– Я не могу ее остановить, – сказал Кирилл мягко, – я могу ее только опередить. Для этого мне нужно выяснить, кто прячется в соседнем доме.
– Ты… выяснишь?
– Конечно, – ответил он.
* * *
Когда Кирилл осторожно, жалея машину, пробирался по разбитому проселку к дому, небо над Финским заливом налилось свинцовой тяжестью и странно приблизилось, как будто туча пузом легла на темную воду. С той стороны тянуло сырым ветром, и в воздухе пахло близкой грозой.
– Сейчас дождь пойдет! – крикнула Настя, выбравшись из “Хонды”, и побежала к железной калитке. – Давай быстрей машину в гараж.
– Да я и так быстро, – пробормотал Кирилл себе под нос.
Ветер мел пыль вдоль пустой улицы, поднимал маленькие вихри, низко нагибал кусты старой сирени, открывал близкий залив, взъерошенный и угрожающий.
Из свинцового брюха тучи вдруг сверкнула белая молния и вывалился гром. Гром бабахнул по воде, как пушка на Петропавловской крепости.
Кованые гаражные ворота распахнулись, выскочила Настя, забралась в машину и лихо развернулась, подняв облако пыли, которое унес ветер.
– Черт побери, – то ли с восхищением, то ли с осуждением громко сказал Кирилл, наблюдая за ее маневрами.
Перед въездом в гараж она с визгом затормозила, “Хонда” как будто присела немного и плавно перевалилась через железный порожек.
Кирилл заехал гораздо менее эффектно.
– Пошли, пошли, – торопила Настя, пока он запирал машину, – никто не сопрет твою тачку из запертого гаража. Сейчас хлынет, а нам еще до дома бежать.
Они были примерно на полпути к дому, когда дождь догнал их. Он упал белой отвесной стеной, и сразу стало темно, как будто вместе с дождем на сад упала ночь.
Топая, как стадо горных козлов, вспугнутых леопардом, они преодолели крыльцо и вломились в дом. Вода с волос стекала на лицо и капала у Кирилла с носа. Он вытер ее рукой.
– Настя, боже мой, на кого ты похожа! – заговорила Юлия Витальевна, показавшаяся в коридоре. – И почему так долго? Ты же сказала, что поедешь на два или три часа, а сейчас полвосьмого! А во сколько ты уехала?
– Во сколько? – В три. Быстро переодеваться! Ты простынешь, если…
– Юлька, перестань паниковать, – перебил ее невидимый Дмитрий Павлович, – ей уже не три года! Настя, надо предупреждать, когда опаздываешь!
Он выглянул в коридор из гостиной, которая утром напомнила Кириллу католический собор в Риме. В руке у него была газета, а на кончике носа – очки. Настя, прыгая на одной ноге, стягивала мокрую туфлю. Допрыгав до Кирилла, она схватилась за него и стянула туфлю.
– А ты чего? – спросил Дмитрий Павлович Кирилла. – У тебя же есть мобильный. Позвонили бы и предупредили.
Из кухни показалась Света. В каждой руке у нее было по глиняной тарелке. На одной тарелке были сухари, а на второй сушки. Лицо злое и напряженное.
– А чего им звонить? – спросила она и повернула на террасу. – Им и без вас весело и приятно, – продолжила она уже с террасы.
Дмитрий Павлович прошуршал газетой и скрылся.
– Сейчас будет чай, – объявила Юлия Витальевна, – и не шумите, Нина прилегла.
– Пошли, Кирилл. – Держа его руку мокрой ладошкой, Настя побежала вверх по лестнице. На темном полированном дереве оставались маленькие мокрые следы, которые Кирилла почему-то умиляли.
Внизу зазвонил телефон, отозвавшийся неожиданно радостной трелью в Настиной комнате.
– Возьмет кто-нибудь, – нетерпеливо сказала она, втащила его в комнату и захлопнула за собой дверь, так что вздрогнули лимонные шторы. И прыгнула на него.
Он не ожидал ничего подобного и даже покачнулся немного.
– Когда у тебя такой важный вид, а ты с головы до ног мокрый, – прошептала она, и его ухо моментально загорелось, как будто к нему приложили рефлектор, – я просто не могу.
Льняная рубаха кучей влажного тряпья свалилась на пол. Кирилл наступил на нее. Джинсы застряли на бедрах, и он выдрался из них, как будто от этого зависела жизнь. Кончики ее волос были совсем мокрыми и очень темными, капли падали на бледную грудь, скатывались ниже, и он просто не мог этого выносить. Она двигалась, коротко дышала, спешила, даже укусила его за ключицу и так распаляла его, что он с трудом соображал.
Почему темно? Уже ночь?
Он перехватил ее руки, ставшие слишком активными, а он не хотел, чтобы все закончилось так быстро.
– Нет, – сказала она и вырвала руки, – нет!
И снова набросилась на него.
Он очень старался контролировать ситуацию. Он даже закрыл глаза, отдаляя себя от нее, потому что понимал, что долго не протянет в эпицентре ее яростных эмоций. Он честно пытался вспомнить названия Великих озер.
Ничего не помогало. Не помогало, черт побери все на свете!..
Она толкнула его на кровать, на целинное покрывало, так поразившее его в первый раз, и рухнула сверху.
Это был даже не ураган и не шторм, а конец цивилизации.
Какие там Великие озера!…
Нет никаких Великих озер.
