Он коснулся подбородка пальцами, затем взглянул на руку, разглядывая ногти, суставы, мускулы и вены, рельефно выступающие на мраморной коже. Он пропустил пальцы сквозь свои тонкие шелковистые волосы и глубоко вздохнул.
— Логика! Мир жаждет логики. У меня ее нет, хотя я здесь и создан как человек с умом, сердцем и душой. Миру нужна логика?.. Вся логика мира не стоит одной счастливой догадки. Человечество мучительно ткет паутину мудрых мыслей, хотя другие, безымянные ткачи, действуя случайным образом, добиваются лучшего результата. Так много ли смысла в мудрости?
— Не знаю. — Мунглум вздохнул. — Так говорят искатели приключений, циники. Но мы же не дикари и не циники, Эльрик. Другие люди идут своими путями и находят другие смыслы, чем ты.
— Я иду путем, который предопределен. Ладно, пошли в Драконьи Пещеры и посмотрим, удалось ли Дайвиму Слорму разбудить наших рептилий.
Они спустились к основанию развалин и пошли по узкому оврагу, который когда-то был самой прекрасной улицей Имрира. Потом вышли из города и прошли по тропе, заросшей густой, короткой травой, вспугнули стаю больших воронов, которые поднялись в воздух. Лишь их предводитель уселся, балансируя, на куст. Его перья были взъерошены, он взирал на людей с высокомерным превосходством.
Вниз, мимо острых скал, к темному зеву Драконьих Пещер, вниз, шаг за шагом, по ступеням, выхватываемым из тьмы чадящим факелом, во влажный теплый мрак, заполненный густым запахом рептилий. В первой пещере лежали громадные распластанные тела спящих драконов, их свернутые кожистые крылья были прижаты к телам, их зеленые и черные чешуйки отливали радугой, их когтистые лапы были подобраны, а небольшие головы с приоткрытыми челюстями обнажали длинные зубы, которые в темноте пещеры походили на белые сталактиты. Их раздутые красные ноздри издавали слабый храп. Запах, исходящий от их тел и дыхания, невозможно было спутать с другим.
Он будил в Мунглуме воспоминания, унаследованные от его предков, окрашенные в мрачные тона, о тех временах, когда эти драконы и их повелители пересекли подвластный им мир, их огненосный яд капал из пастей, воспламеняя все, над чем они летели. Эльрик, знакомый с драконами, тяжело переносивший их запах, прошел через одну пещеру, пока не нашел Дайвима Слорма, расхаживающего с факелом в одной руке и свистком в другой. Он яростно ругался.
— Ничего! Даже не шевелятся, Эльрик, даже не моргают! Возможно, они не проснутся, пока не проспят несколько десятков лет. Ах, зачем мы использовали их так неразумно, когда они нужны нам теперь!
— Ни ты, ни я не знали, что они понадобятся так скоро. Поэтому сожалеть бесполезно.
Эльрик разглядывал громадные темные тела. Здесь, где-то недалеко от остальных, лежал драконовожак, к которому он испытывал странную симпатию, Огнезуб, самый старший из всех. Ему было пять тысяч лет — возраст весьма умеренный для дракона. Огнезуб, как и все остальные, спал.
Эльрик узнал его, подошел к зверю, коснулся чешуи, провел рукой по неровным клыкам, почувствовал легкое движение его языка и улыбнулся. Буреносец дрогнул. Эльрик шлепнул по рукояти меча.
— Здесь даже ты бессилен. Драконы неуязвимы. Они выживут, когда весь мир обратится в ничто.
Дайвим Слорм заговорил с другого конца пещеры:
— Я не думаю, что мы добьемся успеха в ближайшее время, Эльрик. Давай вернемся в башню д’Арпутна и подкрепимся.
Втроем они прошли через пещеру и по ступеням поднялись к солнечному свету.
— Так, — отметил Дайвим Слорм, — все еще не темнеет. Солнце остается в этом положении уже тринадцать дней, с тех пор, как мы покинули лагерь Хаоса и вернулись в Мель-нибон. Какой же силой должен обладать Хаос, если может остановить Солнце?
— Может быть, Хаос не имеет к этому никакого отношения, сказал Мунглум. — Хотя, конечно, может, это их рук дело. Да и Время остановилось. Оно ждет. Но чего? Пытаются приостановить окончательный разгром? Или это влияние Великого Равновесия, которое стремится восстановить порядок и мстит тем силам, которые подчинились Хаосу? Если это работа Времени — оно ждет нас. Трое смертных плывут по течению, ожидая чего-то от Времени, так же, как оно ожидает их?
— Возможно, Солнце ждет нас, — согласился Эльрик. — Разве нам не уготована судьба подготовить мир к новому этапу? Такое положение заставляет чувствовать себя кем-то большим, чем просто пешкой в предрешенной игре. Что, если мы чего-то не сделаем, не сумеем добиться того, что предрешено? Будет ли Солнце оставаться на том же самом месте?
Они остановились, всматриваясь в красный диск, который заливал Землю непривычным алым светом. Черные облака все ползли по небу, иногда закрывая его. Откуда эти облака? Куда они плывут? Казалось, они появились намеренно. Возможно даже, это и не облака вовсе, а духи Хаоса, несущие какую-то весть. Эльрик одернул себя, такие предположения ничем не отличались от базарной болтовни.
