бабушка! Попробуйте добиться, чтобы она поняла то, что я напрасно пытался заставить ее услышать. Я вернусь завтра. А пока я присоединюсь к мэтру Хиршбергу, чтобы он предпринял все необходимые шаги относительно этой Вегенер! По крайней мере, вы от нее избавились! Это не значит, – добавил Альдо, понизив голос, – что Лиза не нуждается в уходе, но человек должен быть проверенным!

– О, это я понимаю! Давайте выйдем на минуту, вы не против? – добавила графиня, бросив быстрый взгляд на Лизу, которая села у окна и смотрела на улицу, словно их не было в комнате.

В галерее они увидели мэтра Хиршберга, который мерил ее шагами и, заметив Альдо и графиню, тут же направился им навстречу.

– Готово! – с довольным видом сообщил он. – Эта женщина уехала, предупредив, что она обо всем расскажет доктору Моргенталю. Боюсь, как бы она не вернулась вместе с ним. Позаботьтесь о том, чтобы этот дом охраняла полиция. У вас будет на это полное право, потому что коллекцию, владельцем которой вы теперь являетесь, украли!

– Не думаю, что полицейские помешают врачу пройти, особенно если его вызовет больная… А Лиза именно так и поступит!

– Нет, если вы будете здесь и запретите ей делать это! И это было бы более естественно, чем жить в гостинице! Разве вы не так поступали, когда вместе приезжали навестить Кледермана?

– Вы абсолютно правы. Я останавливался в отеле, только когда мне случалось приезжать одному. Например, по делам! Не буду скрывать от вас: мне не слишком нравится этот особняк! Чересчур большой, чересчур торжественный! Вам бы понравилось жить в Версале? Примерно так я себя и чувствовал. Более того, я боюсь, что мое присутствие приведет Лизу в отчаяние!

– Не думайте об этом, если ее необходимо защитить от нее самой! И я считаю, – продолжал нотариус, глядя на госпожу фон Адлерштайн, – что ваше присутствие, возможно, позволит ее бабушке спать. Она не будет чувствовать себя такой одинокой.

Альдо повернулся к графине. Как всегда прямая, как всегда величественная, но в глазах появилась тревога. Он улыбнулся ей, прося прощения, взял ее руку, поцеловал и не отпустил:

– Вы как никогда правы! Я вам нужен, бабушка?

– Что за вопрос!

– Значит, договорились! Я поговорю об этом с Грубером. Но не будете ли вы так любезны, мэтр, заняться полицией? Вы окажете мне услугу, потому что я там никого не знаю.

– А я знаю! Остается племянник. Вы действительно хотите жить с ним под одной крышей?

– Он остановился здесь?

– Да… Хотя у него есть квартира в городе, недалеко отсюда.

– Я улажу этот вопрос! Мне кажется, я никогда не сумею должным образом отблагодарить вас за вашу помощь, мэтр!

– Видите ли, Мориц был моим другом, и я всегда любил маленькую Лизу. Я боюсь, что она исчезнет…

Альдо проводил нотариуса до входной двери, которую перед ним церемонно распахнул Грубер, и посмотрел, как мэтр сел в машину. Потом он обратился к старому мажордому с просьбой приготовить ему комнату. Мрачное лицо старого слуги мгновенно прояснилось:

– Господин князь остается у нас?

– Разве это не естественно, Грубер?

– Конечно, конечно! Но пусть простит меня господин князь: я не смел даже надеяться на это! С тех пор, как мы потеряли господина, в этом доме все идет не так! Теперь господин Гриндель отдает приказания, так как мадемуазель Лиза… больна!

Обычный раболепный вид Грубера таял на глазах, стало заметно, насколько сильным было его отчаяние, на которое его никто не счел бы способным… Слезы были совсем близко…

– Мы сделаем так, чтобы все вернулось на свои места! Для начала, если появится доктор Моргенталь, то знайте: вход для него закрыт. Кроме того, я намерен попросить господина Гринделя вернуться в его квартиру. Помимо меня вам может отдавать приказания только госпожа графиня фон Адлерштайн… Во всяком случае в те дни, которые она проведет здесь. Она желает вернуться в Вену и увезти с собой княгиню, чтобы она была рядом с детьми… Да, кстати, какой врач лечил моего тестя?

– Профессор Цендер, ваша светлость, но я не знаю, вернулся ли он из Соединенных Штатов. Его пригласили в Филадельфию на конгресс по восстановительной хирургии. Он светило в этой области…

– Я знаю. Где он живет?

– В очень красивом старинном доме в старом городе, который…

– Позвоните и узнайте, вернулся ли профессор, и если да, то попросите его… уделить мне несколько минут…

Из одной из парадных гостиных появился Гриндель со словами:

– А, Грубер! Я вас искал, – сказал он, словно не замечая присутствия Морозини. Но тот не дал ему возможности продолжить.

– Идите, Грубер! Я займусь драгоценным кузеном!

– Ах, вы еще здесь? Я предполагал, что вы уехали…

– Нет уж, дудки! А вот вы немедленно уйдете отсюда. Возвращайтесь к себе! У вас нет причин оставаться здесь!

– Я здесь для того, чтобы защищать Лизу! Без меня…

– Она бы чувствовала себя несколько одиноко? Только она больше не одна! И защищать ее буду я.

Крупное лицо кузена Гаспара расплылось в улыбке, обнажившей великолепные зубы, но не достигшей глаз цвета шифера:

– Сколько раз она говорила вам, что вы ей не нужны? Вы глухой или тупой? Лиза у себя дома!

– А так как она все еще моя жена, пока не доказано обратное, я тоже у себя дома! Мэтр Хиршберг объяснил мне это всего пять минут назад. И вас я видеть не хочу. Впрочем, в этом я не одинок! Бабушка целиком и полностью разделяет мою точку зрения…

– Аристократы всегда поддерживают друг друга, это атавизм! – ухмыльнулся Гриндель. – И я не вижу причины, по которой мне бы могли отказать от дома кузины!

– Вам никто не отказывает от дома! Вы можете навещать ее, когда вам будет угодно. Я, со своей стороны, не вижу причины, по которой вы должны жить здесь…

– Что ж, а я ее вижу, и она весьма значительная! Я моложе вас и сильнее… Вы сильно сдали, мой опереточный князь! Так что закройте вашу августейшую пасть, иначе…

Увидев, как сузились зрачки Гринделя, Альдо понял, что тот сейчас бросится на него, и опередил противника. Гнев удесятерил его силы, правый кулак полетел вперед, за ним удар нанес левый, но Гриндель лишь закачался со слегка ошеломленным видом. Потом со звериным рычанием он бросился на врага, выставив вперед руки, чтобы задушить его. Чувствуя, что в рукопашной схватке он окажется проигравшим, Альдо, как только Гриндель оказался совсем рядом, применил прием, который имел мало общего с «благородным искусством» и правилами бокса маркиза Куинсберри: колено Морозини резко взлетело вверх и ударило в самую чувствительную часть тела этого самца… Гриндель заревел от боли и согнулся пополам, потом, спотыкаясь, сделал несколько шагов и упал на бок.

Удовлетворив желание, которое не давало ему покоя несколько недель, Альдо расхохотался:

– Вам следовало бы перечитать Библию, кузен, и поразмышлять над историей Давида и Голиафа!

Потом Морозини обратился к вернувшемуся Груберу:

– Прошу вас проследить за тем, чтобы лакей помог господину Гринделю захватить его зубную щетку и надеть теплую шапку: вечер нынче прохладный! После этого ему следует пожелать спокойной ночи и заверить, что, если он завтра придет с визитом к кузине, его примут должным образом!

Когда Грубер увидел, что двое лакеев, уносивших Гринделя, исчезли на верхней площадке лестницы, он смог передать свое сообщение:

– Профессор вернулся сегодня. Если господина князя это устроит, он готов принять его немедленно. Мне предупредить шофера?

– Скажите, чтобы он отвез господина Гринделя. А мне вызовите такси… И я попрошу его подождать, пока я буду говорить с профессором, потом он отвезет меня в гостиницу – я тоже должен взять свою зубную щетку! – и доставит меня сюда!

Адальбер уже в который раз посмотрел на свои часы, что вывело из себя План-Крепен:

– Ради всего святого! Если вы будете постоянно проверять, который час, время не побежит быстрее!

– Уже почти семь часов! Завещание должны были вскрыть в три часа. Процедура не может длиться так долго!

– По-разному случается! – успокоила его госпожа де Соммьер. Ее голос звучал мечтательно. – Иногда присутствующие начинают вырывать завещание друг у друга под скептическим взглядом нотариуса. Я такое видела. Нужно время, чтобы собрать обрывки.

– После убийства меня бы удивил такой спектакль! Что же касается вас, Мари-Анжелин, то попрошу вас перестать барабанить по ручке вашего кресла! Вы даже не представляете, как это раздражает!

Но старая дева уже вскочила с пресловутого кресла и торопливо пошла к двери, в которую кто-то постучал:

– Вот и он!

Она едва успела открыть. Альдо явно стоял за дверью и ворвался в комнату, словно ветер:

– Вы все здесь! Тем лучше, я тороплюсь. Прошу прощения за то, что заставил вас всех ждать, но после того, как мы с вами расстались, столько всего произошло…

Морозини подошел к тетушке и поцеловал ее. Она удержала его рукой, чтобы как следует рассмотреть.

– Но у тебя… веселый вид! Это завещание произвело на тебя такое впечатление? Если наследником оказался не ты, то такое случается редко!

Альдо рассмеялся и упал в кресло.

– Но я наследник, тетушка Амели! Я получил всю коллекцию Кледермана! Но только она исчезла!

Три голоса произнесли хором:

– Исчезла?

– Ну да! Испарилась! Растаяла в воздухе, ни единого следа взлома не осталось! Впрочем, это нормально, ведь убийцам оставалось лишь снять ключ с шеи Морица. Конечно, есть еще и коды сейфов, но и у этого должно быть объяснение…

– И такой «приятный» сюрприз делает тебя счастливым? – возмутился Адальбер. – Странное чувство юмора, я бы сказал!

– Может, ты перестанешь задавать глупые вопросы? Если я и… доволен, то потому, что в морге мы с тобой были все-таки правы. Человек, которого мы только что похоронили, вовсе не мой тесть! Я только побывал у его врача, профессора Цендера, несколько часов назад вернувшегося из США, где он был почетным гостем на международном конгрессе…

– И что? – топнула ногой сгоравшая от нетерпения План-Крепен.

– У Кледермана никогда не было родинки в форме «земляники» на левой лопатке!

– Он в этом уверен? – спросила тетушка Амели.

