идут подряд. Значит, иллюстрации? Какие?
– Ты думаешь, это имеет отношение? – спросила Настя с сомнением. – А она не могла просто так… испортиться?
– Просто так испортиться она не могла, – сказал Кирилл твердо, – если это совпадение, то какое-то странное. Эти книги простояли сто лет, и никто их не трогал. Почему на сто первом году из них стали что-то выдирать? Книги интересуют только Сергея. Больше того, только Сергей что-то в них понимает. Значит, их мог вырвать или сам Сергей, или еще кто-то, кому он про них рассказывал. Кому и что он мог про них рассказывать? Кроме того, он был слишком натурально изумлен и рассержен, когда обнаружилось, что в книге не хватает страниц. Значит, этот кто-то вырвал их без его ведома. Четвертый момент. Света разговаривала по телефону и сказала, что не хочет больше никаких темных дел. Хватит с нее и одного.
– Светка?! – ахнула Настя.
– О чем могла идти речь? Я подумал было, что о работе, потому что ни на какие серьезные дела у вашей Светы духу не хватит, но потом оказалось, что она работает в архиве, а там вообще никаких дел нет, ни серьезных, ни несерьезных.
– Господи, Светка?! – повторила ошеломленная Настя.
– Момент пятый. Владик сохранил всех старых друзей, то бишь сынков некогда высокопоставленных папаш. Они все процветают, по крайней мере, по Светиным меркам. Если Владик околачивается возле них, значит, у него есть какие-то деньги, или он оказывает какие-то услуги. Если у него есть деньги, то откуда? Из газеты про рок-н-ролл? В таких местах платят от силы полторы сотни. Если услуги, то какого рода? Ты не знаешь, он водит машину?
– Нет, по-моему.
– Раз не водит, значит, использоваться в качестве шофера для поездок к любовницам не может.
– В качестве шофера? – переспросила Настя.
– Ну конечно, – сказал Кирилл спокойно. – Водитель – это почти член семьи. Он знает, во сколько шеф ушел, во сколько пришел, сколько выпил, куда ездил и сколько там пробыл. Иногда это удобно для шантажа. Когда есть жена, например.
– Черт тебя побери, Кирилл.
– Момент последний, самый сложный. А может, и самый простой. Соня. Ты не знаешь, в истории с уголовником бабушка была на ее стороне или на стороне семьи?
– Ну… конечно, она была в ужасе. Она что-то про честь фамилии твердила, про женскую гордость, про то, что бросаться на первого встречного – недостойно. Это был, наверное, единственный случай, когда она была солидарна с тетей Александрой.
– Тогда вот тебе и мотив, – сказал Кирилл и потушил в пепельнице сигарету. – Ты только пока не пугайся.
– Ка… какой мотив? – запнувшись, спросила Настя.
Ей вдруг стало страшно и стыдно: она лежит голая в пятьсот седьмом номере “Рэдиссона” и слушает рассуждения чужого мужика о том, что кто-то из ее семьи может быть замешан в убийстве. Она села, придерживая на груди одеяло, и решительно обмотала его вокруг себя.
– Ваша Соня человек волевой и страстный. Она спасла семью от голодной смерти. Она уговорила Владика не бегать за отцом. Она заставила его угомониться, когда дело дошло до милицейского отделения. Она все тащит на себе и носит платья образца семидесятых годов. Она ненавидит свою мать.
– Она ей жизнь посвятила, а ты говоришь – ненавидит!
– Посвятила потому, что так понимает свой долг. Если она поймет, что ее долг в чем-то другом, ее будет не остановить. Зачем она отдала бриллианты оценщику? Зачем ей деньги так срочно, ведь она столько лет без них живет? Откуда у нее на пижаме собачья шерсть?
– Господи, какая еще шерсть! – пробормотала Настя с ужасом.
– Обыкновенная. Собачья.
– Может, у них на лестничной клетке собака, и Соня с ней дружит.
– У тети Александры аллергия. Если бы она один раз в жизни увидела, что Соня “дружит” с собакой, от Сони бы мокрого места не осталось. И от собаки тоже. Нет. Вчера или сегодня Соня куда-то ходила, где была собака. Утром за завтраком она отряхивала штаны, значит, ходила или ночью, или до завтрака. Муся приехала в восемь, и дом был закрыт. Встала Нина Павловна, мимо которой даже блоха не проскачет незамеченной. Выходит, Соня вернулась раньше. Куда она ходила?
– И куда?
– Я не знаю. Думаю, что к соседям, если у них есть собака.
– Нет никаких соседей, и нет никакой собаки.
– Настя, есть.
– Нет.
– Ладно. Нет. – Он помолчал, прикуривая следующую сигарету. – И еще.
– Как – еще? – спросила она испуганно.
– Я хочу посмотреть газету, в которой был напечатан портрет уголовника, который за ней ухаживал.
– Зачем?!
– Потому что я уверен, что не было никакого портрета и никакого уголовника тоже.
Настя смотрела на него, и ее рука, придерживающая одеяло, вдруг разжалась. Одеяло упало, и она нетерпеливо отпихнула его ногой.
Зазвонил телефон. Одной рукой Кирилл взял трубку, а другой поднял с пола одеяло и сунул ей.