Есть только это мгновение, темнота в глазах и за окнами, залитыми дождем, и жар, и недоумение, и страх, что все закончится и больше не повторится или повторится, но как-то не так.
Никто и никогда не набрасывался на Кирилла только потому, что он был в мокрой рубахе.
В минуту просветления он вдруг понял, что дело не в мокрой рубахе, а в том, что она влюблена в него, и даже засмеялся от радости, и тут же забыл об этом, потому что забыл вообще обо всем.
За лимонной шторой в мокром саду упал и развалился на части гром, и вместе с ним развалился на части Кирилл или то, что было им недавно, потому что между двумя ударами сердца он перестал существовать, и осталась только буйная безудержная радость.
Со следующим ударом сердца он вернулся.
Лил дождь и налил на полу небольшую лужицу. Тянуло холодом и запахом мокрых цветов. Настя медленно дышала ему в шею.
С тех пор как они поднялись по лестнице, прошло семь минут, а вовсе не три столетия.
Он поднял тяжелую руку – как будто чью-то чужую – и положил ее Насте на голову.
– М-м-м?.. – сонно промычала она и потянула на себя покрывало, устраиваясь спать.
– Подъем, – прошептал он, – нас ждет чай с родственниками.
– М-м-м? – опять промычала она.
– Чай, – сказал он и легонько потянул ее за волосы, – чай, миледи.
– Какой еще чай? – забормотала она недовольно. – Ты что, с ума сошел?
И вдруг вскочила, поддав головой его руку.
– Чай! – завопила она и спрыгнула с кровати. – Господи боже мой, я совсем забыла, нас же ждут пить чай!
– Об этом я и говорю, – сказал он и захохотал.
– Не смей! Где мои брюки?!
– Понятия не имею. А мои где?
– Да ладно, все равно все сырое, потом найдем. Вставай, что ты лежишь! Они сейчас подумают, что…
– Что мы украдкой целуемся на лестнице, как юнкер с гимназисткой, – подсказал Кирилл.
– Кирилл, вставай! Где твои вещи?
– Мои вещи в твоем гардеробе.
– А? А, ну да, – она подбежала к гардеробу, лихорадочно водя щеткой по мокрым волосам, – вот черт возьми!..
В него полетело какое-то барахло, которое он ловил и складывал на покрывало.
– Ну что ты лежишь?!
– Я устал, – объяснил он с удовольствием, – я устал потому, что ты на меня напала, бросила на кровать и хорошенько мною попользовалась.
– Я тебя не бросала!
– Еще как бросала.
Пыхтя, она кое-как напялила майку, натянула шорты и швырнула под зеркало щетку, которую все время держала в руке.
– Я скажу всем, что ты в душе, – сообщила она уже из-за двери. По лестнице затопали босые пятки, и все смолкло.
Кирилл полежал еще немного – может, он любит принимать душ по полчаса, – а потом поднялся. Fo-лова была тяжелой, как будто он нанюхался душных цветов.
Почему он непременно должен идти пить какой-то чай, да еще делать вид, что задержался в душе?! Почему он не может проспать весь остаток дня, а потом полежать на диване с книжицей под названием “Кровавые твари” и Настей Сотниковой под боком?
Черт бы подрал все семьи на свете!
Ровный шум дождя, отдаленные голоса на террасе, осторожный скрип половиц, как будто по ним прошел кто-то совсем невесомый – старый дом жил своей жизнью, загадочной и непонятной.
Кирилл вдруг подумал, что уж дом-то точно знает, что произошло с его старой хозяйкой, и скорее всего знает, что еще только должно произойти.
Знает – и молчит.
Из кухни вышла Муся с подносом в руках и издалека улыбнулась Кириллу. Следом за ней выскочила Настя. У нее был озабоченный и преувеличенно деловой вид. Такой вид всегда принимали сотрудники Кирилла, когда он в очередной раз заставал их за пасьянсом.
– Мусенька, ты уронила, – сказала Настя и сунула какой-то сверточек в карман Мусиного фартука. – Что ты так долго, Кирилл!
– Я не долго.
– Возьми, пожалуйста, на плите второй чайник. И пошли, пошли!..
Когда он с чайником в руке вышел на террасу, вся семья чинно пила чай и, кажется, даже никто не ссорился.
Тетя Александра взглянула на него, раздула ноздри, но ничего не сказала. Мышки-Сони на террасе не было.
– Как там в городе? – спросил Сергей.
– Все нормально, Сереж, – ответила за Кирилла Настя. – Кирилл, тебе чай с мятой или обычный?
– Где вы побывали? – Света болтала тонкой ложечкой в синей чашке, не поднимала глаз и усмехалась загадочно. – Достопримечательности осматривали?
– Хотели в Кунсткамеру, – объяснил Кирилл, – но она по понедельникам не работает. Эрмитаж тоже закрыт. Мы в Зоологическом музее отдохнули.
Владик радостно захохотал и толкнул в бок свою мамашу, которая величественно покачнулась – как стог с сеном.
– Не балуйся, сынок, – попросила она кротко.
– Мам, у тебя голова болит? – спросил Сергей у Нины Павловны. – Может, попросить чего-нибудь у Сони? У нее наверняка есть от головы.
– Тетя, а где Соня? – подал голос Дмитрий Павлович. – Юля, ты звала ее к чаю?
– Ну конечно.
– Может, мне сходить? – спросила Настя, всем своим видом выражая немедленную готовность бежать за Соней.