– Они знакомы с университета, и профессор много лет следит за его сердцем. Высадившись во Франции, он узнал о смерти Морица и очень сожалел о том, что не смог быть на похоронах. Рад сообщить вам, что профессор принял меня очень приветливо. Когда мы с ним расстались, он уже звонил по телефону, чтобы договориться о немедленной встрече с начальником полиции. Профессор хочет эксгумировать тело!

– Но для этого необходимо разрешение семьи, – заметила тетушка Амели.

– Я тоже член семьи, и я очень удивлюсь, если Лиза откажется сделать это. Впрочем, я возвращаюсь в резиденцию. Я заехал не только для того, чтобы проинформировать вас, но и за своим чемоданом. Бабушка Лизы хочет, чтобы я жил там…

– А… Лиза?

– Она хотела бы видеть меня в аду! Но это не имеет значения. Я останусь там до того момента, пока они обе не уедут в Вену… и, кстати, без фрау Вегенер, которую я вышвырнул на улицу. Я отдал приказание Груберу не впускать доктора Моргенталя. Что еще? Мне кажется, я что-то упустил…

– Ты слишком нервничаешь! Как насчет кузена Гринделя? – с широкой улыбкой поинтересовался Адальбер.

– Ах да, ну конечно! Я вежливо попросил его вернуться к себе домой. Впрочем, это не так далеко от резиденции!

– И он охотно согласился? Меня это немного удивляет. Гриндель явно мощнее тебя.

Альдо снял перчатки, чтобы показать распухшие костяшки пальцев:

– В последний раз, когда я его видел, он был согнут пополам… Кузен намеревался меня задушить, и тогда я воспользовался своим коленом…

Мари-Анжелин стала пунцовой, Адальбер громко расхохотался:

– У вас манеры грузчика, господин князь?

– Обходимся тем, что имеем! А теперь я заберу свой чемодан!

– Хочешь, я пойду с тобой?

– Спасибо, нет! Я бы предпочел, чтобы ты по телефону сообщил новости Ланглуа! Ищи его всю ночь, если нужно, но сделай это! Он сам проинформирует Уоррена.

– А что же делать мне? – простонала План-Крепен.

Альдо взял ее за плечи и поцеловал в завитую челку, закрывавшую лоб:

– Вы же не станете плакать из-за того, что вам нечем заняться этой ночью? Подумайте лучше о работе, которая нас ждет! Нам необходимо разыскать моего тестя и его коллекцию! Мы все будем заняты!

Вернувшись во дворец Кледермана, Альдо оценил тишину, которая его окружала. Сады были такими же мирными, как и озеро, по гладкой поверхности которого скользил луч луны. Облаков не было, небо усыпали звезды, и Альдо улыбнулся его ночной синеве: ему так хотелось видеть в этом добрый знак… Лишь присутствие двух полицейских в форме, которым нужно было назвать пароль, указывало на то, что этот дом отличается от других…

Все изменилось, стоило Альдо переступить порог. В большом холле раздавалось эхо гневного голоса, и Морозини не было нужды спрашивать у Грубера, открывшего ему дверь, кто это кричит. Голос принадлежал Лизе, у которой Альдо никогда не подозревал наличия таких вокальных данных. Она выла, явно пребывая в истерике.

– О, Альдо, наконец вы пришли! – выдохнула госпожа фон Адлерштайн, поспешившая ему навстречу. – Где вы были? Я думала, вы уже никогда не вернетесь!

– Уверяю вас, что я не потратил время даром и принес вам интересные новости. Но почему она так кричит?

– Вы должны бы и сами догадаться! Простите меня, но я думаю, что вы напрасно прогнали Гаспара Гринделя. Это его она требует… и я начинаю тревожиться за ее рассудок…

– Я иду к ней! То, что я сообщу Лизе, наверняка успокоит ее…

Альдо бегом поднялся по лестнице, пересек лестничную площадку, вошел, не постучав, и… едва успел увернуться от тома «Замогильных записок» Шатобриана, летевшего ему в голову. Он поднял книгу.

– Как вы догадались, что это я? Мне остается только надеяться, что этот снаряд не предназначался для вашей бабушки! Он мог бы ее убить…

– Я знала, что это вы! Уходите! Я уже сказала вам, что не хочу видеть вас здесь… у меня дома!

– Опять вы за свое! Это просто мания! В действительности мы с вами по-прежнему у вашего отца… И это все меняет.

Полные ярости фиалковые глаза на мгновение затуманились:

– Как вы смеете говорить такое, когда мы только что опустили его в землю?

– Нет, Лиза! Именно это я пришел вам сообщить: человек, на чьих похоронах мы присутствовали, это не Мориц Кледерман!

– Это… не мой отец? – пролепетала она.

– Нет! Труп, найденный в Бивиле, был облачен в его одежду, с его часами, паспортом, бумажником и всем тем, что при нем было, когда он уезжал из «Савоя» в автомобиле лорда Астора, но это был не он!

– Вы лжете! Я не знаю зачем, но вы лжете! Гаспар его узнал…

– И вы тоже… Чтобы доставить кузену удовольствие, я полагаю?

– Не говорите глупостей! Он знал моего отца со времени нашего детства. Мы купались втроем…

– Вот именно! Вам-то следовало бы знать, что никакой «земляники» на левой лопатке у вашего отца не было! Но Гриндель настолько подчинил вас себе, что для вас каждое его слово стало истиной!

– Почему бы нет? Он меня любит, он рисковал жизнью, чтобы меня спасти…

– … выстрелив в меня? Но это другая история! Вот только завтра утром ему придется ответить за свою ложь. И вам, возможно, тоже, так как вы подтвердили его слова.

– Ну, конечно же, я их подтвердила! И я повторю это снова! У вас нет ни единого доказательства против!

– Оно есть! И неопровержимое! Профессор Цендер, который только что вернулся с конгресса в Америке. Я видел его сегодня вечером, и он подтверждает, что никакой родинки на лопатке вашего отца нет…

– Он, должно быть, забыл, – сказала Лиза, пожав плечами. – Они давно не виделись.

– Но профессор может сказать и кое-что еще. Он…

В эту секунду вмешалась бабушка:

– Ничего не говорите ей, Альдо! Она повторит это Гринделю, и он сумеет как-нибудь выкрутиться…

– Да, вы правы! – вздохнул князь, и радость его погасла, натолкнувшись на упрямство этой женщины, его жены, матери его детей, которую он любил и все еще любит! Морозини казалось, что перед ним предстал сгусток ненависти, причины для которой он не находил…

– В любом случае, – заявила Лиза с такой уверенностью, что у Альдо возникло желание ее ударить, – Гаспар выйдет победителем из всех ловушек, которые вы сумеете для него устроить!

Это стало последней каплей. Альдо взорвался:

– Вас волнует лишь это? Вы думаете только о нем, вы видите только его, и надежда на то, что ваш отец, возможно, жив, не доходит до вашего сознания? Самое главное, что Мориц Кледерман не умер! Я ожидал, что это известие вас невероятно обрадует! Но нет! Гаспар! Опять Гаспар! Всегда Гаспар! Я действительно начинаю верить в то, что вам важнее всего разделить с ним состояние вашего отца! Я не стану вам в этом мешать, но, вполне вероятно, сам Мориц вернется и помешает вашим прожектам. И знайте, госпожа княгиня Морозини, что я приложу все силы, чтобы его найти! Пусть у моих детей не будет матери, но останется дедушка, которого они будут любить!

Альдо сжал кулаки, борясь с желанием ударить Лизу, развернулся на каблуках и стремительно вышел из комнаты. Правда, ушел он недалеко, остановился на площадке лестницы, вцепился в каменные перила и закрыл глаза. Он пришел в ужас от той картины, которая всплыла из глубин его памяти. Альдо снова видел себя в Венеции, в библиотеке своего дворца. Перед ним стояла Анелька, полька, на которой его заставили жениться с помощью гнусного шантажа. Перед глазами Морозини предстало обворожительное лицо, искаженное отвратительной усмешкой. В ответ на его сообщение о том, что он обратился в Ватикан с просьбой аннулировать брак, Анелька заявила ему, что останется княгиней Морозини, нравится ему это или нет, потому что она беременна. От другого мужчины, разумеется! И какое теперь имеет значение, что Альдо ни разу не ложился с ней в постель?

В тот момент желание убить, вернувшееся к Морозини из глубины веков, Альдо прочувствовал до кончиков пальцев, готовых сомкнуться вокруг нежной шеи красавицы. Но он довольствовался пощечиной, причем настолько сильной, что женщина упала, ее щека покраснела, а в уголке губ появилась капелька крови…

Потом Альдо ушел, как сделал это только что, но не присутствие бабушки удержало его. Причина крылась в нем самом. Когда он ударил дочь мерзавца Солманского, он уже давно не любил ее. А Лиза была по-прежнему дорога ему, и он отчаянно страдал от того, что она выбрала этого кузена, о котором Альдо точно знал, что он преступник!

На плечо Морозини опустилась легкая рука и вырвала его из круга черных мыслей:

– Не стоит на нее сердиться, мой мальчик! Повторяю вам, что после пребывания в этой проклятой клинике Лиза сама не своя. Иногда я с трудом узнаю ее…

– Вы лишь желаете меня утешить, графиня…

– Вы можете по-прежнему называть меня бабушкой! Бредни Лизы ничего не меняют в моем сердце, как не изменят они того факта, что вы отец трех наших маленьких проказников!

– Благодарю вас за ваши слова, но…

– Мне не нравятся «но», когда речь идет о моем сердце!

– Я это запомню. Но причиной всей этой драмы является ошибка, которую я…

– Уж не собираетесь ли вы снова спеть мне тот же припев? Я искренне верю, что Лиза бы вас обязательно простила, но произошла трагедия: преждевременные роды и известие о том, что она больше не сможет иметь детей. Гаспар и его клика сделали на это ставку и практически промыли ей мозги. Не будь этого – и я готова в этом поклясться! – она бы бросилась вам на шею при известии о том, что ее отец жив…

– По крайней мере, я на это надеюсь! Никто не знает, как может обернуться похищение… И я уверен, что это дело рук Гандия и Гринделя… Правда, это еще нужно доказать, учитывая тот риск, которому подвергнет такого заложника любое неловкое действие!

– Я хорошо это понимаю, но мне известна ваша ловкость, когда вы начинаете войну, имея в союзниках вашего бравого Адальбера! Вы ужинали?

– У меня не было на это времени… Да и не хочется!

– И все-таки нужно поесть! Так как семейная трапеза мне кажется сейчас неуместной, я скажу Груберу, чтобы вам подали ужин в комнату. Где Грубер вас поселил?

– Понятия не имею, но я уверен, что он не позволит мне ни в чем нуждаться. У меня такое впечатление, что Грубер не испытывает симпатии к дорогому кузену.

Графиня уже собралась вернуться в покои Лизы, но остановилась:

– Я полагаю, что будет эксгумация?

– Профессор Цендер ее потребовал… Все должно пройти максимально тихо, чтобы не возбуждать прессу. Не говорите об этом Лизе! Само слово звучит ужасно… И потом, действительно она поспешит сообщить об этом Гринделю!

– Вы не думаете, что его пригласят? Чуть раньше или чуть позже, какая разница?

– Несомненно, но пусть это станет для него сюрпризом!

– Почему бы и нет? В самом деле! Спокойной ночи, Альдо!

– Спокойной ночи, бабушка!

На другой день незадолго до полуночи Альдо остановил машину – самую неприметную из тех, что стояли в гараже его тестя! – около кладбища, но не стал сразу выходить.

– Дай мне сигарету! – попросил он Адальбера, сопровождавшего его. – Я свои забыл!

– Нервничаешь? – посочувствовал египтолог, выполняя просьбу. – Я тоже, если хочешь знать. Пусть я толстокожий, у меня все равно нет большого желания снова увидеть те ужасные останки, которые нам показали в Париже. Я с большим уважением отношусь к судмедэкспертам: у них очень крепкий желудок!

– Нам с тобой пора начинать привыкать к этому. Это происходит с нами уже в третий раз… А в первый раз мы сами выкапывали тело! Просто есть ситуации, к которым привыкнуть невозможно…

– Пожалуй, нам пора идти.

У входа на кладбище полицейские проверили личности Альдо и Адальбера. Кругом было темно, ночь выдалась безлунной, но друзей провели до обсаженной деревьями аллеи, в конце которой стоял склеп Кледерманов, освещенный изнутри. Перед ним ждали несколько человек: начальник полиции Вюрмли, профессор Цендер, директор похоронного бюро и два полицейских в штатском, державшиеся поближе к Гаспару Гринделю. Тот изо всех сил пытался скрыть свое плохое настроение. Неожиданно к ним подошел комиссар Ланглуа, чем немало удивил Альдо и Адальбера.

– Как вы здесь оказались? – поинтересовался Адальбер, который добрую часть ночи напрасно пытался связаться с комиссаром по телефону. – Кто вас предупредил? Мне это сделать не удалось!

– Сожалею, я оставил указания… Вюрмли попросил меня приехать, и я прилетел военным самолетом из Виллакубле. Итак, господа, судя по всему, есть новости? – добавил он с видимым удовлетворением. – Не для всех приятные, разумеется, – добавил он, скользнув взглядом по Гринделю.

– Вы намерены арестовать его?

– За лжесвидетельство? Это слишком мелко, да и меня, впрочем, пригласили из чистой любезности. Я здесь не у себя! В любом случае, у меня нет желания засадить его за решетку под благовидным предлогом… Я был бы рад, если бы Гриндель смог вернуться к делам своего банка. Очевидно, что он замешан в этом деле…

– Чего мы ждем? – задал вопрос Адальбер, видя, что никто не двигается.

– Чтобы в подземелье вскрыли гроб. Эти семейные склепы удобны тем, что в них есть крипта, где покойные лежат на полках…

Они заканчивали разговор, когда наверх поднялся один из служителей и объявил, что все готово. Друг за другом Вюрмли, Цендер, Ланглуа, Гриндель и Морозини спустились по лестнице. Адальбер последовал за ними.

Две большие лампы освещали помещение и богатый гроб из красного дерева, обитый изнутри белым атласом. Он стоял на козлах. От сильного запаха формалина было трудно дышать. У Альдо перехватило горло. Спускаясь по ступенькам, он боролся с желанием закрыть глаза, настолько он боялся того, что ему предстояло снова увидеть. Оказавшись внизу, Морозини услышал легкий вздох облегчения, к которому он с радостью присоединился. Изуродованная голова была завернута в плотную льняную ткань, белую, как и подобие длинной туники, в которую было облачено тело. Руки, прикрытые белыми перчатками, держали четки. А вздох облегчения издал Гриндель.

– Кажется, кто-то позаботился об этих несчастных останках, – раздался негромкий голос профессора Цендера. – Это выглядит намного достойнее, чем визитка, в которую бы его обрядили, умри он в своей постели. В этом есть что-то… средневековое…

– Так распорядилась госпожа графиня фон Адлерштайн, – сообщил директор похоронного бюро.

– Отлично придумано! Обязательно скажу об этом графине! Этот бедняга на такое и не рассчитывал!

Рост Оскара Цендера был меньше его репутации. Приятное лицо под темно-белокурыми седеющими волосами, орлиный нос с чувственными ноздрями, круглые очки в черепаховой оправе, большой всегда улыбающийся рот и хитро поблескивающие глаза орехового цвета, а также забавная шляпа из бежевого габардина и пышный галстук-бабочка. Этот человек наверняка бы понравился тетушке Амели!

Пауза позволила Гаспару Гринделю прийти в себя. Он проговорил странным фальцетом:

– И в этом облачении намного удобнее изучать его тело! Взгляните на его спину, и вы увидите, что у него есть родинка в виде земляники на левой лопатке!

– Не делайте этого! – приказал профессор. – У Кледермана ее никогда не было… Зато…

Профессор подал знак, чтобы фонарь придвинули ближе, надел перчатки из латекса, приподнял белое одеяние, чтобы обнажить живот, осмотрел его и коротко хмыкнул.

– Вас что-то забавляет? – в голосе Вюрмли послышалось негодование.

– Я бы так не сказал, я всего лишь рад тому, что речь ни в коем случае не может идти о моем дорогом друге Кледермане. Я не знаю, кто этот несчастный, но у него хотя бы были красивые похороны!

– Интересно, с чего вы это взяли? – проворчал Гриндель.

– О, я вам сейчас покажу! Вы можете видеть, что на животе у этого человека нет шрама от операции. Но пять или шесть месяцев назад я оперировал Морица по поводу острого аппендицита. Зная, насколько его дочь Лиза беспокоится о здоровье отца, Мориц потребовал, чтобы ей об этом не говорили! Для всех он уехал на охоту… Об этом знали только Грубер и персонал клиники…

– Итак, – снова подал голос начальник полиции, – вы утверждаете, господин профессор, что это тело не принадлежит Морицу Кледерману?

– Да, я в этом уверен!

– Это безумие! – не выдержал Гриндель. – Я знаю то, что я видел! Впрочем, мои слова подтвердила моя кузина Лиза! Разве не так, господин Ланглуа?

– Она это сделала… но она явно была не в себе!

– Как вы можете судить о состоянии дочери, только что узнавшей о смерти своего отца?

– Достаточно! – остановил его Цендер. – Тут не о чем говорить. Я утверждаю, что это не труп Кледермана! Черт возьми, я пока могу узнать свою работу! Этого человека никогда в жизни не оперировали. Это совершенно ясно!

Профессор покраснел и стал похож на рассерженного петуха. Вюрмли поспешил его успокоить:

– Ваше заключение никто не опровергает… пока для этого нет оснований! Господин Гриндель, вы поедете со мной в управление. У нас с главным комиссаром Ланглуа есть к вам несколько вопросов. Что же касается вас, господа, – добавил он, обращаясь к служащим, – можете все вернуть на место!

Тут Гриндель осмелился хихикнуть:

– Раз это не мой дядя, то нельзя же оставлять незнакомца в этом склепе?

– Он останется здесь на некоторое время! Когда мы найдем настоящего Кледермана, мы его перенесем в другую могилу. Господин Морозини, вы сообщите об этом вашей супруге?

Альдо хотел было согласиться, но профессор положил руку на его рукав:

– Мне нужно с вами поговорить о ней. Вы не возражаете?

– Что вы, напротив! Возможно, вы сумеете ее убедить… Мне достаточно высказать свое мнение, как она сразу его опровергает!

И снова смех Гринделя встретил это внезапное признание слабости, о котором Альдо сразу же пожалел, но профессор Цендер сам ответил наглецу:

– Вам, мой мальчик, пора обратиться к специалисту! Если у вас начнутся видения, то вы скоро всюду будете видеть голубых карликов и розовых слонов!

Все с удовольствием вдохнули свежий воздух. Малые размеры крипты, смешанные запахи дезинфекции, горячего воска и остывшего табака делали пребывание в ней достаточно неприятным. Все начали разъезжаться. Ланглуа собирался вернуться в Париж после допроса Гринделя.

– Вы думаете, его арестуют? – спросил Альдо.

– Одного лжесвидетельства недостаточно, даже если добавить к этому то, что нам известно о его контактах с Гандия. Я лично засадил бы его на несколько дней в «холодную», чтобы он раскололся, но со швейцарскими методами убеждения я не знаком. В любом случае, если ему разрешат вернуться домой, то он будет под наблюдением…

– Он же с места не сдвинется!

– Я бы удивился, если бы Вюрмли пришлось учить азам профессии. Есть наблюдение и наблюдение: одно настолько явное, что возникает непреодолимое желание бежать, а другое почти не заметное… Ладно, посмотрим! Что будете делать вы?

– Попытаюсь с помощью профессора Цендера убедить жену уехать в Вену вместе с бабушкой и…

– Начать поиски коллекции Кледермана и, по возможности, того, кто похитил ее, – закончил за него Адальбер. – И мы будем очень стараться не переходить вам дорогу!

– Так как у меня нет никакой возможности вам помешать, я ограничусь тем, что пожелаю вам удачной охоты! – полусерьезно произнес Ланглуа. – И передайте от меня привет госпоже маркизе де Соммьер и ее маленькому Шерлоку Холмсу! Вам с ней очень повезло! – закончил комиссар и ушел, махнув на прощание рукой.

– О ком он говорит? – спросил Цендер, не упустив ни одного слова из этого разговора. – Или это слишком нескромно с моей стороны?

– Ни в коей мере! – ответил Альдо. – Это действительно феномен: Мари-Анжелин дю План-Крепен, одновременно моя кузина и кузина маркизы де Соммьер, моей двоюродной бабушки, при которой она выполняет многочисленные и разнообразные обязанности. Она чтица, компаньонка, преданная душа, шпионка… У нее фотографическая память, знание шести или семи языков, плюс несколько дополнительных талантов, таких как умение ходить по крышам, невероятный уровень культуры и способность тремя штрихами набросать портрет с максимальным сходством!

– Впечатляет! Мне бы хотелось с ней познакомиться!

– Если хотите, это можно сделать завтра в полдень. Окажите нам честь пообедать с нами в «Бор-о-Лак»!

– Я буду счастлив!

Когда они вернулись к машине, Адальбер сел за руль, профессор и Альдо устроились сзади. Зная, что в резиденции графиня Валери не уснет, пока не узнает результатов эксгумации, они решили положиться на Оскара Цендера, чьи слова Лиза, пусть даже накачанная по горло наркотиками, никогда не поставит под сомнение. Но для этого профессора необходимо было ввести в курс дела, обрисовать сложившуюся ситуацию и то, что ее спровоцировало. Для Альдо это означало полное признание. Об этом он и рассказывал всю дорогу.

Его исповедь уже подходила к концу, когда Адальбер остановил машину перед ступенями крыльца, где дежурили двое полицейских. Оскар Цендер, слушавший историю молча, с закрытыми глазами – в какой-то момент Альдо даже подумал, не спит ли он – выпрямился на сиденье и улыбнулся:

– Тут и говорить не о чем! Если бы такая история произошла в семье простых людей, она бы разрешилась парой крепких оплеух, громким скандалом и несколькими ночами, проведенными в переживаниях и обидах. Но в просвещенных кругах нашего общества она превращается в пародию на греческую трагедию, где каждая из сторон старается превзойти другую!

– Вы суровы, господин профессор. Случается, что друг друга убивают и в семье посланника, и в семье дворника!

– Среди простых людей это редкость, потому что у них нет денег для того, чтобы нанять адвоката, зато есть повседневные заботы. Или они решают вопрос с помощью самоубийства… Возможно, для того, чтобы неверная супруга не отправилась шалить с первым же попавшимся херувимом! Если позволите, один вопрос перед тем, как я начну вмешиваться в то, что меня не касается. Вы уверены в том, что по-прежнему любите вашу жену?

– Да. Без колебаний.

– А эту соблазнительную Полину?

– … Очень приятное воспоминание, которое таковым и останется. Но должен заметить, что это уже два вопроса!

– А я бы предпочел, чтбы в вашем голосе не появилась этакая легкая дрожь! Как бы там ни было, я сделаю все, что в моих силах, чтобы склеить разбитые горшки!

В холле их встретил Грубер, который помог им снять пальто, пытаясь сдержать любопытство, а на главной лестнице – госпожа фон Адлерштайн. Она не сказала ни слова, но было заметно, что сгорала от нетерпения.

Цендер бегом поднялся к ней, спрашивая, сможет ли Лиза принять его, несмотря на поздний час.

– Что за вопрос? Идите скорее!

Они скрылись. Альдо и Адальбер по-простому уселись на ступеньки, чтобы дождаться кофе, который им почти мгновенно принес Грубер.

Ожидание оказалось коротким. Двенадцать минут спустя хирург и старая дама вышли к ним. Ответы на мучившие друзей вопросы ясно читались на разгладившемся лице графини и в улыбке ее спутника.

– Она вас выслушала? – спросил Альдо.

– Ну да! И теперь Лиза наконец отдохнет, а не будет мучиться, раздираемая гневом и отчаянием.

– Могу я ее увидеть?

Ответила бабушка:

– Нет, Альдо… Еще слишком рано! Пойми ее. У Лизы теперь есть надежда увидеться с отцом… И профессор ничего не скрыл от нее относительно серьезных подозрений насчет ее кузена. После этого Лиза попросила меня увезти ее в «Рудольфскроне»… Ей хочется покоя… Пока о мире между вами речь не идет!

– Да, вы правы! Я должен посвятить себя поискам Морица… и его коллекции. Нигде больше Лизе не будет так хорошо, как в ваших горах! Но сделайте так, чтобы Гриндель не мог с ней встречаться! Я знаю, что он на прицеле у полиции, но, по-моему, он вполне способен ускользнуть…

Продолжая говорить, Альдо поднимался по лестнице.

– Куда это ты направляешься? – поинтересовался Адальбер. – Ты мог бы сказать мне «до свидания»…

– Я не иду спать! Я только заберу туалетные принадлежности и несколько вещей, которые я сюда привез. Я вернусь с тобой в гостиницу. Если я хорошо знаю Лизу, то, как только проснется, она поспешит уехать со своей бабушкой и поскорее вернуться к детям. Мне не стоит попадаться ей на глаза!

Глава VIIIНос План-Крепен

– Надо ковать железо, пока горячо! – заявила Мари-Анжелин, ставя на постель госпожи де Соммьер лакированный поднос, на который она положила стопку личных писем, накопившихся за время их отсутствия. Старая дева заранее вскрыла конверты и сама занялась остальной корреспонденцией.

– Что вы имеете в виду, План-Крепен? Это утренняя месса внушила вам столь глубокую мысль?

– Она лишь укрепила ее, но я все время думала об этом во время обратной дороги.

– И что же?

– Нужно воспользоваться отсутствием Гаспара Гринделя и навестить его парижскую квартиру. Риск ничтожен, потому что полиция Цюриха вежливо попросила его оставаться в ее распоряжении.

– Допустим, но это не значит, что в квартире никого нет! У директора швейцарского банка должны быть слуги. Особенно в этом квартале, где у самого мелкого клерка есть лакей или горничная, иначе он рискует потерять репутацию!

– Это я выясню завтра!

– Вы рассчитываете на Святого Духа? Ну, не дуйтесь! Я шучу! Полагаю, ваша разведка начала действовать?

– Да. Евгения Генон, кухарка княгини Дамиани…

– … которая была нам так полезна в той истории со смертью несчастного Вобрена! И она живет на авеню Мессины, как и наша птичка… только в доме номер 9, если мне не изменяет память, или напротив. Но улица достаточно широкая.

– Княгиня переехала. Теперь она живет в доме номер 12, и у нее стало намного просторнее.

Госпожа де Соммьер рассмеялась и продолжала:

– Признайтесь, очень удобная дама! Или вам просто везет. Допустим, вы сможете проникнуть в квартиру, но что вы надеетесь там найти?

– Честно говоря, не знаю. Хотя мой нос подсказывает, что там что-то кроется!

– Ваш… нос? – маркиза изумилась настолько, что не сумела больше ничего добавить.

С тех пор, как она познакомилась с Мари-Анжелин – а это было давным-давно, – этот атрибут, слишком длинный и острый, был таким же табу, как и нос Сирано де Бержерака. Вспомнить про нос План-Крепен означало обречь себя на долгие часы или даже на целый день плохого настроения. И вдруг его обладательница сама упоминает его в разговоре! И еще эта неожиданная нотка удовольствия… Если только…

Госпожа де Соммьер мыслями унеслась к тому последнему обеду в гостинице «Бор-о-Лак», когда Альдо представил им профессора Оскара Цендера. Он только что получил почетное место в семье, не оставив камня на камне от утверждений Гринделя – и Лизы! – по поводу тела Морица Кледермана. До чего же приятной была эта трапеза в великолепной ротонде, выходящей на сады! И профессор был очарователен. Благодаря его приятному голосу, умению мягко иронизировать, улыбке, великолепным манерам, культуре и полному отсутствию чванства – притом, что он мог однажды получить Нобелевскую премию! – возникало желание подружиться с ним.

– Я мог бы держать пари, что он вам понравится! – шепнул тогда Альдо на ухо тетушке. – Но у меня такое впечатление, что еще больше он нравится нашей План-Крепен…

Да, он не ошибся… И самым удивительным было то, что эта симпатия оказалась взаимной! В течение всего обеда Альдо, Адальбер и сама маркиза словно зачарованные следили за словесным поединком в изящном стиле, касавшемся истории, живописи импрессионистов, музыки, восточного искусства, путешествий, кухни, вин, садов, оперы и сотни других тем, которые, несмотря на все их разнообразие, никоим образом не касались ни Древнего Египта, ни знаменитых драгоценностей. Профессор и старая дева с видимым удовольствием открывали схожесть своих вкусов… Да так, что выходя из-за стола и предлагая руку тетушке Амели, Альдо пробормотал:

– Вы полагаете, это закончится свадьбой?

– Если слушать только мой эгоизм, то должна признаться, что я бы очень не хотела потерять мою План-Крепен. Но что касается ее, то она могла найти и худший вариант…

Адальбер тоже не мог прийти в себя от изумления. Тем более, что провожая гостя до его машины, он точно слышал, как Оскар признался Альдо:

– Вы знаете, что, если слегка изменить ее нос, она будет очаровательной? У нее золотистые глаза, прекрасный цвет лица, отличные зубы, умная улыбка и великолепные руки! Да… Честно говоря, можно было бы исправить нос, – добавил он мечтательно, – но не утратит ли она от этого часть своей индивидуальности? Это исключительная личность!

Когда Адальбер передал эти слова маркизе, План-Крепен была неподалеку. Поэтому, зная о ее невероятно остром слухе, старая дама ни минуты не сомневалась в том, что компаньонка все слышала. Иначе стала бы она улыбаться своему отражению в трюмо, на которое она ставила вазу с пионами?

Вернувшись к тому месту в разговоре, когда План-Крепен так неожиданно упомянула свой нос, госпожа де Соммьер спросила:

– Каким образом вы надеетесь проникнуть к господину Гринделю?

– Этого я пока не знаю, но надеюсь выяснить завтра или послезавтра. Я понимаю, что не следует слишком затягивать: полиция Цюриха может снять видимое наблюдение, чтобы посмотреть, куда отправится Гриндель.

– Может быть, разумнее было бы подождать возвращения Адальбера? Признаюсь, мне было спокойнее, если бы вы пустились в эту авантюру в его обществе. К сожалению, он поехал вместе с Альдо в Венецию, и никто не знает, когда он вернется.

– Мы отлично знаем, что он поклялся ни на шаг не отставать от нашего Морозини, пока это мутное дело не завершится… Мне следовало бы добавить: для всех нас… – вздохнула Мари-Анжелин и неожиданно добавила: – Только давайте не будем «тайно» звонить нашему дорогому Ланглуа и просить его приставить ко мне одного из его молодых полицейских, чтобы следить за моей безопасностью! Сначала комиссар запретит мне туда идти, потом приставит ко мне сторожевого пса, чтобы быть уверенным в том, что я буду сидеть тихо!

На этот раз госпожа де Соммьер рассердилась:

– Вы уверены, что вы в своем уме, План-Крепен? Вы не только принимаете меня за идиотку – и не отрицайте этого! – но теперь вы у нас еще и приказы отдаете! Если вам удалось понравиться будущему лауреату Нобелевской премии, это еще не значит, что вы теперь наделены наивысшей мудростью!

Резко поднявшись, возмущенная маркиза ушла в ванную комнату, потрясая тростью, и заперлась там. Возможно, именно для того, чтобы избежать соблазна сломать ее о спину дерзкой родственницы крестоносцев…

Если Мари-Анжелин и удивилась такому проявлению негодования своей кузины и покровительницы, саму тетушку Амели собственная несдержанность изумила еще больше. Хлопнув дверью, она уселась на край ванны. Какая нелепость! С чего вдруг она отреагировала в стиле бульварных пьесок? Разумеется, План-Крепен повела себя не совсем должным образом, отдав ей приказ… или что-то в этом роде, но повод был совершенно смехотворный! Так в чем же дело?

Возможно, причиной тому этот последний год, когда ее вселенная начала вращаться в обратную сторону. Сначала появился техасский миллиардер, жаждущий найти великолепную, но приносящую несчастье химеру Борджиа ради прекрасных глаз певицы столь же талантливой, сколь и ядовитой. Потом приехали Белмоны и особенно Полина, влюбленная в Альдо сильнее, чем когда-либо, и пробудившая в нем ответное пламя. Затем их ночь в Восточном экспрессе, за которой последовало похищение, сначала ее, потом его… И раз уж речь зашла о любви, то к этому придется добавить и безумную страсть Адальбера к уже упомянутой певице, которая довела его почти до самоубийства. И венец всему – драма в Круа-От, откуда Альдо сумел выбраться только для того, чтобы увидеть, как его жена бросилась в объятия кузена Гринделя, и получить пулю в голову…

И ничего не устроилось, совсем наоборот! Лиза оказалась на грани безумия из-за врачей сомнительной клиники и испытывает в отношении мужа маниакальную злобу, которую подогревает ее кузен, в котором она упорно продолжает видеть своего рода архангела. И наконец исчезновение и смерть ее отца, банкира Кледермана, которого с помпой похоронили… лишь для того, чтобы практически сразу же выяснить, что это вовсе не он… Зато исчезновение его уникальной коллекции драгоценностей оказалось совсем даже не шуткой! А тут еще – вот она вишенка на торте! – ее План-Крепен купается во всей этой неразберихе словно утка в луже, радостно позабыв о том, что она как будто была влюблена в Адальбера, и все ради того, чтобы кокетничать с этим швейцарским асом восстановительной хирургии, которому она явно пришлась по вкусу! И теперь она думает о том, чтобы практически взломать квартиру кузена Лизы!

– Пожалуй, я все-таки слишком стара для такой суматошной жизни! – вздохнула госпожа де Соммьер, встала и подошла к зеркалу, висевшему над умывальником, чтобы посмотреть на свое отражение. – Наверное, пришла пора подумать о том, чтобы вернуться к добрым старым привычкам! Разумеется, при условии, что события и люди снова будут вести себя нормально!

Но маркиза не только не нашла у себя ни одной новой морщинки, ни одного нового седого волоса, но ее глаза, в которых все еще вспыхивали искорки гнева, вдруг показались ей зеленее обычного. Она как будто увидела, что ее отражение раздваивается, и услышала голос:

– Добрые старые привычки? Поездки на воды в Виши якобы для того, чтобы полечить печень, которая у тебя из железобетона? Пребывание во дворцах в теплых краях, чтобы погреть кости, которые действительно не первой молодости, но ведут себя вполне прилично, лишь изредка доставляя неудобства? Отдых в семейных замках, к примеру, у кузины Приска или где-то еще? Да, конечно… но при условии, что туда же переедет цирк Морозини – Видаль-Пеликорн в полном составе и в рабочем состоянии! Мне продолжить?

– Нет! Но случилось столько неприятностей!

– За исключением смерти все остальное поправимо! Так что позволь План-Крепен оседлать своего боевого коня! До сего времени она отлично делала свое дело!

Закончив, таким образом, спор с самой собой, госпожа де Соммьер включила воду, чтобы наполнить ванну, думая, что оскорбленная План-Крепен удалилась в свой шатер подобно Ахиллу, чтобы там переживать враждебную выходку своей покровительницы. К немалому удивлению маркизы она нашла свою компаньонку сидящей на постели и тихо плачущей…

Это было поистине неожиданное зрелище, потому что старая дева плакала крайне редко! Госпожа де Соммьер была тронута. Она села с ней рядом и обняла ее за плечи:

– Будет вам, План-Крепен! Вы же не станете хныкать из-за того, что я была несколько резка с вами? Это все потому, что я огорчена из-за тех, кого Лиза называет… или, вернее, называла «бандой Морозини». Мне не хочется, чтобы вы очертя голову бросались в… рискованную авантюру! Я знаю, вы мне скажете, что «кто не рискует, тот не пьет шампанского»… Но, вполне вероятно, у нас совсем мало времени! Так что отправляйтесь в ваш крестовый поход вместе с кухаркой княгини Дамиани! Вы планируете заняться этим завтра?

Мари-Анжелин высморкалась, втянула воздух носом и произнесла:

– Это было бы лучше всего, не правда ли? Надо…

– Вы уже обо всем мне рассказали! Я лишь предупреждаю вас: если вы не вернетесь к семи часам вечера, я позвоню Ланглуа! А теперь идите и пришлите мне Луизу! – закончила маркиза и шлепнула План-Крепен по макушке…

Когда на другое утро они встретились на шестичасовой мессе, Мари-Анжелин со знанием дела оценила план, придуманный Евгенией Генон, потому что он был прост и ему благоприятствовали обстоятельства: княгиня Дамиани уезжала на несколько дней с визитом в замок подруги. С ней отправлялись только ее горничная и шофер, а у Евгении появлялось свободное время. Она собиралась им воспользоваться, чтобы поболтать с консьержкой из дома номер 10 Элоди Браншю, уважаемой супругой полицейского, у которой была только одна слабость – любовь к сладкому и, в частности, к сладкому пирогу с миндальным кремом и шоколадом, который мастерски готовила Евгения Генон.

– Я приготовлю пирог сегодня утром и отнесу его госпоже Браншю в четыре часа, чтобы вместе попробовать его за чашечкой чая, который она обязательно мне предложит. Так что вам, в сущности, нужно?

– Войти в здание и выйти из него незамеченной. Вот только…

– … железную калитку можно открыть лишь изнутри и из квартиры консьержки, которая хорошо несет свою службу, под стать супругу! Настоящий цербер! Но вы, мадемуазель, не сомневайтесь: как только я войду, я прикрою калитку, но не закрою ее до конца. А у госпожи Браншю я сяду так, чтобы она ничего не видела из своей комнатки. У вас будет примерно час или полтора. Этого вам хватит?

– Думаю, да… А если кто-нибудь войдет в здание или выйдет из него за это время?

– Меня бы это удивило! Дама-индианка, занимающая два этажа со своей многочисленной прислугой, в Англии. Что же касается старого генерала с пятого этажа, то он никогда не выходит. Его интересуют только книги и оловянные солдатики. Вот только вы не сможете воспользоваться лифтом, который ужасно громыхает! И потом главная лестница слишком хорошо видна из привратницкой!

– Я поднимусь по черной лестнице. Как мне благодарить вас, госпожа Генон!

– Вот еще! Это совершенно естественно. Вы знаете, этого Гринделя никто не жалует в нашем квартале, кроме консьержки. Одному богу известно, почему она находит в нем лишь достоинства!

– Даже так?

– Вы не представляете! Но я вот о чем думаю… Как вы войдете в его квартиру? О, простите, я не хотела быть нескромной!

– Пустяки! Видите ли, именно поэтому я и собираюсь подняться по черной лестнице.

– Хотите войти через грузовой лифт?

– Ни в коем случае! Я не жалуюсь на свои ноги, и меня не пугает подъем на шестой этаж… И дверь в кухню всегда легче открыть, чем любую другую!

Это было истинной правдой, тем более что Адальбер по возвращении из Египта дал Мари-Анжелин несколько уроков по открыванию замков и даже подарил очень удобную отмычку! Только доброй Евгении знать об этом было необязательно! Она отблагодарит ее маленьким презентом и рассказом о своем приключении, разумеется, приукрашенным.

В тот же день после обеда Мари-Анжелин сидела на скамейке в тени каштана на нечетной стороне авеню Мессины и исподтишка наблюдала за противоположным тротуаром, делая вид, что читает книгу. Если бы ее спросили, о чем она, старая дева не смогла бы ответить, настолько сильно билось у нее сердце.

Она занимала этот пост около четверти часа, когда увидела, как Евгения Генон выходит из дома номер 12, одетая словно собиралась идти в церковь – в черной шляпе с незабудками и розами над скромным шиньоном. Будто Святое причастие она несла поднос, на котором, прикрытый салфеткой, лежал знаменитый пирог. Судя по размеру, его должно было хватить на шестерых или семерых гурманов! Муж-полицейский вечером явно получит свою долю…

Когда План-Крепен увидела, что она скрылась за элегантными воротами, она перешла улицу по пешеходному переходу и неторопливо подошла к дому номер 10, проскользнула в незапертую калитку, аккуратно прикрыла ее и бросила взгляд на стеклянную дверь привратницкой, за которой виднелась широкая спина Евгении. Внутри раздавались два женских голоса. Пригнувшись, чтобы миновать опасное место, она прошла к арке, ведущей во внутренний двор. Внизу черной лестницы Мари-Анжелин позволила себе остановиться и успокоиться, а потом быстрым шагом поднялась на шестой этаж…

Подойдя к нужной квартире, она осмотрела дверь и улыбнулась. Как и все похожие двери, эта была крепкой, из хорошего дерева, с добротным замком с двумя скважинами: для ключа и для задвижки. Именно последняя стала проблемой для неопытной взломщицы. Ее отмычка отлично открыла замок, но она опасалась вставлять ее во вторую скважину, боясь, что не сможет ее оттуда вытащить. План-Крепен занервничала. Как глупо! Не достичь своей цели лишь потому, что более подозрительный, чем обычно, владелец счел нужным защитить кухню почти так же хорошо, как и гостиную!

Мари-Анжелин задумалась, не попробовать ли ей подняться по парадной лестнице и не попытать ли счастья с другой стороны, когда ей вспомнилась одна из полезных подсказок Адальбера. Она встала – размышляя, она присела на ступеньку! – провела рукой по дверной коробке сверху… и едва сдержала крик радости. Там находился нужный ключ, что вселило в нее уверенность и убедило в правильности предпринятых шагов. В следующую минуту она уже вошла в просторную и хорошо оборудованную кухню. Слева находилась кладовая для продуктов, справа – буфетная, где хранились скатерти, столовое серебро, стеклянная посуда и различные аксессуары. Из буфетной можно было попасть прямиком в столовую.

План-Крепен направилась туда, когда зазвонил телефон. Звонок раздавался в двух различных местах: один в прихожей, другой – где-то в глубине квартиры. Один звонок… второй… третий… Она боролась с желанием ответить – а вдруг там окажется кто-то интересный? – когда услышала мужской голос:

– Алло? Да, да, это я!

Господь всемогущий! Гаспар Гриндель! Но что он здесь делает? Мари-Анжелин отложила размышления на потом, на цыпочках бросилась к телефону в прихожей и бесшумно сняла трубку… Она сразу же поморщилась от разъяренного голоса, говорящего по-итальянски и изрыгавшего поток ругательств, который Гриндель не стал долго слушать.

– Хватит! – проревел кузен Лизы и сразу же понизил голос. – Если вы беспокоите меня для того, чтобы оскорблять, то вы могли бы и подождать! Вы в своем уме? Зачем вы звоните мне сюда?

– Я звоню туда, куда могу, а я вас ищу повсюду! Но вас нигде нет и…

– Вы же меня нашли! Что вы хотите?

