Шаги раздались снова, гораздо отчетливее, чем раньше, очевидно, человек решил, что отошел уже достаточно далеко и теперь в безопасности. Кирилл тоже двинулся вперед, наступил на какую-то палку и чуть не взвыл от боли.
Впереди за кустами мелькнуло желтое пятно света. Мелькнуло и пропало, выхватив из темноты черную плотную густоту веток и листьев, за которой сидел Кирилл.
Быть партизаном оказалось непросто.
Свет опять мелькнул, и Кирилл стал пробираться поближе, чтобы хоть что-нибудь рассмотреть.
Послышались приглушенные голоса и еще один странный звук, который Кирилл не смог разобрать. Голосов тоже было не разобрать. Говорили двое, но кто?
Пролетел ветер, обдав его водой с ног до головы, но в этом ветре послышалось еще что-то, заставившее его оглянуться. Дом почти скрылся за деревьями. Только крыша серебрилась под редкими звездами.
Где-то там, в глубине этого дома Настя сидит на своей огромной кровати и напряженно, до звона в ушах слушает тишину.
Что в ней происходит, в этой тишине?
Кирилл подобрался еще поближе, хотя так и не видел к кому. Голоса звучали отчетливей, но слов он расслышать не мог. Ему показалось только, что один голос несколько раз произнес что-то вроде “в последний раз”.
И вдруг все смолкло. Мелькнул быстрый желтый свет.
Кирилл стал осторожно раздвигать ветки, но ничего не увидел, кроме черных кустов и отвесной стены деревьев с той стороны сада.
Над головой у него как будто что-то коротко свистнуло, и от удара в затылок он уткнулся лицом в черную траву, мельком удивившись, почему это вдруг трава со всей силы бросилась ему в лицо.
* * *
Он пришел в себя довольно быстро и несколько секунд пытался сообразить, что произошло.
Его стукнули по голове, вот что.
Он все прекрасно помнил: свою игру в партизан, мелькающий свет, шелест в кустах и темную громаду дома за спиной.
А потом он получил по голове. Идиот.
Он осторожно сел, проверяя себя на целость и сохранность. По лицу что-то текло, он потрогал ладонью, пытаясь определить, кровь или грязь. В затылке было тяжело, и казалось, что в голову напихали чего-то лишнего.
Вот вам и гениальный сыщик. Мало того, что он позволил кому-то стукнуть себя по голове, он еще обнаружил перед неведомым противником свои интересы. Он так ничего и не узнал, зато противник теперь определенно в курсе, что Настин ухажер за ним следит.
Он испортил все, что только можно было испортить.
Кирилл встал на четвереньки и выбрался из кустов, не заботясь больше ни о какой конспирации. Даже если за ним кто-то наблюдает, это ничего не изменит.
Если только он не должен умереть прямо на садовой дорожке.
Умирать Кириллу Костромину не хотелось.
Стараясь не оглядываться и не бежать, он дошел до дома и поднялся на садовое крыльцо. Дверь была заперта. Значит, тот человек уже вернулся в дом. Или вообще вышел не из дома.
Кирилл запрокинул голову и посмотрел на Настин балкон. Балкон был в неизмеримой дали, и он не представлял себе, как на него залезть.
Очевидно, удар по голове был довольно сильным.
Кирилл забрался на шаткие перильца крыльца и постоял, балансируя и отчаянно пытаясь не свалиться. Потом, придерживаясь рукой за стену, дотянулся до нижней перекладины балкона и повис на ней, болтая ногами.
Каждый, кто проходил под турником, обязан был три раза подтянуться. Шесть раз прошел – восемнадцать раз подтянулся.
Он оттолкнулся от стены, перехватил руками и перенес себя через решетку балкона. На той стороне он угодил прямиком в цветочный горшок, который покатился по крашеным доскам с грохотом идущего в атаку танка.
– Кирилл!
– Тихо! Не кричи.
– Что с тобой?! Что ты там делал так долго?!
– В луже лежал. Только не кричи ради бога!
– Господи, ты же весь грязный! Что у тебя с лицом?!
– Я упал, – сказал Кирилл, – и еще наступил в какие-то твои цветы. Мне нужно в душ.
– Проводить тебя? – спросила Настя дрогнувшим голосом, рассматривая его, как будто он только что неожиданно вернулся с передовой.
– Не надо меня провожать. Я сам дойду. Где мои штаны?
Ему было неловко перед ней и стыдно, что неизвестный противник переиграл его и он теперь должен смывать с физиономии грязь, ощупывать свою шишку и делать вид, что так и надо, будто это просто часть его хитроумного плана.
Настя протянула ему джинсы.
– Кто там был?
– Не знаю. Я так и не понял. Не смотри на меня с таким ужасом. Ничего не произошло.
– Я тебя все-таки провожу.
– Нет. Сиди здесь. Я приду через пятнадцать минут.
Под действием горячей воды то лишнее, что было у него в голове, как-то уменьшилось, но все-таки много лишнего еще осталось. Он пощупал – ничего особенного, просто шишка, надувающаяся, как детский воздушный шарик.
Он натянул джинсы, выключил свет и осторожно пошел по темному коридору, останавливаясь у каждой двери.
У Светы было темно и тихо. Владик бодро похрапывал.
И что это означает?
Ничего.
Кирилл спустился по лестнице и постоял, прислушиваясь. Тишина, только дом вздыхал во сне – поскрипывал половицами, подрагивал сухими цветами в мавзолейных вазах.
Свет нигде не горел, и Кирилл подумал, что за стеной человек, которого он не увидел, так же, как он, напряженно прислушивается к тишине, а может быть, стоит у двери, прижавшись ухом и выжидая.
В замочную скважину двери, которая выходила на садовое крыльцо, был вставлен ключ.
Так он никогда не разберется в этом проклятом деле!
Он наклонился – по голове прошел колокольный звон – и стал шарить руками по полу. Где-то здесь должна быть куча старой обуви, в которую все суют ноги, когда выходят из дома, чтобы не тратить время на шнурки и застежки. Он перебрал почти все, когда наткнулся на совершенно мокрую старую кожу.
Значит, человек все-таки выходил именно здесь.
Кирилл потянул башмак за пятку, пытаясь определить хотя бы, женский он или мужской, и в жидком предутреннем свете понял, что это старые демисезонные туфли, которые носила Нина Павловна.
Черт.
Он вернул башмак на место и бесшумно поднялся по лестнице. Посреди темного коридора маячило белое привидение в саване.
Кириллу вдруг стало нечем дышать, и он схватился за перила, чтобы не покатиться с лестницы назад.
– Где ты ходишь?! – прошипело привидение. – Я тебя жду, жду!
Дыхание вернулось к нему, и, схватив Настю за руку, Кирилл потащил ее за собой в комнату.
– Зачем ты вышла? Я же тебе сказал – сейчас приду!
– Тебя нет и нет. Вот я и вышла. Зачем ты ходил вниз?
– Дверь проверял. Все заперто. Еще я нашел мокрые ботинки.
– Какие мокрые ботинки?
Кирилл стащил джинсы и с наслаждением лег на кровать. Его голове горизонтальное положение явно подходило больше, чем вертикальное.
– Под дождь сегодня… вчера вечером попали только мы с тобой. Все остальные были дома. Если ботинки мокрые, значит, кто-то выходил после дождя. Сергей выходил провожать Мусю, но у него белые кроссовки и стоят у главного крыльца, с которого Муся выходила. У садового крыльца только одна пара мокрых ботинок.
– Чья?
– Твоей тети Нины, – буркнул Кирилл, – и не переживай, это на самом деле ничего не значит. У Владика и твоего отца какой размер обуви?
– У папы сорок первый, а про Владика не знаю.
– Зачем нужно было тащиться в сад? – сказал Кирилл задумчиво. – Для чего? Почему нельзя было поговорить днем и где-нибудь в третьем месте? Что за идея – ночью выбираться из спящего дома, осторожничать, чтобы никого не разбудить, прятаться, а потом еще лупить меня по голове!
– Тебя… ты… тебя лупили по голове? – с трудом выговорила Настя и села, как будто у нее подкосились ноги.
– Меня ударили по голове, – поправил Кирилл, морщась. Уязвленное самолюбие тоже сделало кислое лицо, напоминая ему о том, как он попал впросак.
– А дальше? Что было дальше?
– Я упал мордой в грязь. Все. Больше ничего не было. Плохо только, что теперь противник знает, что я им интересуюсь. До сегодняшней ночи я был просто охотник за приданым. А теперь он будет осторожней.
– Или она, – сказала Настя.
– Или она, – согласился Кирилл.
Настя пристроилась рядом с ним, побрыкала ногами, расправляя одеяло, и положила на себя его руку. Ему немедленно захотелось спать так, что в глазах все поплыло.
– Может, мне поговорить с Сережей? А, Кирилл? Рассказать про фен, и про бабушку, и про то, что мы думаем, что она не просто так уронила его в воду? И спросить про эту дурацкую книгу?
– Не смей, – пробормотал он, старательно тараща слипающиеся глаза, – а если это он? Ты станешь опасна, и он от тебя избавится. Завтра я…
– Что?
Но он молчал. Настя приподнялась и посмотрела на него. Он дышал ровно и почти неслышно, и рука, которую она положила на себя, стала очень тяжелой.
Она осторожно потрогала его голову, пытаясь определить размеры ран, но ничего не обнаружила.
Кто? Кто ночью ходит по ее саду и затевает что-то непонятное и страшное? Кто из близких и дорогих способен на преступление?
Откуда ждать удара? Когда он будет нанесен?
Настя лежала, рассматривала полог, слушала тишину дома, а потом заплакала и плакала, пока не рассвело.
* * *
Кирилл проснулся в двенадцать часов, да и то только потому, что Настя тянула его за ногу и что-то громко говорила. Со сна он не мог разобрать – что именно.
Голова болела так, что хотелось сунуть ее под какой-нибудь пресс, чтобы сдавило как следует и она болела бы не так сильно.
Похмелье?
Ах, да. Вчера ночью в саду его стукнули по затылку.
– Насть, подожди, – попросил он, плохо слыша себя, – я ни слова не понимаю.
– Голова болит? – спросила она, стоя в ногах кровати. Хоть бы подошла и пожалела его, что ли!
– Болит, – признался он жалобно, надеясь, что она подойдет и пожалеет. – Очень.
– У тебя мобильный телефон раз пять звонил. Я сунула его за диван. А семье сказала, что ты вчера бутыл