Черная тень в окне соседнего дома беспокоила его все сильнее.
* * *
Дождь шел весь вечер, и все рано разошлись по своим комнатам, как мокрые куры. Настя не отходила от Сони, и Кирилл слышал, как тетя Александра отчитывает их обеих – кажется, за то, что они включили телевизор, по которому шло “неприличное кино”.
"…все равно не стану смотреть канал “Культура”, – услышал он обрывок возмущенной Настиной речи и улыбнулся.
Сергей сидел в гостиной и, вздыхая, листал какую-то книгу.
– Куда я их дену? – спросил он, когда Кирилл заглянул. – Наверное, здесь придется оставить. Не тащить же их в город! У меня в квартире книги даже в прихожей стоят. А таким книгам покой нужен, их на пол в прихожей не положишь!..
Кирилл вошел и прикрыл за собой дверь.
– Слушай, – сказал он Сергею, – давай завтра съездим в этот ваш Русский музей, спросим, что там за дела с Сониным ожерельем?
– В какой еще Русский музей! – возмутился Сергей. – Я же тебе говорил, что это антикварная контора, которая просто проводит оценки. При чем тут Русский музей?!
Кирилл хмыкнул. По правде говоря, ему было совершенно наплевать, как именно называется контора, но было смешно, что Сергей так вступился за честь Русского музея, который, конечно, не мог заниматься такой ерундой, как Сонино ожерелье.
– Почему бабушка не знала, что оно поддельное? – спросил Сергей задумчиво. – Не могла же она на самом деле оставить Соне просто стекло? Это… совсем не в ее духе. И к Соне она относилась хорошо.
Вот если бы она тете Александре оставила, это было бы понятно, да и то как-то…
– Вот именно, – сказал Кирилл, – поэтому стоит съездить и поговорить.
– Без ведома Сони? – уточнил Сергей.
– Ну, она же возражает.
– Если она возражает, значит, ехать никуда не нужно. – Сергей твердо посмотрел Кириллу в глаза. – Это ее дело. Если ей понадобится помощь, она нам сама скажет.
– Ну да, – согласился Кирилл, – она скажет. Ей мамаша в очередной раз напомнит, что она позор семьи, и она это ожерелье с Дворцового моста в Неву кинет.
– А если мы станем что-то выяснять, тетя ее поедом съест, – возразил Сергей, – это уж точно.
Не отвечая, Кирилл облокотился на низкий подоконник и стал смотреть в сад. Дождь все валился с темного неба, и на дорожке стояла большая лужа, в которой отражались желтые огни.
Почему Сергей не хочет ничего выяснять? Что он знает про ожерелье? Зачем ему согласие Сони, когда ясно как День, что она его ни за что не даст?
Именно на это и рассчитывал тот, кто позвонил ей. Этот человек знал ее так же хорошо, как себя, и был совершенно уверен, что она не допустит, чтобы родственники занимались выяснением этого вопроса, потому что она уверена, что это – “позор”.
Она ведет “позорную” жизнь – работает в больнице, работает еще где-то, ухаживает за полоумной мамашей, ублажает шалопая-брата, носит пижаму десятилетней давности и влюбляется в несуществующих уголовников.
И явно что-то скрывает.
– Ты не вспомнил, что было в той книге, из которой вырвали листы? – спросил Кирилл, продолжая рассматривать лужу.
– В какой книге? А… ничего там не было. Я же тебе говорил.
– Слушай, – сказал Кирилл холодно и, повернувшись, сел на подоконник, – я не понимаю, в чем дело. Ты же не идиот. Или идиот? Из книги явно вырваны страницы, а ты мне в двадцатый раз говоришь, что не вырваны. Я же держал ее в руках. Из нее вырваны страницы так, что даже переплет развалился. Ты что? Сам их вырвал?
– Н-нет, – сказал Сергей, запнувшись. Вид у него был удивленный. – Просто нет никакого смысла выдирать листы из арабской книги!.. В этом доме, кроме меня, никто не понимает по-арабски. Зачем кому-то выдирать листы?!
– Вот и я спрашиваю. Зачем?
– Не знаю. А что? Это важно?
Это было гораздо важнее, чем Сергей мог себе представить, но Кирилл не стал говорить ему об этом.
Оказывается, вести расследование труднее, чем читать в романе о том, как его ведет гениальный сыщик.
И расследование-то получается каким-то дурацким. Например, гениальный сыщик понятия не имеет, правду говорит Сергей или врет талантливо и красиво.
Интересно, в этом доме есть что-нибудь выпить?
– Здесь есть спиртное?
– Где – здесь? Кирилл вздохнул.
– Где-нибудь. Не за забором в соседнем магазине, а, например, в холодильнике?
– Не знаю, – сказал Сергей, – наверное, есть. Конечно, есть. Вон в шкафу что-то вроде бара. Бабушка там держала вино и еще какие-то бутылки. Открой, посмотри, если хочешь.
Ну да. Вино. Вряд ли он станет пить вино, которое держала в шкафу бабушка. Но это все же лучше, чем ничего.
Кирилл распахнул темную дубовую дверь с резным стеклом и присвистнул.
"Вино”, которое держала в шкафу бабушка, представляло собой плотный ряд очень дорогих первоклассных бутылок. Все было, как следует – виски, джин в плоской бутылке, коньяк, наоборот, в круглой, широкоплечий мартини и пузатое соломенное кьянти.
Стаканы стояли тут же – безупречно соответствовавшие каждой бутылке.
Ну и бабушка. Знаток жизни.
Кирилл решил, что виски будет в самый раз.
– Тебе налить? – спросил он, отвернув холодную пробку.
– Нет, – сказал Сергей и улыбнулся смущенной улыбкой. Бросил свою книгу на диван, подошел к Кириллу и осторожно, как на заморское чудо, посмотрел на его стакан.
– Ты чего? Никогда не видел виски?
– Видел. – Он снова улыбнулся. – Понимаешь, со мной от выпивки что-то странное делается. Я весь покрываюсь красными пятнами и чешусь, как шелудивая собака. Даже от пива. – Он вдруг заговорил почти шепотом:
– Я всегда только делаю вид, что пью. Я из одного стакана “глотаю”, а в другой выплевываю, как будто запиваю.
– Зачем? – поразился Кирилл.
– Мне неловко, – признался Сергей, – ужасно. Я никогда никому об этом не рассказывал. И так все считают, что я…
– Ботаник, – подсказал Кирилл, – это теперь так называется.
Сергей покосился на него – не смеется ли, но Кирилл не смеялся.
– Я и тебе говорю только потому, что ты чужой человек. А наши, если узнают, засмеют.
Кирилл неожиданно пришел в раздражение от того, что он – чужой человек.
– Я понимаю, можно скрывать, что ты – запойный алкоголик. А тут-то чего скрывать?
– Мама всегда напоминает мне, что я не похож на отца. Он был… русский офицер. Чувство долга, любовь к отечеству, в плечах косая сажень, перед обедом стопку и так далее. Я совсем другой.
– Ну и что? Я тоже совсем другой. На отца не похож. И что мне теперь делать?
– Что тебе делать, не знаю, – сказал Сергей довольно резко, – а я не хочу, чтобы все знали, что я даже глотка выпить не могу. Ладно бы у меня удушье начиналось, как у тети Александры, а то – чесотка! Смешно.
– Это смешно в десятом классе, когда все начинают пить портвейн, а ты не начинаешь, – сказал Кирилл, все еще раздраженный “чужим человеком”, – в нашем возрасте это не смешно.
– Все равно я не хочу, чтобы об этом знали.
– Да никто и не узнает! Мог бы мне не сообщать, раз уж это такая страшная тайна.
Он закрыл шкаф и сел на ковер перед камином. Виски согревалось у него в ладони, приятно пахло. Пахло еще чем-то, то ли остывшим пеплом, то ли жженой бумагой, и Кирилл посмотрел в камин.
Он глотнул виски и посмотрел еще раз.
– Сереж, – спросил он рассеянно, – ты не знаешь, когда топили камин?
– Зимой, – буркнул Сергей – Чего его топить, когда все время тридцать градусов? Хорошо хоть дождь пошел, а то бы мы точно завтра угорели от жары.
Вряд ли горстка серого пепла лежала на чистой подставке с зимы.
Поставив стакан на ковер, Кирилл ткнул пальцем в рассыпающуюся пепельную горку. На пальце остался серый след.
Что там сожгли? Когда? Кто?
По всем детективным правилам в уголке непременно должна была остаться несгоревшая бумага, а на ней – загадочный обрывок, многозначительный и все объясняющий.
Кирилл посмотрел – обрывка не было.
В коридоре громко разговаривали и препирались – Настя провожала Мусю домой и предлагала ей остаться, раз уж на улице такой дождь, а Муся не соглашалась, тихо, но уверенно.
Сергей снова бросил свою книгу на диван и поднялся.
– Пойду посмотрю, – пробормотал он, не глядя на Кирилла, и выскочил за дверь.
Пошел провожать даму сердца и целоваться с ней под дождем. Очень романтично и очень в духе человека, который не выносит спиртного и при этом делает вид, что пьет из одной рюмки, а сам выплевывает в другую.
Зашла Настя, посмотрела на Кирилла и села рядом на ковер.
– Что ты пьешь?
– Виски из запасов твоей бабушки. Хочешь?
– Нальешь?
Он сунул ей свой стакан.
– Можешь глотнуть отсюда. Насть, ты не знаешь, когда топили камин?
Она осторожно пригубила виски и посмотрела в камин.
– Вроде давно, а что? После бабушки точно не топили, а когда она топила, не знаю.
– Ты в нем ничего не жгла?
– Нет, Кирилл. А что такое? Он взял ее за шею под волосами и повернул голову в сторону камина.
– Там пепел. Видите, дорогая наблюдательная мисс Марпл? Откуда пепел, если камин не топили?
– Не знаю. Откуда?
Он засмеялся и погладил ее шею под волосами.
– И я не знаю. Вот видишь, у тебя спрашиваю.
– Ты думаешь, это имеет отношение… к нашим делам?
Кирилл притянул ее голову к себе на плечо и заставил сидеть тихо.
– Вполне возможно. Очень трудно определить сразу, что имеет отношение к нашим делам, а что не имеет.
– А Сонино ожерелье имеет? Пусти, Кирилл, мне так неудобно.
Он отпустил ее шею, и руке сразу стало холодно.
– Куда ты побежал с террасы? Ты что, думаешь, что это какая-то ошибка и на самом деле оно ценное?
– Я не знаю, ценное оно или нет. Просто я был уверен, что в полвосьмого никто не станет звонить из ювелирной конторы. Скорее всего они работают как раз до четырех, да и то не каждый день. Мой мобильный у меня в кармане. Другой мобильный есть только у Светы. Она говорила по мобильному, когда я ее подслушал. Я проверил Светин мобильный, и оказалось, что именно с ее телефона звонили сюда в полвосьмого.