— Деньги. Они были неделю назад переведены на счет футбольного клуба «Форт-Норд» из Москвы. — Так…
Картина прояснялась.
— Это еще не все. — Ирина посмотрела на монитор компьютера и защелкала клавишами клавиатуры. — Неделю же назад пятьдесят процентов этой суммы были переведены на счет общества с ограниченной ответственностью «Аурика». Я проверила. В Регистрационной палате эта фирма зарегистрирована за две недели до того, как на ее счет поступили деньги.
— Давай я угадаю, кто директор фирмы? — В предвкушении удачи я, по-моему, даже покраснел.
— Валяй, — разрешила Ирина.
— Шкурко Любовь Витальевна.
— Нет, Ломакин, ты ошибся.
Тогда я ничего не понимаю! Хотя, что тут непонятного — я не сделал допуска на ошибку…
— Тогда кто директор?
— Ты…
Впервые в жизни я почувствовал, что мне не хватает воздуха…
В моем сознании все переплелось воедино — убийство, вдова Шкурко, футбольный клуб… Как ни странно, теперь я понял все…
— Ирочка, твои ребята могут сделать так, чтобы оба счета были арестованы.
— Основание?
— Преступление.
— Есть информация, которая смогла бы нам развязать руки? — Дай мне два дня!.. Такты сделаешь это? Вы арестуете счета? — Только один. «Форт-Норда».
— Почему?..
— Свой счет, Ломакин, ты уже закрыл…
Поняв, что я стою, я снова опустился на стул.
— Черт… Как же так… Я ведь в твердом уме и при ясном сознании! Как они могли это сделать?!
— Паспорт терял?
— Нет, он всегда со мной…
— Ну, — усмехнулась Глебова, — при нынешнем развитии печатного дела сделать «твой» паспорт не так уж трудно. Вот, правда, с таким лицом, как у тебя, найти человека — посложнее. Ты всегда мне нравился, Ломакин… К твоей бы физиономии — да мозги путевые… Цены бы не было.
Мозги…
— Ирочка, ты можешь сделать международный запрос?
— Смотря какой.
— Мне нужно знать, где сейчас находится один гражданин Германии…
— Спятил? — деловито осведомилась Ирина, надкусывая трюфель.
— Можешь или нет?
Видимо, конфета была вкусной. Не дарите женщинам, от которых чего-то хотите, иностранных пластилиновых конфет! И вы добьетесь своего…
— Только одним способом, Витенька. Я могу узнать на таможне, пересекал ли он границу России. Если он из Германии выехал в Заир, скажем, тут я тебе ничем не помогу.
— По моим расчетам, он и должен быть в России. Мало того — в нашем городе.
…Пока Глебова связывалась с кем-то по телефону, я докуривал вторую сигарету. Сказав Ирине, что у меня в запасе два дня, я ошибался. Теперь я это понимаю. Сейчас счет идет на часы. А может быть, на минуты.
Теперь мне ясно было все. Все, кроме одного. Как они уберут Агалакова? Не осталось никого, кто бы мог это сделать, а сам Алик это делать не будет. Это понятно. Или они и на это пойдут?..
— Витя! — раздалось из кабинета Ирины. Я моментально покинул коридор.
— Витя, — уже спокойно повторила Глебова, — твой Зигфрид Шальке — в России.
— Что и требовалось доказать…
— Я так понимаю, что ты уже уходишь?..
— Да, Ирочка, мне пора. Хотя на кое-какие события мне уже не успеть…
— Позвони мне домой, там и договоримся, как и где встретиться. Теперь тебе многое придется объяснять. Этим делом рано или поздно наши все равно заинтересуются. Тогда я вряд ли тебе смогу помочь.
— Да, да, Ирочка, все правильно… Я позвоню вечером. Думаю, к этому моменту мне будет что сказать.
На то, что я увижу в двенадцать часов около ЦУМ а Агалакова, я и не надеялся. Сомневаюсь, что четырех с лишним часов им хватило, чтобы понять, как я на них вышел. И сейчас скорее всего они сидят на какой-нибудь «хазе» и Олежка Корсун, держась за увесистую повязку на носу, дает торжественное обещание вырвать мне сердце. Дебилы — они и в Африке дебилы. За пять тысяч «зеленых» они даже на могиле прадедушки джигу спляшут, а уж какого-то депутата да частного детектива замочить — им раз плюнуть! Но вот чтобы к делу еще и ум приложить — ни за что!
А как там дела у Смыслова?
Засунув в рот остатки пирожка с капустой, я снял трубку уличного таксофона. — Алло! Смыслов, это ты?
— Чё орёшь-то?..
— Как дела?
— Слушай, я прокурору докладываю реже, чем тебе!.. Совесть-то поимей! — А ты бы взял да поделился. Совестью-то…
— А я ее где возьму?..
— Я так и не понял, ты майора хочешь получить или нет?
— Помочь желаешь?
Я переместил трубку к другому уху.
— Серега, у тебя осталось два дня. Потом можешь смело докладывать следователю прокуратуры, что перспектив для раскрытия больше нет.
— Почему это — два дня?
— Потому что после похорон депутата Шкурко у тебя не будет никаких зацепок. Больше я тебе ничего не скажу. У тебя голова светлая, сам догадаешься, что нужно делать.
— Подожди, подожди!.. Витя!..
— Раскрытие висит у тебя на носу. Но оно — как сопля. Скоро может сорваться. Если вовремя утрешься — получишь майора. Одно знаю точно — такого преступления за нашу с тобой практику еще не было.
