ку виски выпил и теперь встать не можешь.
При мысли о вчерашнем виски Кириллу стало совсем худо.
– Мы его вместе пили, – с трудом выговорил он.
– Принести тебе кофе?
– Нет! – Только кофе ему не хватало! – Нет, спасибо. Я сейчас встану, схожу в душ и… съем чего-нибудь.
– Три корочки хлеба? – спросила Настя, не приближаясь.
Он оскорбился:
– Разве ты не должна ухаживать за мной и стать мне родной матерью? В конце концов, у меня был несчастный случай на производстве.
Настя улыбнулась, подошла поближе и потрясла его ногу, завернутую в одеяло.
– Как орудие производства? Болит?
– Болит, – признался Кирилл, – даже встать страшно.
– Принести аспирин? У мамы, наверное, есть. Или у Сони? Давай я принесу. Ты полежи пока спокойно, не вставай, я сейчас.
Лучше бы она его поцеловала. Впрочем, нет, не лучше. Он зарос щетиной по самые глаза, на затылке у него шишка, а вчерашний перегар можно поджечь и стать лучшим за всю историю человечества исполнителем номера “Глотатель огня”.
Кирилл Костромин всегда старался выглядеть пристойно в глазах окружающих.
Едва Настя вышла, он поднялся и, охая, как больной старик, напялил джинсы и вынул из гардероба чистую майку. Он был уверен, что ему поможет душ, но до него нужно было еще добраться.
Приглушенно зазвонил мобильный, и Кирилл долго пытался сообразить, где он, и не сразу вспомнил, что Настя говорила что-то про диван. Телефон нашелся под толстой диванной подушкой.
Звонил Игорь Никоненко.
– Слушай, Кирилл, – начал он, едва поздоровавшись, – я думал, что от этого твоего Института патентоведения с ума сойду. Там сто подразделений, одно другого хуже. Светлана Петруничева работает в архиве группы патентных поверенных. Обычный работник, не хуже и не лучше других. В архиве самая молодая. Ничего особенного за ней не числится.
– Никакой уголовщины, ты это имеешь в виду? – спросил Кирилл, неуверенно пристраивая голову к вышитой подушечке. Держать ее самостоятельно он был не в силах.
– Никакой. А что? Должна быть уголовщина?
– Я не знаю.
– Ты там только самодеятельностью не занимайся, – проворчал Никоненко, понизив голос, – вы с Пашей очень любите, я знаю. Зачем она тебе, эта Петруничева?
– Мне просто нужно выяснить кое-какие обстоятельства, – объяснил Кирилл туманно.
– Ну да, – согласился Никоненко. – Есть одно обстоятельство, но оно к твоей Петруничевой прямого отношения не имеет.
– Какое?
– У этой группы патентных поверенных есть начальник. Его зовут Петр Борисович Лялин. Сорок пять лет, на этой работе три года. Во всех отношениях положительный мужчина.
– Ну и что?
– Месяца три назад внезапно разбогател. Зарплата у него что-то около трех с половиной тысяч русских рублей, а он себе недавно машинку купил. “Шкода-Октавия”, тысяч за пятнадцать североамериканских рублей. И сделал все как-то не слишком грамотно, налоговики по крайней мере проявили интерес.
Кирилл отодрал голову от подушечки и разлепил глаза.
– И что?
– Больше ничего не знаю, Кирилл. Честно. Я даже сегодня с утра звонил Леве Захарову в Питерскую налоговую полицию. Он мне сказал, что у них висит какая-то мутная история с торговой маркой “Красно Солнышко”, и в этой истории вроде бы замешана эта группа патентных поверенных, но, что за история, не рассказал. Вот и все. То ли сам не знает толком, то ли еще что-то.
– Спасибо тебе, капитан, – сказал Кирилл, добавив в голос побольше чувства.
– Я уже неделю как майор, – пробормотал Никоненко. – Так что звони, Кирилл. И самодеятельностью все-таки не занимайся.
Кирилл только и делал в последнее время, что занимался какой-то непонятной самодеятельностью, но Никоненко он на всякий случай пообещал ничего такого не делать.
Ему нужно было подумать. Для этого требовались две вещи – сигареты и голова. Ни первого, ни второго в данный момент в наличии не было.
Сигарет можно стрельнуть у Насти, а голову попробовать оживить при помощи душа.
Он добрел до ванной, стащил одежду, что тоже потребовало небывалых усилий, и бессмысленно покрутил все краны, старательно отводя глаза от зеркала. Он был уверен, что собственная отекшая, желтая щетинистая физиономия приведет его в еще худшее расположение духа.
Наконец ему показалось, что воду удалось открыть, и, придерживаясь за стену, он шагнул в застекленную кабинку душа.
Ай да бабушка! Ай да научная сотрудница Русского музея!
Даже в квартире Кирилла Костромина ванная была просто ванной. В ней, конечно, располагалась масса новомодных экзотических штучек, вроде джакузи, черного кафеля и широколистных тропических цветов, но отдельной душевой кабинки у него не было. А у бабушки была.
Жесткие водяные струи лупили Кирилла по голове, возвращали возможность думать.
Он совсем выпустил из виду вопрос, который пришел ему в голову одним из первых, – на какие деньги бабушка божий одуванчик жила пятьдесят лет после ареста мужа? Явно не на зарплату старшего научного сотрудника и вряд ли на гонорар от французского путеводителя.