– Вы должны догадываться: я хочу свою долю! Половину коллекции, если угодно! Если она у вас, то только потому, что я сделал всю грязную работу!

– Давайте поговорим о вашей «грязной работе»! Кто этот тип, которого вы убили вместо моего дяди? И зачем вы сказали, что я узнаю его по родинке в форме земляники на лопатке?

Итальянец на другом конце провода засмеялся:

– Ну, вы должны же были его опознать! Сходство этого типа с Кледерманом было… скажем так, приблизительным. Поэтому нужно было его основательно изуродовать, чтобы все подумали о пытках…

– Так кто же этот тип?

– Вам это зачем? Похороны состоялись, завещание прочли, все смогли убедиться, что коллекция исчезла… Эта великолепная коллекция, ключ от которой я вам послал, а коды добровольно подсказала ваша прекрасная кузина… Итак, теперь я требую мою часть! Иначе…

– Иначе что? Если вы разоблачите меня, то тем самым затянете петлю на собственной шее!

Итальянец снова засмеялся:

– Вы и в самом деле принимаете меня за глупца! Мне достаточно предъявить настоящего Кледермана!

– Он у вас?

– Естественно! И с ним очень хорошо обращаются! Но долго это продолжаться не будет, если вы не отдадите мне то, что мне причитается! Видите, мой дорогой, я никогда вам не доверял, а сейчас мой мизинец подсказывал мне, что вы вполне способны оставить куш себе! На наследство мне было, в сущности, наплевать. Но коллекция меня очень сильно интересует! Вам же известно, как мы в нашей семье любим знаменитые драгоценности? Итак, вы знаете, что вам следует делать! И можете считать, что вам повезло: я веду себя прилично и не требую всю коллекцию целиком!

– Да что вы говорите! – усмехнулся Гриндель. – Я намерен исчезнуть, старина, и вам будет очень непросто меня найти!

– Вы так думаете? Я же говорю с вами сейчас, не так ли? Ладно, не переживайте слишком сильно! Я не хочу смерти вашего дядюшки и намерен дать вам отсрочку… честную, чтобы вы могли вернуться! Скажем… две недели? В нужное время вы получите инструкции, чтобы передать мне мою долю!

– Почему вы так уверены, что я не пошлю туда полицию?

– Вы принимаете меня за мальчика из церковного хора? Если вы так поступите, то не только ваш дядя воскреснет, но и вам не придется долго наслаждаться радостями жизни! Будьте же благоразумны! Впрочем, если вы решитесь выполнить вашу часть сделки, мы могли бы снова поработать вместе.

– Вы сошли с ума!

– Напротив, я необычайно разумен! Я с удовольствием прибрал бы к рукам коллекцию вашего дорогого кузена Морозини! У вас будет огромное преимущество: ваша прекрасная кузина станет вдовой! Подумайте об этом!

Трубку повесили, и на лбу у шпионки выступил пот. Мари-Анжелин аккуратно положила трубку на рычаг, а всего в нескольких метрах от нее Гаспар Гриндель дал выход своей ярости, разбив какой-то предмет из фаянса или фарфора.

План-Крепен на минуту задумалась над тем, что ей делать раньше. У нее так сильно билось сердце, в ушах как будто стучал барабан… В любом случае, медлить не стоило. Она быстро вернулась в буфетную, прошла в кухню и едва успела нырнуть под массивный дубовый стол, который почти до полу закрывала клеенка: к ней направлялся Гриндель. Мари-Анжелин решила, что он собирается выйти через черный ход, и затаила дыхание. Но нет! Он остановился прямо возле ее убежища. Она неожиданно увидела две ноги в серых брюках менее, чем в пятидесяти сантиметрах от себя, и тут же на пол шлепнулись два саквояжа из полотна, отделанных кожей… Ведь не собирается же он остаться здесь?

Но едва Мари-Анжелин успела задать себе этот вопрос, как ноги задвигались, обошли стол и остановились перед шкафом. Скрипнула дверца. Послышался звон бокалов, бутылок, и План-Крепен поняла, что Гриндель ищет себе «успокаивающий» напиток. Только бы он не уселся здесь, иначе его ноги наткнутся на нее, а она не смеет пошевелиться, чтобы отодвинуться… К счастью, он по-прежнему стоял. Может быть, кузен Лизы торопится? Иначе зачем ему было нести багаж в кухню?

Вскоре План-Крепен услышала, как жидкость полилась в бокал, потом ее залпом проглотили, затем Гриндель налил еще порцию, с удовлетворением выдохнул, пробормотал нечто нечленораздельное, затем более отчетливо:

– Давай! Еще глоток на дорожку!

Он проглотил третью порцию в том же темпе. Потом саквояжи проделали обратный путь с пола, ботинки из серой замши двинулись к двери черного хода и резко остановились.

– Это что такое?

Должно быть, Гриндель удивился тому, что дверь только прикрыта, но после минутного раздумья он явно счел это малозначительной деталью, запер дверь за собой и начал спускаться по лестнице. Гаспар Гриндель ушел…

Не без труда План-Крепен удалось выбраться из-под стола, где она дрожала от страха. Она нашла стул и без сил рухнула на него. За всю ее жизнь ей еще никогда не было так страшно! Если бы Гриндель обнаружил незваную гостью, то этот похожий на шкаф здоровяк, привыкший к походам по горам, мог бы придушить ее одной рукой! Чтобы удостовериться в том, что все на месте, Мари-Анжелин провела рукой по шее сзади и повернула голову. Это позволило ее взгляду остановиться на оставленной на столе открытой бутылке с вином и стаканом. Она схватила ее, убедилась в том, что это ром – определенно предназначенный для кулинарных целей, – и сделала большой глоток, не утруждая себя поисками другого стакана.

Только когда алкоголь обжег ей горло и пищевод, План-Крепен заметила, что промерзла до костей, хотя на улице было тепло. Но ром вернул ей смелость. Она встряхнулась, словно пес, только что выбравшийся из воды, и уверенная в том, что Гриндель не вернется, отправилась осматривать его квартиру.

Вернувшись к телефону в прихожей, Мари-Анжелин задумалась, не позвонить ли ей Ланглуа, но предпочла этого не делать, чтобы не впутывать в историю драгоценную Евгению Генон и консьержку.

План-Крепен сначала подошла к окну в надежде увидеть Гринделя. И она его увидела. Он перешел улицу, подошел к маленькой серой машине, бросил саквояжи в багажник, закрыл его на ключ, сел за руль и уехал.

Только после этого она начала осмотр квартиры. Вне всякого сомнения, это была меблированная квартира, пусть и богатая, но все-таки ужасно банальная! Обе гостиные были обставлены мебелью в стиле Людовика XVI – подделка, хотя и красивая! – с репсовой обивкой цвета граната и такими же шторами и напоминали приемную дантиста, не слишком заботящегося о чувствах своих пациентов, или же швейцарского банкира. В столовой царствовал стиль Генриха II. Она не располагала к веселым пирушкам, которые обычно так любят богатые холостяки. Обстановка спальни с ее почти черным палисандровым деревом и темно-синим репсом явно была приобретена в «Галери Барбес», как и кабинетная мебель, где стояли угловой диванчик (одному Господу известно зачем!), обитый зеленым репсом, простой сейф и письменный стол. Последний своими многочисленными ящичками напоминал кассу. Не были забыты кресло, пара стульев и несколько полок. Книг на них почти не было, зато бумаги лежали в изобилии. Ванную комнату, должно быть, не переделывали со времен постройки дома. Весь пол в квартире покрывал безликий бежевый ковер, а копии картин разных веков были развешаны по стенам… Не создавалось даже впечатления, что в этой квартире жили… или жил такой скупец, которые встречаются крайне редко!

План-Крепен подумала: а случалось ли Лизе бывать здесь, и решила, что нет, Лиза сюда не приходила. Женщина с ее вкусом закричала бы от ужаса и убежала. Если только она не пребывала в том странном состоянии, до которого ее довели!

Старая дева с удовольствием бы порылась в письменном столе, но, вполне вероятно, ей могло пригодиться только содержимое сейфа. Так как у нее не было возможности его открыть, Мари-Анжелин предпочла оставить эту задачу полиции.

Наконец, подумав о том, что время бежит быстрее, чем ей могло показаться, она посмотрела на свои часы. В запасе у нее оставалось не больше десяти минут: дамы вот-вот закончат лакомиться пирогом с миндалем и шоколадом. План-Крепен спустилась по черной лестнице, миновала угол двора, и только тут ей пришло в голову, что Гриндель мог закрыть за собой калитку, столь предусмотрительно оставленную ею только прикрытой. Она быстро перекрестилась, на цыпочках миновала дверь в привратницкую, заметила широкую спину продолжающей беседу Евгении, дотронулась до калитки и с облегчением констатировала, что та по-прежнему была открыта. Через три секунды она уже находилась на улице и пустилась бежать, как будто кто-то гнался за ней по пятам. Эта пробежка привлекла внимание свободного таксиста, который поехал с ней рядом.

– Такси, дамочка? Вы явно очень торопитесь, – окликнул он Мари-Анжелин.

Она резко остановилась, и так как шофер уже открывал ей дверцу, не вставая со своего места, План-Крепен решилась.

– Отличная мысль! – оценила старая дева. – Везите меня на набережную Орфевр!

– К полицейским? – несколько удивленно переспросил таксист.

– Вот именно, к полицейским! И побыстрее!

Он тронулся с места без лишних споров.

– Но, я надеюсь, вы все-таки не там живете? – пошутил таксист.

– Нет, но я направлюсь именно туда! Поторопитесь, пожалуйста!

Чтобы ясно дать мужчине понять, что она больше ничего ему не скажет, Мари-Анжелин поглубже устроилась на сиденье, взялась за ручку дверцы и отвернулась от него. Разочарованный, но желающий продемонстрировать ей свои таланты таксист прибавил скорость. К счастью, он оказался настоящим виртуозом руля, и через четверть часа машина остановилась перед входом в уголовную полицию. Мари-Анжелин хотела с ним расплатиться, но таксист деньги не взял.

– Хотите, чтобы я вас подождал? – спросил он. – Едва ли вас задержат, у вас не тот вид. Здесь непросто найти машину, а сейчас как раз час «пик»!

План-Крепен не успела ответить. К дверце уже нагнулся один из дежурных и, коснувшись козырька кепи, сказал:

– Здесь нельзя стоять! Вы что-то хотите, мадам?

– Увидеть главного комиссара Ланглуа. Разумеется, если он на месте!

– Я не видел, чтобы он уезжал.

– В таком случае, водитель, подождите меня!

– Я буду напротив! – ответил тот довольным тоном.

В следующее мгновение гордая родственница крестоносцев уже переступала, не без трепета, который она пыталась скрыть, тот самый порог, через который до нее переступили многие известные преступники. Она поднялась на второй этаж, где дежурный поинтересовался у нее, какова цель ее визита.

Она повторила свою просьбу о встрече с главным комиссаром Ланглуа и попросила передать ему свою визитную карточку, на которую она возлагала большие надежды. И результат превзошел ее ожидания: едва дежурный скрылся в кабинете большого начальника, как тот практически мгновенно появился на пороге.

– Какая неожиданность! Но входите же, входите! И садитесь, прошу вас!

Этот человек, всегда отлично владевший собой, выглядел взволнованным и, пожалуй, удивленным. Он почти подтолкнул План-Крепен к креслу, она села и решила попозже осмотреть этот большой кабинет, столь давно знакомый Альдо и Адальберу. Да ей и времени для этого не оставили.

– Мадемуазель дю План-Крепен у меня? Этот день я отмечу в календаре красным цветом. Но я полагаю, что вы пришли не только для того, чтобы пожелать мне доброго дня. Я был бы счастлив, разумеется, так как нам с вами редко выпадает возможность побеседовать… И, знаете ли вы, что я часто сожалею о невозможности привлечь вас к работе?

Господи, каким же комиссар был очаровательным, когда хотел этого! План-Крепен ни на мгновение не усомнилась в искренности его слов, но она волновалась по поводу того, как Ланглуа отреагирует на ее исповедь. Когда комиссар предположил, что она принесла ему известия от тандема Альдо-Адальбер, Мари-Анжелин глубоко вздохнула и ответила:

– Нет. Я должна вам рассказать об убийце!

Ланглуа вздрогнул. Его улыбка мгновенно растаяла, брови нахмурились, лицо стало суровым, он вернулся к своему письменному столу и сел в кресло.

– О каком?

– О Гаспаре Гринделе! Я видела его меньше часа назад.

– Где же, скажите на милость?

– В его квартире на авеню Мессины, куда он, должно быть, заехал за вещами. Уезжая, он взял с собой два саквояжа.

– Откуда вам это известно? Вы его видели? Он с вами говорил?

– Не говорил, нет… Но я его видела, да. То есть не совсем. Мне были видны только его ноги ниже колен, пока он пропускал пару стаканов рома в своей кухне!

– А что вы там делали?

– Я? Ничего! Я сидела под столом!

Увидев, что комиссар начинает сердиться, и, не желая продолжать шутку, Мари-Анжелин поспешила добавить:

– Я была уверена в том, что смогу что-то найти в этой квартире, и сумела туда войти…

– И каким же это образом?

– Через черный ход. Я заметила, что двери, выходящие на черную лестницу, всегда легче открыть, чем парадный вход. С помощью шпильки для волос можно творить чудеса…

– Ах, вот как? Смотрите-ка!

Разговор принимал опасный оборот, и План-Крепен совсем не понравилось выражение лица комиссара. Она решила атаковать:

– Послушайте, господин комиссар, я должна вспомнить каждое слово услышанного мной диалога. А это непросто! Если вы будете все время меня прерывать, мне это не удастся!

– Простите! Один вопрос: кто вел этот диалог?

– Гриндель и человек, считающий себя реинкарнацией Цезаря Борджиа.

– В таком случае, рассказывайте!

План-Крепен начала свое повествование, поначалу тщательно выбирая слова. Она говорила о том, как проникла в пустую квартиру, как была удивлена, услышав голос кузена Лизы, как подслушала его разговор по параллельному телефону. Ее фантастическая память помогла ей восстановить диалог почти дословно. Не умолчала она и о том, как потом оказалась под столом.

Верный своему обещанию, Ланглуа слушал ее, не перебивая, но со все возрастающим интересом.

– Невероятно! – выдохнул он. Потом встал. – Вы смогли бы повторить этот разговор еще раз? Но только помедленнее, будьте любезны!

– Вот это труднее! Чтобы правильно все вспомнить, я должна говорить быстро!

Ланглуа вышел из кабинета и спустя три минуты вернулся с молодым человеком лет двадцати пяти, которого он представил Мари-Анжелин:

– Это Анри Ваннье! Как можно понять по маленькому аппарату, который он принес с собой, он стенотипист. Работает так же быстро, как и в Национальном собрании, и оказывает нам огромную услугу, потому что благодаря ему мы можем потом спокойно изучать любые самые быстрые разговоры. Садитесь, Анри. И когда вы будете готовы…

Молодой человек поставил свой аппарат на приставной столик, улыбнулся Мари-Анжелин, которая тут же улыбнулась ему в ответ, и стал ждать продолжения. Оно последовало незамедлительно… План-Крепен повторила все с той же скоростью телефонный диалог, не изменив его ни на йоту. Комиссар Ланглуа смотрел на нее с восхищением.

– Мое желание похитить вас у госпожи де Соммьер становится все более настойчивым! – сказал он Мари-Анжелин, когда Ваннье ушел. – Вы бесценная помощница, и тандему Морозини – Видаль-Пеликорн повезло, что у них есть вы…

– Могу ли я задать вопрос?

– Думаю, вы это заслужили!

– Каким образом Гриндель оказался в Париже? Я была уверена, что он находится в Цюрихе под наблюдением полиции!

Лицо Ланглуа потеряло свою приветливость и снова нахмурилось:

– Я тоже так думал! Ему, должно быть, удалось сбежать. Полиция в Швейцарии более чем надежная, в ней служат люди честные и смелые, стоящие на защите закона, но…

– Но?

– Им, возможно, не хватает хитрости, а вот у Гринделя и у его сообщника ее, по-моему, с избытком! Кстати, а где наши «береговые братья»?[414]

– Вы имеете в виду Альдо и Адальбера? – с легким смешком уточнила Мари-Анжелин. – Они были бы довольны, если бы услышали от вас эту метафору!

– Согласитесь, что хитрости им не занимать! И вам, впрочем, тоже!

– Считайте, что я этого не слышала. А они скоро должны вернуться. Они просто поехали в Венецию, где Альдо надо решить кое-какие вопросы с Ги Бюто…

План-Крепен встала, собираясь уйти. Комиссар остановил ее:

– Еще одно слово! Те саквояжи, которые вы видели, вы смогли бы их описать?

– Обычные дорожные сумки из льняного холста, отделанные светло-коричневой кожей. Впрочем, известной марки. Я бы сказала от Ланселя или Виттона… Но, скорее, это Лансель, если судить по ткани.

– Достаточно большие, чтобы вместить коллекцию Кледермана?

– Этот вопрос следовало бы задать Альдо. Я ее никогда не видела.

Двумя руками План-Крепен показала размер саквояжей:

– Примерно такие! При условии, что драгоценности вынули из футляров и переложили в кожаные мешочки, то пожалуй… Хотя им повредит, если их свалить кучей.

– Еще одно! А коллекция Морозини? Ее вы видели?

– Да. Она не настолько внушительная, но ради нее стоит попутешествовать. Великолепное собрание! Но тот, кто захочет ею завладеть, должен обладать не только талантами взломщика, но и силой Геркулеса. На первый взгляд это просто любопытная вещь: огромный средневековый сундук, окованный железом и вмонтированный в мраморные плиты пола в кабинете Альдо. Но он продублирован еще и современной стальной рубашкой, которая открывается только с помощью кода… В стену соседней комнаты вмонтирован другой сейф, не такой импозантный и спрятанный за картиной. В нем хранятся украшения Лизы и «транзитные» драгоценности.

– Коды вы случайно не знаете? – спросил удивленный Ланглуа.

– Что вы, нет, конечно! – План-Крепен бросила взгляд на свои наручные часы. – Думаю, мое такси достаточно долго меня ждет, и если я вам больше не нужна…

– Пока нет. Я вам искренне благодарен за то, что вы сразу же пришли ко мне с вашей… исповедью! Я вас провожу…

Когда они подошли к лестнице, комиссар взял руку, которую ему протянула Мари-Анжелин, и по-мужски пожал ее, а потом добавил:

– В ближайшие дни вы должны мне продемонстрировать ваше умение открывать двери с помощью шпильки для волос! Вы же знаете, что в этом я похож на Людовика XVI: все, что касается слесарного дела, вызывает мой живейший интерес!

План-Крепен, вернувшуюся на улицу Альфреда де Виньи, встретило целое собрание. Альдо и Адальбер только что приехали из Венеции и пытались успокоить госпожу де Соммьер, почти уверенную в том, что с ее верной компаньонкой случилось несчастье. Она чуть не плакала, но слезы сменились гневом:

– Вы видели, который час? Я вас предупреждала, что предупрежу Ланглуа, если вы не вернетесь к семи часам!

– Почему же мы этого не сделали? Именно у него я и была.

– Вас арестовали?

– Нет. Я отправилась к нему по своей собственной воле, чтобы рассказать о том, чему я была свидетелем. Здравствуйте, Адальбер, здравствуйте, Альдо! Какая жалость, что вы не вернулись раньше! Через пять минут я расскажу вам о своих приключениях. Позвольте мне сначала принести извинения нашей маркизе!

– Отложите извинения на потом! Идемте к столу! Вы расскажете нам о ваших подвигах за ужином! Эвлалия уже, должно быть, в трансе!

Маркиза сухостью тона пыталась замаскировать пережитое ею волнение. После пары глубоких вздохов она практически пришла в себя, а потом на помощь подоспел бокал шамбертена, поданный ей Сиприеном перед супом. Она выпила его залпом и почувствовала себя намного лучше. Это было настолько несвойственно закоренелой любительнице шампанского, что Альдо не выдержал:

– Раз традиции нарушены, мы бы тоже не отказались от такого лекарства!

Адальбер и План-Крепен хором поддержали его.

Когда суп отослали на кухню, «чтобы не переедать», и ожидали следующего блюда, госпожа де Соммьер приказала:

– Теперь рассказывайте, План-Крепен! Мы достаточно ждали… Что вы нашли у этого Гринделя?

– Его самого… Но будьте уверены, он меня не видел, а я видела лишь его ноги.

И теперь уже для этой аудитории, не менее внимательной, как и предыдущая, Мари-Анжелин повторила рассказ о своих приключениях, не забыв упомянуть о визите на набережную Орфевр. Быстрее всех отреагировал Адальбер:

– Черт побери, почему швейцарцы его не арестовали?

– За лжесвидетельство, подтвержденное к тому же Лизой? Этого недостаточно! – ответил Альдо. – Хороший адвокат нашел бы множество причин, чтобы его освободили. Они всего лишь взяли с него подписку о невыезде и установили наблюдение…

– Браво за наблюдение! И где его теперь искать? Гриндель определенно не живет в своей квартире, куда он вернулся тайком и только для того, чтобы забрать свои сумки. Ты его знаешь, Альдо. Как, по-твоему, могла в этих сумках лежать коллекция твоего тестя?