— Подожди, Ломакин!.. Ты что, знаешь, кто убийца?!
— Не только это. Я знаю, кто убийца, я знаю мотив и знаю всех соучастников.
— Только не смей говорить, что сейчас повесишь трубку!! Ты знаешь все о совершенном тяжком преступлении и молчишь?!
— Надеюсь, что ты не станешь привлекать меня за сокрытие фактов? Тем более, для тебя стараюсь. Иначе умрешь капитаном…
Я выполнял положение своего «Устава» — сотрудничать с милицией только тогда, когда это нужно мне. А мне сейчас было нужно выбить из головы Смыслова шаблон дурацких стандартных версий: месть, убийство с целью грабежа, чеченская мафия, коррупция среди чиновников… Если у меня не получится задуманное, другими словами говоря — если меня скоро завалят, то кое-кто останется безнаказанным, обманув всех, в том числе и меня. Не хотелось бы. Смыслов умный опер. Он допрет. Просто нужно разок, в самом начале, дать ему пинок по заднице, указав направление. Тогда он прибежит к финишу быстрее всех.
— Смыслов, я сейчас расскажу тебе одну маленькую правдивую историю. Я расскажу и сразу повешу трубку, потому что уже опаздываю. Если будешь перебивать, я не успею досказать ее до конца. Так вот. В одна тысяча девятьсот девяносто пятом году, когда Александр Олегович Шкурко был в Германии, с ним приключилось несчастье. Он ехал по автобану со своей женой в личном «Опеле». Из-за глупости водителя впереди идущей машины «Опель» Шкурко бросило в сторону, и он врезался в бетонный парапет. Жена Шкурко была пристегнута ремнем безопасности, а сам он — нет. Александр Олегович тогда сильно поранил голову и потерял много крови. Если бы ему не влили донорскую кровь, он бы, наверное, умер. Как сейчас… Вот и вся история, Сергей. Желаю получить майора.
Я повесил трубку. Если человек, который называет себя «опером», и сейчас ничего не поймет, то пошел он к чертям собачьим!..
Агалакова мне уже не спасти. Он так и умрет, не зная, чем все это дело закончится. Следующий — я.
Уже сейчас можно ехать к Любови Витальевне и рассказывать, кто убил ее мужа и зачем. Но это будет не то. Это не будет стоить десяти тысяч долларов. Нужно всегда все доводить до конца. До логического конца. Предупредить свою смерть легче, чем ее обмануть. Они никуда не денутся, пока я жив. Мне остается выбирать — зарабатывать свой гонорар прямо сейчас или дождаться похорон, получив вместе с деньгами удовлетворение. После того, как на могиле будет установлен памятник с фамилией Александра Олеговича, начнется форсаж. В нем начнут терять спокойствие и уверенность те, кто замешан во всей этой каше.
Эх… Если бы та картина Рериха украшала не гостиную вдовы Шкурко, а мою уютную комнатку в непрестижном районе города… Есть в ней что-то неземное, фантастическое… Неужели Смыслов не увидел этого, находясь в квартире Любови Витальевны?! Смыслов, это же — контраст!.. Это — вымышленный образ!.. Его создал великий Николай Рерих! Он хочет, чтобы ты видел эту гору такой, как пожелаешь видеть ее сам!..
Нет, Смыслов, ты не сумеешь раскрыть это убийство сам. Не сумеешь, потому что не сможешь взглянуть на него глазами того, кто придумал это убийство. Ты не увидел контраста между подлинником и копией. Ты обманут.
Быки вышли из-под контроля. Сейчас они будут спасать свою жизнь. Как это ни дико звучит, но их жизнь — это моя смерть.
А не это ли жизнь — вообще?
Чья-то жизнь — это непременно чья-то смерть. Так же, как чья-то находка — это обязательно чья-то потеря. Так было и будет. И каждый при этом уверен, что жертва — не он. А верю ли в это я?
Наверное, да. Иначе не играл бы с огнем. Получил бы бабки и уехал подальше. Хотя бы на время. Пока все утрясется… Но я не делаю этого. Почему? Может, я и есть тот, который прыгает с обрыва не за одни только деньги?.. Может, это и есть тот самый момент истины, на который один-единственный раз в жизни ставишь, не думая о зазоре на ошибку?
Быки вышли из-под контроля. Даже если Агалаков мертв, они не успокоятся, пока не сживут меня со света. И больше не станут пугать. В любой момент можно получить от них шило в бок или кирпич на голову. Ими уже никто не командует, кроме них самих. Жажда жизни и свободы. Вот чем они сейчас подогреваются…
Я в последний раз окинул площадь перед ЦУМом взглядом и, не найдя Агалакова, стал спускаться по лестнице к улице.
Интересно, кто играл роль «Виктора Ломакина» при выполнении манипуляций с «подставной» фирмой? Посвящать еще одного человека в тайну они не будут по двум причинам. Во-первых, его обязательно нужно будет устранять, во-вторых, эту роль лучше доверить тому, кого устранять нужно не только поэтому. Значит, где-то на квартире у Агалакова валяется паспорт на мое имя. Убирают Алика, а у него мой паспорт!.. Вот здорово! У них все, абсолютно все — по плану! Даже здесь!
Не может быть, козлы, чтобы вы не приехали! Вы сейчас сидите где-то и смотрите на меня, как на дичь. Раздумываете, из-за какого угла легче напасть. Чтобы — наверняка. Чтобы — на все «сто»! Олежка Корсун наверняка запомнил время — двенадцать ноль-ноль. И место. Около ЦУМа.