– Вы меня поняли, Игорь Борисович? – спросил он в телефон и, удостоверившись, что тот все понял, попрощался.
Черт бы их всех побрал.
Работа требовала ежеминутного контроля, а у него не было человека, на которого он мог бы положиться. Замы были просто замы, никакой ответственности за судьбу фирмы они не несли и не хотели разделять ее с Кириллом. Им было и так хорошо. Зарплату он платил исправно, задачи ставил выполнимые и вполне понятные, а все остальное их не касалось. Если бы он предложил открыть филиал не в Питере, а в Курске или на Луне, они бы согласились. Если бы он прогорел, они бы не стали горевать. Ну, ошибся шеф, всякое бывает даже у таких пройдох, как он. Никто, кроме Кирилла, не хотел думать о том, что будет завтра и какие новые рынки им придется осваивать, чтобы не отстать от конкурентов, и что это будут за рынки, и как им придется на них работать. Это никого не касалось. Только его одного.
И это было трудно.
– Нажми! Ты что, спишь там?
– Не сплю. Я нажал.
– Сильней нажми!
Кирилл вдавил педаль изо всех сил.
– Отпускай!
Прошло несколько секунд, потом послышалось бормотание, шевеление, и Настин отец вылез из ямы.
– Кажется, сделали. Спасибо.
– Не за что.
– Как – не за что? За помощь. Он старательно вытер волосатые короткопалые руки и посмотрел на Кирилла внимательно:
– Как там отдел маркетинга без тебя поживает?
– Как-то не очень. – Выходит, в яме все хорошо слышно.
– А ты кто?
Кирилл вздохнул:
– У меня бизнес.
– Что-то моя дочь никогда про твой бизнес не говорила.
– Может, она стеснялась?
– А что, он у тебя какой-то постыдный? Порнографический журнал, что ли, издаешь?
Кирилл засмеялся, вновь чувствуя себя женихом на смотринах у строгого родителя.
– Нет. Не издаю. Вы мне лучше скажите, Дмитрий Павлович, почему все так трясутся над тетей Александрой?
– Потому что она несчастная, – удивился Настин отец, как будто Кирилл спрашивал у него, почему трава зеленая, – у нее нет мужа, проблемы с сыном, со здоровьем…
– Кто сказал, что у нее проблемы со здоровьем? Она сама?
– Ну… это известно. Не знаю. А что она тебе далась? Ты бы отстал от нее, если не хочешь неприятностей Насте. Тетя ее теперь поедом есть станет.
– А с сыном у нее какие проблемы?
– Владик… бесшабашный такой. Пока папа был большой начальник, ему все прощали, когда папы не стало, прощать перестали, а он к этому не привык. Ему пятнадцать лет было, когда Борис ушел, и Влад как с цепи сорвался. Тетя меня вызывала каждый день, чтобы я с ним беседовал. Я беседовал, но что толку было от моих бесед! Он никого не слушал. И меня не слушал. А Борис сказал, что он больше про них ничего знать не желает, ни про жену, ни про детей. Он хотел все сначала начать, с чистого листа, так сказать.
– Ничего себе лист, – проговорил Кирилл тихо, – двое детей и жена, ни на что не годная. Настин отец пожал плечами.
– Когда он ушел, это стало не его проблемой. – Кирилл улыбнулся, услышав эту фразу. – Владик несколько раз пытался с ним встретиться, на работу к нему бегал, его выгоняли, он на улице караулил, а Борис ему говорил, что не хочет разговаривать с ним – целая история. Соня как-то уговорила Владика перестать за ним бегать. Не знаю как. Но зато после этого Владик совсем неуправляемый стал. Да. Куда же я теперь “Волгу” дену? – вдруг спросил он сердито и с грохотом ссыпал инструменты в большой деревянный ящик. – Мне моя “девяточка” больше подходит.
– Продайте, – посоветовал Кирилл.
– Продайте!.. – пробормотал Настин отец. – Вам, молодым, только продавать и покупать. А если я продавать не хочу?
– Тогда пусть в гараже стоит.
– Сгниет в гараже-то!
– Тогда продайте.
– Ты что? – спросил Настин отец подозрительно. – Смеешься надо мной?
– Нет, – быстро сказал Кирилл, – а Соня? Она почему смогла Владика уговорить? Она на него имеет большое влияние?
– На Владика никто не имеет никакого влияния. Тетя его обожает и гордится им, как будто он нобелевский лауреат. А он газету на компьютере верстает. Добро бы газета была солидная, а то про какую-то рок-музыку! Тираж три экземпляра или около того. Однажды его в милицию забрали, я уже сейчас не помню, за что. Тогда он еще газету не верстал, а без дела шатался. Он ночь в отделении просидел, мы его по всему городу искали, и наконец Соня нашла. Она поехала за ним, но не домой привезла, а куда-то еще, на чью-то дачу, что ли. Они там были целый день и разговаривали. О чем, мы так и не узнали, только Влад после этого как-то… посмирнее стал. Не то чтобы за ум взялся, но притих. Она его и на работу пристроила. У них в больнице кто-то лежал, она их познакомила и уговорила взять его на работу. Она такая, наша Соня, – заключил Дмитрий Павлович неожиданно, – только с виду бледная и худая, а на самом деле – кремень. И мама ее любила.
Мама – это Настина бабушка Агриппина Тихоновна, сообразил Кирилл не сразу.
– Вы не знаете, Дмитрий Павлович, это ожерелье действительно дорогое?