– Без футляров – несомненно! Кольцо, пара браслетов много места не занимают… Остается лишь надеяться, что в руках этого вандала предметы не слишком пострадают!

– Невероятно! – воскликнула маркиза, с грохотом опуская свой прибор на тарелку. – Я никогда бы не поверила, что доживу до того, что услышу такое! К тому же в моем доме! И от вас двоих!

– В чем дело, тетушка Амели?

– Драгоценности! Опять драгоценности! А что же несчастный Кледерман? Мне кажется, что, прежде чем заняться коллекцией, вы могли бы подумать о нем, о его жизни! Если я правильно поняла из репортажа План-Крепен, ему остается жить две недели, а вы…

Старая женщина едва не заплакала. Альдо накрыл ее руку своей, она нежно сжала его пальцы.

– Разумеется, мы об этом думаем. Но, все же, признайте, что самый лучший способ сохранить ему жизнь – это отправиться на поиски того, что ему дороже всего на свете, после дочери и внуков, разумеется. И как вы только что заметили, у нас всего лишь две недели…

– … и ни малейшего представления о том, куда Гриндель мог отвезти одну из своих сумок! – дополнила План-Крепен.

– Если вы что-то знаете об этом, просветите и нас, не стесняйтесь! – раздраженно сказал Альдо.

– Вы знаете об этом не меньше меня, так заставьте поработать ваше серое вещество, как сказал бы Эркюль Пуаро, маленький проницательный бельгиец госпожи Агаты Кристи, которую мы имели удовольствие встретить в Египте!

Адальбер засмеялся, и его смех несколько разрядил атмосферу.

– Успокойтесь оба! Если вы будете ссориться, это не поможет нам сдвинуться с места!

– У тебя есть идея?

– Можете сами ее оценить. По-моему, коллекция не может находиться слишком далеко от того места, где нашли тело лже-Кледермана.

– Значит, около Дьеппа?

– В бухте Бивиля?

– Почему бы и нет? Попробуем порассуждать! У Гринделя было мало времени, чтобы ограбить хранилище. С другой стороны, он не мог отправиться в Англию, чтобы забрать ключ сразу же после похищения…

– Это понятно! Ему потребовалась бы уйма времени, чтобы потом вернуться в Цюрих! И я уже не говорю о пересечении границ.

– Он мог проделать этот путь без труда. Напоминаю, что он гонщик-ас, и у него есть, по меньшей мере, один спортивный автомобиль! Для него дальний пробег не проблема!

– Машина, которую я заметила на авеню Мессины, была не похожа на болид, – вмешалась План-Крепен. – Она маленькая, серая, неприметная. Идеальный вариант, чтобы остаться незамеченным или делать покупки в Париже. Поэтому я думаю, что он не мог далеко уехать.

– И?

– У него должно быть еще одно убежище в городе или ближайшем пригороде Парижа. Пусть в кухне нашлась бутылка рома, а в кабинете царил беспорядок, в квартире определенно давно никто не живет.

– То есть он зашел туда только для того, чтобы забрать сумки, оставленные в квартире после ограбления? – задумчиво произнес Альдо. – Не проще ли было отвезти их обратно в Швейцарию? Хотя пришлось бы пересечь границу…

– Что-то мне подсказывает, что для него это не проблема! – заметил Адальбер. – Он скроен как горец, этот тип…

– В Швейцарии таких много, – сказала тетушка Амели. – Это такая страна!

– Вы правы, но мне бы хотелось узнать, где Гриндель родился. Нужно спросить об этом Ланглуа. Если предположить, что где-то у массива Юра, то он может знать некоторые тропы контрабандистов…

– Ты бредишь, старина!

– Тогда будь добр, не мешай мне, старина! Вот как я представляю картину. Прекрасная ночь, он приближается на своем автомобиле к границе, оставляет его в заранее найденном укрытии и продолжает свой путь пешком. Оказавшись в Швейцарии, он прячет сумки в пункте Х или Y, возвращается к своему авто, спокойно пересекает границу, предъявив паспорт пограничникам, отъезжает немного от границы. А следующей ночью, к примеру, ему остается только забрать сокровища дядюшки Морица!

– Изобретательно! – оценила План-Крепен. – Но тогда зачем ему оставлять эту проклятую коллекцию здесь? Должно же у него быть место, где ее спрятать.

– Несомненно, но его сообщник тоже в Швейцарии, пусть даже в другом кантоне. А так как у Гринделя нет никакого желания с ним делиться, а в Цюрихе он под подозрением, он счел более безопасным вернуться во Францию. До настоящего времени он ощущал себя здесь вполне комфортно, пользовался привилегиями швейцарского банкира, управляющим швейцарским банком. Но по мере того, как разворачивались события, ему потребовалось срочно забрать пресловутую коллекцию из этой квартиры, куда вполне могла наведаться полиция с обыском… А тут неожиданный звонок от Борджиа. А что, если он испугался? Он не ожидал, что его дядя до сих пор жив, что его держат в тайном месте и готовы предъявить, если Гриндель будет продолжать упорствовать и не поделится добычей! Пожалуй, по зрелому размышлению, именно это последнее объяснение и является правильным…

– Тогда другой вопрос: как Борджиа узнал, что Гриндель находится в своей парижской квартире и что ответит ему? – поинтересовалась План-Крепен.

– Возможно, он позвонил туда наудачу? – вздохнул Альдо. – Должно быть, он звонил всюду, где мог находиться Гриндель! Кстати, как вам показалось, Мари-Анжелин, звонок был издалека?

Она ответила не сразу, пытаясь вспомнить телефонный разговор как можно лучше. До этого момента, захваченная содержанием разговора, она не обращала внимания на эту деталь. Но теперь…

– Ну же? – поторопил ее Адальбер, и маркиза тут же решительно хлопнула его по руке.

– Не подталкивайте ее! Вы ее собьете!

– Сбить Мари-Анжелин? Это бы меня удивило!

План-Крепен продолжала размышлять и вдруг:

– Нет… Я не слышала никаких помех, свойственных междугородним звонкам. Это точно! У меня было такое впечатление, будто Борджиа в соседней комнате!

– Значит, он звонил из Парижа! Проклятье! Как бы мне хотелось пройтись по этой квартире! Письменный стол в беспорядке, заваленный бумагами! Обожаю! Как вы думаете, где он прятал сумки?

– У меня не было времени это выяснить, но точно не в сейфе, в этом я уверена. Сумки слишком объемные, чтобы туда поместиться. А теперь Ланглуа точно пошлет туда бригаду. Честно говоря, я сделала глупость, поторопившись обо всем рассказать комиссару…

– Только не упрекайте себя, – успокоил ее Альдо. – Вы так поступили, потому что вы не знали, что мы возвращаемся. Вы заслужили лавровый венок за проявленную смелость, потому что вы сильно рисковали и получили отличный результат!

– Что нам теперь делать? – поинтересовался Адальбер, ловя на тарелке ягоду малины, ускользнувшую из его пирога.

– Дайте мне подумать! Сейчас для нас главное разыскать Кледермана, пока он действительно не умер…

– Будем надеяться, что пережитое им после похищения не слишком подточило его силы, – в задумчивости произнесла госпожа де Соммьер. – Он не отличался отменным здоровьем, и Лиза не зря беспокоилась на его счет. По-моему, у него предполагали рак?

– Действительно, но это была – благодарение Богу! – ложная тревога. Его анализ крови перепутали с анализом другого человека. Но он так и не оправился после жестокой смерти своей жены. Именно поэтому он запретил нам рассказывать о своем аппендиците!

– А почему его оперировал светило восстановительной хирургии? – задала неожиданный вопрос Мари-Анжелин.

Госпожа де Соммьер прыснула:

– Мне случалось замечать за вами, План-Крепен, что после гениальных озарений вам случается произносить глупости! Вы можете не сомневаться, что ваш возлюбленный режет внутренности не менее успешно, чем реконструирует лицо. И потом, он лучший друг Кледермана и непременно хранит все известия в тайне! И не краснейте, черт побери! На вашем месте я проявила бы больше гордости!

– Может, нам стоит вернуться к бедняге Кледерману? – жалобно произнес Адальбер. Брови Альдо взлетели вверх от изумления, и он задумался: так ли уж благосклонно его «больше, чем брат» смотрит на флирт будущего Нобелевского лауреата и старой девы, которую он уже начал постепенно считать своей собственностью, ведь она постоянно им восхищалась. Не она ли отправилась в Англию, чтобы вырвать его из когтей Торелли? Адальбер даже признался Мари-Анжелин, что она спасла ему жизнь…

Поэтому Морозини ласково улыбнулся своему другу:

– Но мы его и не покидали, мой дорогой! Хорошо, вернемся к серьезным вещам! Думаю, нам следует позвонить Ланглуа и попросить его отсрочить обыск в квартире Гринделя.

– Для чего? – спросила План-Крепен, лицо которой постепенно приобретало свой обычный цвет.

– Нам необходимо узнать, где спрятался Гриндель, сесть ему на «хвост» и постараться выяснить побольше информации. Нам нужно находиться где-то поблизости, когда он выполнит ультиматум Цезаря. Не забывайте, что он под наблюдением у швейцарской полиции, у нашей полиции, у Скотленд-Ярда, поэтому Гриндель не может допустить «воскрешения» своего дяди! Кледерман для всех мертв – и даже похоронен! – мертвым и должен оставаться, иначе, прощай коллекция. Гриндель, несомненно, решит, что половина драгоценностей – не такая высокая плата за спокойную жизнь в будущем…

– Ты не забыл, что он жаждет получить и твою коллекцию?

– О, я ничего не забываю, но при нынешнем положении дел это уже не так важно…

– Неважно? Когда мы имеем дело с таким проходимцем?

– Я никогда не говорил, что не приму мер предосторожности. Но вот если бы тетушка Амели, к примеру, взяла на себя труд написать бабушке Лизы и предупредить ее, чтобы были приняты все меры для защиты малышей! Посоветуйте графине послать в «Рудольфскроне» Иоахима, ее венского мажордома. Он ненавидит меня, но обожает детей, и один стоит целой армии!

– Письмо уйдет завтра с утренней почтой! Но если мы не знаем, где скрывается Гриндель, то нам известно убежище Цезаря. Почему бы не попытаться выяснить, что происходит в Лугано? Ланглуа ведь послал туда своих людей, чтобы следить за действиями наших двух донкихотов. Если будешь звонить Ланглуа, спроси, нет ли у него новостей!

Но у комиссара новостей не оказалось, более того, ему пришлось вернуть в Париж инспекторов Соважоля и Дюрталя. Они не только умирали в Лугано от скуки, но и были одними из лучших сотрудников Ланглуа, который больше не мог без них обходиться.

– Ладно! Раз мы не можем поймать Гринделя, мы отправимся в Лугано, – решил Альдо.

Часть третья