Они прошли в башню д’Арпутна, где много лет назад он потерял свою любовь, кузину Каймориль. Все, что последовало потом, было лишь следствием этой утраты и результатом его странного сосуществования с клинком, который висел у него на боку.
Башня уцелела в пламени, хотя краски, которыми она была разрисована, потемнели от жара. Здесь он оставил друзей и, даже не поужинав, направился в свою комнату, где бросился, не снимая одежды, на постель и провалился в сон.
Эльрик уснул и Эльрик грезил. Хотя и чувствовал призрачность обступивших его образов. Все его попытки проснуться оказывались совершенно бесполезными. Вскоре он сдался и позволил сну вести себя...
Он увидел Имрир таким, каким тот был несколько веков назад. Имрир, почти такой же, как тот, на который он совершил набег и который разрушил. Такой же, но немного другой, отличающийся более яркими краскми, будто бы только что заигравшими на его стенах. Вдобавок солнце было темно-оранжевым, небо — глубоким, темно-синим, изнывающим от жары. Должно быть, с тех пор многие свойства мира изменились, потому и казались ему неожиданными.
Люди и животные ходили по сияющим улицам. Высокие мельнибонийцы, мужчины и женщины, шли с грацией горных тигров. Рабы с грубыми лицами, глазами, в которых смешалось нетерпение и смирение. Длинноногие лошади, теперь уже вымершие, небольшие мастодонты, запряженные в разнообразные экипажи. Свежий ветер разносил запахи города. Шума почти не было, мельнибонийцы ненавидели шум так же, как любили гармоничные звуки. Тяжелые шелковые стяги трепетали на башнях из лазурита, опала, хризопраза и полированного красного гранита. И Эльрик медленно шел по этим улицам. Лишь какая-то боль томила его душу, когда он даже во сне был со своими предками, золотым народом, который правил миром.
Огромные галеры проходили по лабиринтам протоков, которые вели во внутреннюю гавань Имрира, волоча на себе самую лучшую в мире добычу, захваченную во всех концах
Светлой Империи. В лазурном небе ленивые драконы держали свой путь к пещерам, где гнездились тысячи этих тварей. В высочайших башнях города Болнезбет и Башне Королей — его предки изучали колдовские манускрипты, сочетали их с жестокими экспериментами над провинившимися рабами, но, в отличие от людей Молодых Королевств, делая это не от испорченности, а в согласии со своими природными инстинктами.
Вот он проник сквозь сияющую стену Башни и увидел своих предков-императоров... Но было ясно, что это сон или видение несуществующего мира, поскольку здесь присутствовали императоры разных поколений. Эльрик знал их по портретам: черный Рондар IX, 12-й император империи, остроглазый император Эльрик I, 18-й по счету, заросший необычайно густой бородой Кахан VII, 329-й император.
Эльрик словно бы сидел в затемненной нише, которые имелись в главном зале. Он видел, что дверь из мерцающего черного кристалла открылась, и вошел... Эльрик вновь попытался проснуться и вновь без успеха. Этот человек был его отцом, Седрик 8б-й, высокий человек с нависшими бровями и постоянным выражением скорби на лице. Он прошел через толпу к Эльрику и остановился в двух шагах. Его глаза пристально всматривались в сына из-под набрякших век.
У него были острый, длинный нос, высокие скулы и легкая сутулость из-за необычайной худобы. Тонкими, изящными пальцами он теребил край куртки из красного бархата. Затем он заговорил ясным, четким, тихим голосом, который, как помнил Эльрик, был его особенностью.
— Сын мой, ты тоже умер? Я вижу, ты изменился с годами. Как ты умер? В битве от вражеского клинка? Или в своей постели? Что сейчас с Имриром? Угасает, погрузившись в сон среди остатков былой роскоши? Род, как это и должно быть, продолжается — об этом я не спрашиваю, поскольку полностью доверяю тебе. Сын, конечно, родился от Каймориль, ты же так ее любил, хотя твой кузен Иркан ненавидел тебя за это...
— Отец...
Старик поднял руку, свидетельствующую о его годах.
— Есть другие вопросы, которые я должен тебе задать. Один из них мучит всех, кто добился бессмертия в этой тени города. Некоторые из нас заметили, что его краски начинают выцветать со временем. Несколько наших предков перешагнули через смерть и — мне трудно об этом даже думать — проникли в несуществование. Даже здесь, в безвременье смерти, непредсказуемые изменения стали проявляться, и те из нас, кто задается этими вопросами и ищет ответы на них,
боятся, что какие-то ужасные изменения происходят в мире живых. Некоторые из них настолько велики, что в наши души проник страх. Легенда гласит, что до тех пор, пока Город Мечты не погиб, мы, призраки, будем существовать в своей былой славе. Что за новости ты нам доставил?
— Отец...
Но видение заколебалось и рассыпалось. Неведомая сила вытолкнула Эльрика из измерения, которое неизвестно живым, в сияющие пространства космоса и понесла прочь, прочь...
— Отец! — крикнул он, но лишь эхо подхватило его голос. Ответа не было. На мгновение ему стало легче — что он мог сказать бедному духу своего отца? Подтвердить его догадки, сообщить о немыслимых преступлениях против всех своих предшественников?