– Нет, – резко сказал Настин отец, – не знаю и знать не хочу. Меня это не касается. Я вообще считаю, что обсуждать это глупо. Мама оставила каждому то, что считала нужным. Мы не бомжи, нам из-за наследства ссориться не пристало.
– Да вы и не ссоритесь, – заметил Кирилл.
– И не станем. Юля просила каких-то гвоздей, – пробормотал он, – нужно захватить, а то такой шум поднимется…
Он пошел к длинному верстаку, занимавшую одну из гаражных стен, и стал греметь инструментами, продолжая что-то бормотать себе под нос.
Гараж у Настиной покойной бабушки был знатный. Железные кованые ворота, смотревшие на улицу, были такой ширины, что из них вполне могла выехать карета, запряженная шестью лошадьми. В гараже было три машины: Настина “Хонда”, блестящая ухоженная “Волга” и “девятка” Настиного отца. Машины стояли просторно, далеко друг от друга, так что при желании вполне можно было втиснуть еще одну. С улицы гараж не казался таким громадным. По всему периметру тянулись полки, на которых были разложены инструменты – все в идеальном порядке. Настя быстро приведет их в чувство, подумал Кирилл. Впрочем, может, и не приведет. Вряд ли она станет лежать под машиной, даже получив в наследство такой шикарный гараж.
Сам Кирилл с далеких дальнобойщицких времен под машиной никогда не лежал, всей душой возненавидев это занятие, и был счастлив, что может покупать себе машины, под которыми в принципе не нужно лежать.
– Ну что? – спросил Настин отец издалека. – Все осмотрел? Тогда пошли.
Они вышли из каменной прохлады гаража в раскаленное солнечное пекло, и Кирилл зажмурился.
– Пойду гвозди забивать. И есть уже хочется. Тебе не хочется?
– Хочется, – согласился Кирилл.
– Надо наших поторопить. Юлька есть никогда не хочет, – сказал он про свою жену и улыбнулся, – и всех, кто хочет, презирает. Ты скамейку сам починил?
– Сам.
– Молодец.
Он пошел к дому, а Кирилл остался на дорожке, чувствуя себя двоечником, которого неожиданно похвалил завуч.
У него было важное дело, но сделать его он собирался, только когда все семейство соберется за обедом и не сможет ему помешать. А пока…
– Ну что? – спросил насмешливый женский голос, и Кирилл обернулся как ужаленный. – Всем продемонстрировали, какой вы хороший мальчик?
Света. Черт бы ее побрал.
Не шевеля ни единым мускулом, она качалась в гамаке – руки за головой, совершенные ноги скрещены в щиколотках, золотистые волосы нимбом вокруг лица.
– Посидите со мной. Всем уже ясно, что вы святой. Скамейки починяете, папаше помогаете, с мамашей любезны. Сделайте перерыв.
– Какой еще святой? – себе под нос пробормотал Кирилл, подошел и сел рядом на теплую деревянную лавочку.
Света была безмятежна, как летний день, и никто бы не поверил, что она рыдала и говорила в трубу, что больше не хочет никаких темных дел. Тем не менее она рыдала и говорила.
– Ну, – сказала она, когда он вытащил сигареты, – что же вы?
– Что? – спросил он, не прикурив.
– Вы что, не собираетесь предложить сигарету даме?
Даме, может, и предложил бы, подумал Кирилл. Ему вдруг стало весело. Он вспомнил, что Настя Сотникова ни разу не взяла у него из пачки сигарету, все время ныряла за ними в свой необъятный портфель.
Он закурил сам и протянул Свете пачку вместе с зажигалкой.
– Да, – констатировала Света, – с манерами у вас проблемы. Я вас перевожу из ангелов в кандидаты. Будете кандидат в ангелы.
Она потянулась – он все держал перед ней пачку – как большое грациозное животное, вынула из-за головы золотистую от загара, длинную руку и наконец взяла у него сигареты.
– Полы вы тоже помыли вместо Муси?
– Какие полы?
– В бабушкином кабинете.
Он промолчал, разглядывая свою сигарету.
– Я всегда думала, зачем старухе кабинет? – Света закурила и, оттолкнувшись ногой, качнула гамак. – Ну что старуха может делать в кабинете? Она же не писала книг или картин! Она там сидела по полдня. Что она там делала?
– Может, ей вид из окна нравился, – предположил Кирилл, – или она там йогой занималась.
– А теперь там станет сидеть Настасья, – не слушая его, продолжала Света, – уж и порядок навела. Почему жизнь так несправедлива?
– А она несправедлива?
– Конечно. У нее все, у меня ничего. Почему?
– А чего вам не хватает?
– Мне всего не хватает, – вдруг сказала Света хищно и перестала качаться. – Работу свою ненавижу, но должна работать. Деньги обожаю, но их у меня нет. Мужика приличного и то нет. Смешно?
– Не очень, – сказал Кирилл.
– Вот, может, вас отобью у Настасьи. Хоть развлекусь.
– Не отобьете.
– Почему?
– Потому что мне не хочется, чтобы вы меня отбивали.
– Мало ли чего вам не хочется!
– Отбить можно того, кто хочет, чтобы его отбили, – сказал Кирилл назидательно, – а я не хочу. Поэтому не отобьете. Если хотите, давайте будем разговаривать нормально. Как люди. Если не хотите, то я пойду, пожалуй. Мне испанские танцы танцевать лень и не интересно.