– Да.
– Господин Костромин, это Юлия из бизнесцентра.
Кирилл перехватил трубку и нажал на телефоне громкую связь.
– Я слушаю, – сказал он.
– Очень сожалею, но “Милицейской газеты” в Интернете нет. – Голос гулко отдавался во всем телефонном теле, Настя завороженно смотрела на него.
– Очень жаль. А подписку нашли?
– Как раз об этом я и хотела сказать. Боюсь, что такой газеты вообще не было в девяносто восьмом году. В списках СМИ она не Зарегистрирована. Может быть, вам нужна “Криминальная газета” или “Милицейские новости”? Есть еще “Милицейский журнал”, “Петроградский милиционер” или “Новости милиции”.
– Нет, – сказал Кирилл. – Спасибо.
– В названиях других изданий ключевые слова отсутствуют. Их не нужно смотреть?
– А вообще есть такая “Милицейская газета”?
– Есть. Она зарегистрирована в двухтысячном году. Это специальное издание московской милиции. В розничную продажу не поступает. Тираж – четыре тысячи экземпляров. Четыре полосы. Периодичность раз в две недели. Основное назначение – публикация нормативных актов.
– Большое спасибо, – поблагодарил Кирилл, глядя на Настю, – вы нам очень помогли.
– Счет записать на ваш номер?
– Да. До свидания.
Он нажал “отбой”, взял Настю за локти и подтянул к себе.
– Видишь как. – Он заправил ей за ухо темную шелковую прядь. – Нет не только уголовника и фотографии в газете. Газеты тоже нет.
* * *
На столе под желтым светом сильной лампы лежали в ряд четыре листа плотной бумаги. Два появились недавно, а два других были всегда.
Бумага была желтой и старой, очень толстой. Книга жалобно охала, когда из нее вырывали листы, как будто не хотела с ними расставаться.
Ничего не поделаешь, придется расстаться. Время пришло, и ничего остановить уже нельзя.
Почему они нашлись так поздно, эти проклятые бумажки?! Бумажки, на которые была потрачена целая жизнь!
За такие бумажки не жалко не только одной – не жалко двух десятков жизней.
Только бы понять, что они означают.
Но как?! Как это понять?!
Длинные пальцы прошлись по всем четырем листам, сладострастно чувствуя шероховатость и неровность старой бумаги. Самое главное, что они здесь, все четыре. А уж сложить головоломку как-нибудь получится.
Арабские письмена сложным орнаментом окружали нелепые картинки. На одной из них был фонтан в райском саду и невиданная птица, взгромоздившаяся на дерево. На другой – придворные в халатах и саблях, склонившиеся перед ханским ложем. Ладони сложены почтительно, на головах – чалмы. На третьей целомудренно обнаженная купальщица, боязливо оглядываясь, входит в озеро, а из-за дерева за ней подглядывает прекрасный юноша. На четвертой тот же юноша сражается со странным уродом, то ли пауком, то ли мухой размером с минарет, который нарисован тут же.
Как понять, что там, за этими картинками? В детстве старуха читала сказку о том, как из кусочков льда нужно сложить слово “вечность” и получить в свое распоряжение все богатства мира. Глупая девчонка вместо того, чтобы дать Каю спокойно сложить это всемогущее слово, стала рыдать и все испортила. Кай должен был вернуться с ней в чердачную каморку над улицей, к своей нищей бабушке и двум розам в горшках!
Господи, какая несправедливость! Всего-то и нужно было – сложить одно слово, и в кармане был бы весь мир, и в самый последний момент удача отвернулась от мальчишки.
Но он хотя бы знал, какое слово ему нужно сложить, а что можно сложить из четырех листов плотной арабской бумаги, на которых нарисованы купальщица, трон, дерево с птицей и паук?!
Что это может быть? Слово? Картинка? Предложение?
И на каком языке?
Длинные пальцы переложили листы. Теперь первым был ханский трон, затем дерево, затем паук и купальщица.
Может быть, это шарада? Обыкновенная шарада, какие раньше печатали в журнале “Наука и жизнь”?
До слова “вечность” один шаг. И никто, никто не помешает его сделать. Обратно, в нищету с двумя розовыми кустами в горшках, – нельзя.
Все, что угодно, только не это. Пусть даже смерть.
Оказывается, смерть – это очень легко. Старуха умерла, и стало свободно, очень свободно, и цель сразу приблизилась, и не нужно было ни на кого оглядываться, прятаться, бояться.
Никаких снов, никаких кошмаров, никаких угрызений совести – ничего. Только свобода и предвкушение счастья.
Листы снова переместились, арабские значки как будто насмехались, выстраивались странными рядами, и не понять было, что они скрывают.
Или это все-таки головоломка? Может быть, нужно разрезать картинки на части и складывать части? Но на какие?!
И надписи, надписи – что они могут значить?
Если в ближайшее время ничего не удастся выяснить, придется привлекать к этому делу посторонних. Привлекать, а потом – избавляться.
Но это уже совсем не страшно.
Убить просто. Проще, чем прочесть арабские значки и сложить слово “вечность”.
* * *
Настя смотрела в спину Кирилла Костромина, чувствуя себя спаниелем, которого хозяин отдал на время чужому человеку – “передержать”.