Если у нее были деньги – а деньги у нее явно были! – то где они? Кому она их оставила? Она умерла от несчастного случая – или не от случая, – но смерть ее была внезапной и неожиданной. Даже если денег осталось мало, все равно они должны быть, она ведь не собиралась немедленно умирать!
Она помогала Соне, поддерживала Владика, содержала домработницу, устраивала в ванной душевую кабинку и назначала любимой внучке Насте встречи в дорогих кофейнях – и так из года в год. Все так и продолжалось бы, если бы она не умерла.
Тогда где же деньги?
Логично, что она не упомянула их в завещании – она не собиралась их завещать, она собиралась на них жить так же легко и свободно, как всегда.
Может, они зарыты в саду, в полном соответствии с романами Роберта Льюиса Стивенсона? И ночной противник, ударивший Кирилла по голове, собирался их выкопать?
Кирилл хрипло засмеялся и поперхнулся агрессивной горячей водой.
Странно, что этот вопрос не заботит никого из родственников. Или заботит, только гениальный сыщик этого не замечает? Или все они всерьез считают, что бабушка жила на пенсию и еще на то, что оставил ей чрезвычайно экономный дедушка, арестованный в сорок девятом году?
Кирилл добавил холодной воды и постоял, привыкая. Потом добавил еще.
Он должен осторожно выспросить у всех по очереди, нет ли каких-то семейных легенд о кладах и драконах, и, если есть, попытаться определить, кто интересовался ими в последнее время.
Он должен узнать как можно больше о группе патентных поверенных, в которой работает красотка Света, и о скандале с торговой маркой… как ее там? “Любо-дорого”? Нет, “Красно Солнышко”.
Он должен выяснить, кто звонил Соне вчера вечером со Светиного мобильного телефона. Он должен выяснить, сколько на самом деле стоит ожерелье.
Он должен выяснить, кто прячется в соседнем доме. Он предполагал все, что угодно, и ему даже думать не хотелось, как именно он станет подтверждать свои подозрения.
Зря он хвастался Насте своим недюжинным умом.
Вода, бившая ему в лицо, стала совсем ледяной, и он мужественно терпел несколько секунд, прежде чем выскочить из-под душа.
Кожа из сухой и горячей превратилась в прохладную и упругую, в голове все расправилось и определилось, и можно было жить дальше. Кирилл очень гордился умением приводить себя в порядок.
Он перешагнул порожек душа, всем телом чувствуя вернувшуюся радость бытия, и кофе ему захотелось, и яичницы с сосиской, и еще чего-нибудь, такого же бодрого и утреннего, когда дверь в ванную широко распахнулась, и на пороге появилась красотка Света.
– Вот вы где, – сказала она с веселым злорадством, – а я вас везде ищу!
От неожиданности Кирилл не сразу сообразил, что должен делать и как именно ему теперь спасаться, а когда сообразил, Света уже величественно шагнула в ванную.
– Настя говорит, что у вас похмелье, – сообщила она, разглядывая его, – я вам аспиринчика принесла. Хотите аспиринчика?
Кирилл засуетился, полотенце куда-то подевалось, джинсы лежали слишком далеко, он дернул на себя чей-то халат, свалил его на пол вместе с хлипкой вешалкой, под халатом наконец обнаружилось полотенце, которое он судорожно обернул вокруг себя под безудержный Светин смех.
– Вам никто не говорил, что нельзя входить в ванную, когда там чужой мужчина? – Он отчаянно старался говорить со спокойным достоинством, но у него не получалось.
– Да ла-адно! – и Света махнула наманикюренной ручкой. – Мы с вами свои люди. Почти родственники.
– Я вам не родственник.
Внезапно она стала его раздражать.
Он не дрессированный пудель Артемон. Фокусы для уважаемой публики показывать не желает и демонстрировать предсказуемую реакцию тоже не станет.
Света подошла поближе и помахала у него перед носом блестящей упаковкой.
– Аспирин! – провозгласила она. – Хотите? Ему показалось, что она сейчас скажет: пляшите.
– Нет, – сказал он, – не хочу. Спасибо. После чего решительно подошел к зеркалу, потеснив Свету голым плечом, размотал полотенце и стал вытирать голову.
– Как там погода? – спросил он, выглянув из полотенца. – Вроде опять жарко?
– Жарко, – согласилась Света после некоторой паузы и вдруг отвела глаза. Кирилл усмехнулся.
– Жаль, что мы с Настей все проспали, – продолжил он светским тоном. Бросил полотенце и стал причесываться. – У меня, знаете ли, есть мечта. Мне хочется увидеть, как начинают работать фонтаны. Настя обещала меня сводить. Вы когда-нибудь видели, как включают фонтаны?
Он аккуратно пристроил щетку на стеклянную полку, повернулся к Свете и попросил:
– Подайте мне, пожалуйста, мои штаны. Они прямо у вас за спиной.
После чего она пулей вылетела из ванной, и Кирилл понял, что этот сет он выиграл “всухую”. Нет, “в мокрую”, но выиграл.
Чувствуя себя гордым победителем, он натянул джинсы и майку, спустился вниз и был остановлен Ниной Павловной, которая сказала строго: