– Что это такое? Настя говорит, что вчера вы напились!
– Доброе утро, – пробормотал Кирилл.
– Доброе. Вы что? Алкоголик?
– Я? – удивился Кирилл.
– Не притворяйтесь! Я знаю, что вы вчера вдвоем с Сергеем выпили бутылку виски. Вы что? С ума сошли?
– Я не сошел, – признался Кирилл, придя в замешательство.
Он точно знал, что вчера они выпили эту проклятую бутылку вдвоем с Настей, а не с Сергеем.
– Мой сын никогда не позволял себе напиваться, а тут вдруг напился! Это вы его заставили?
– Да с чего вы взяли, что он напился?! Мы просто…
– Настя сказала, – заявила Нина Павловна. – Послушайте, молодой человек. Мы все более или менее смирились с вашим присутствием в этом доме. Больше того, вчера мне очень понравилось, что вы… защитили Соню от нападок тети, но это не означает, что вы можете тут заниматься всякими безобразиями да еще впутывать в них Сергея.
Кирилл смотрел на нее во все глаза. К такому повороту событий он не был готов.
– Нина Павловна, чайник вскипел, – выглянув из кухни, сказала Муся и улыбнулась Кириллу, – хотите кофе, Кирилл?
Настя скатилась со второго этажа и схватила его за руку.
– Что ты на него напала, тетя Нина? – затараторила она, не глядя на него. – Все в порядке. Кирилл, что ты хочешь, овсянку или омлет?
– Ты еще будешь его ублажать! – закатив глаза, простонала Нина Павловна.
– Не ублажать, а кормить. Поджарить омлет, Кирилл?
– Пусть сем себе жарит, – распорядилась Нина Павловна и пошла к двери.
– Кто надевал мои туфли? – заговорила она уже оттуда. – Они же совсем мокрые! Мне теперь не в чем выйти!
– Мы что, напились вдвоем с Сергеем? – спросил Кирилл у Насти.
– Не могла же я сказать, что ночью пила с тобой виски! – нервно оглядываясь, зашептала она. – А ты как будто не понимаешь! Сделал такое лицо, что я чуть в обморок не упала!
– А зачем говорить-то? – продолжал Кирилл. – Ну пила и пила, им-то что за дело?
– Кирилл, замолчи. Ты не знаешь мою семью. Хорошо, что мама ничего не унюхала, она бы потом со мной неделю воспитательную работу проводила.
"Всемилостивый святой Петр, избави меня от жизни в большой семье, – подумал Кирилл. – Я уж лучше как-нибудь сам по себе”.
Настя налила ему большую кружку горячего кофе и стала взбалтывать омлет в керамической мисочке. На громадной плите в плоском медном тазу кипело варенье, и пахло летом, черной смородиной, жарой – всем самым лучшим, что только есть в жизни.
– Что ты так смотришь? – спросила Настя и вылила омлет на сковороду. – Хочешь варенья?
Когда на этой самой кухне они пили кофе в первый, раз, она плакала, и ночь за окнами была черна, и дом был суров, нелюдим и мрачен. А сейчас – распахнутые окна, солнечный свет на плиточном полу, веселый начищенный бок медного таза, близкие голоса в саду, и кофе кажется совсем не горьким, и лета осталось еще много, и жизнь продолжается, и, может быть, все будет хорошо.
От Питера до Москвы всего семьсот километров. Он терпеть не может большие семьи. Он никогда не рассказывал девицам о своем детстве и ни с кем из них не выпивал на двоих бутылку виски на ковре перед камином.
Он поставил на стол свою кружку, подошел к Насте, которая сосредоточенно смотрела на омлет, собрал в кулак ее волосы и потянул к себе.
– У тебя здесь есть Интернет? Или придется опять в Питер ехать?
– Есть. Дозвониться сложно, но можно попробовать. А что? Тебе нужно работать?
– Я в отпуске не работаю принципиально. – Гладкие волосы у него в ладони скользили и блестели, как будто перетекали между пальцами. – Мне нужно кое-что посмотреть.
– Давай посмотрим, – согласилась она и ловко переложила омлет в коричневую плоскую тарелку. Оглянулась по сторонам и продолжила шепотом:
– Я утром ходила к дальней калитке и нашла в кустах доску. Я думаю, что тебя стукнули именно этой доской. Голова болит?
– Нет.
– Ты врешь.
– Я не вру. Тебе вовсе незачем было таскаться в кусты. Не нужно никому демонстрировать свою осведомленность и заинтересованность.
– Меня никто не видел.
– Я тоже думал, что меня никто не видит, когда сидел в кустах, – возразил Кирилл сухо, – тем не менее по голове получил. Настя, все серьезнее, чем нам кажется. Намного. И еще я думаю, что времени у нас мало.
– Что это значит?
– Тот человек теперь знает, что я за ним слежу. Он может думать, что я засек его случайно, когда курил на балконе, а может считать, что я его выследил. Он начнет действовать решительно, а мы пока не представляем себе, что это будут за действия.
Он доел омлет и налил себе еще кофе. Пожалуй, Настин кофе вполне можно пить, а не только использовать для утопления грешников.
– А Соня что?
– Ничего. Вяжет тете Александре пояс от радикулита. Про ожерелье молчит, как будто его вовсе нет. Владик острил утром, но папа велел ему заткнуться.
– Заткнуться? – переспросил Кирилл.
– Ну… не совсем заткнуться, но он сказал, чтобы Владик от нее отстал. Он и отстал.
– Насть, – спросил Кирилл, – а что за истории о том, будто бабушка отравила деда, чтобы закрутить роман с Яковом? Откуда Владик вообще это взял?
Это что, когда-то обсуждалось или кто-то вспоминал? Он же не мог просто так придумать?
– Не было никакого романа! – ответила Настя сердито. Вскочила и помешала варенье длинной деревянной ложкой. – Конечно, он все придумал! Он все время врет и выдумывает.
– Что он врет и выдумывает?
– Все! Как-то выдумал, что на работе у них была лотерея и он выиграл машину. Конечно, никакую машину он не выиграл, а все придумал.
– Зачем?
– Я не знаю! Наверное, ему это нравится. И про бабушку с Яковом он тоже все придумал. Я помню, когда мы были маленькие, бабушка рассказывала нам, какой он был герой на войне и все такое. Про деда она никогда не рассказывала. И еще она говорила про ту девочку, которая у нас жила, что мы не должны ее обижать, она нам почти что родственница и жизнь у нее очень трудная.
– Про внучку Якова?
– Ну да. Никто теперь даже не помнит, как ее звали.
– А почему у них была трудная жизнь? Разве у твоей бабушки с двумя детьми жизнь была легче?
Настя достала из пузатого буфета синее блюдце и стала снимать пенки с варенья, иногда останавливаясь и постукивая ложкой.
– Не знаю, Кирилл. Ты задаешь вопросы, которые никогда не приходили мне в голову. Она не жаловалась на жизнь. И не рассказывала никаких историй, знаешь, про блокаду, про голод, хотя она все это пережила и в блокаду потеряла всю семью. Они в Александре-Невской лавре похоронены. Прадед, прабабушка и бабушкин братик, ему всего лет десять было, когда он умер. Бабушка как-то выжила. А тетю Александру накануне войны увезла к себе в Сибирь другая прабабушка. Ей тогда годик был или около того. Она маленькая сильно болела, решили, что ей климат не подходит, и увезли. И она осталась жива. И бабушка осталась жива. Когда бабушка вышла замуж, Александра стала жить с ней и с дедом.
– Черт побери, – сказал Кирилл, – выходит, детей было не двое, а трое?
Настя печально посмотрела на него:
– Ну да.
– А почему они ссорились? Твоя бабушка и тетя Александра?
– Тетя считала, что бабушка живет как-то слишком легко. Бабушка и вправду никогда не грустила, не носила темных платков и довоенных платьев. У папы и тети Нины всегда была нянька, а бабушка ездила в Кисловодск, потом купила машину и поехала в Крым, любила одеваться, любила поесть, ничего не боялась. Она говорила, что она свою дань заплатила, больше с нее никто ничего не смеет требовать.
– В каком смысле?
– В смысле деда. Она считала, что у нее забрали самого дорогого человека – мужа. Ты знаешь, по-моему, она его очень любила. Он умер, когда ей было двадцать девять лет. Как мне. Замуж она больше никогда не выходила, и романов у нее никаких не было. Она говорила, что эта часть жизни перестала ее интересовать, когда не стало деда.
– Он был намного старше?
– Не очень. Лет на десять.
– А Яков?
– Что Яков?
– Ты что-нибудь знаешь про его семью, про его дочь… как ее? Галя? И почему его книги оказались в шкафу твоей бабушки?
– Какие книги, Кирилл?
– Арабские. Арабские книги, которые бабушка завещала Сергею, когда-то принадлежали Якову. Почему он оставил их в доме твоей бабушки, а не в своем? Может, он ее любил? Безответно?
– Я не знаю. – Настя покрутила ложкой в варенье и решительно выключила газ. – Она никогда не рассказывала ничего подобного. А почему ты стал про все это спрашивать?
– Я хочу понять, что произошло, – объяснил Кирилл терпеливо. Он ополоснул под краном чашку и поставил ее на полку. – Я пока не понимаю. Я не понимаю, на что она жила и где теперь эти деньги. Она не оставила денег никому из родственников, потому что она не собиралась умирать и они были нужны ей самой. Что это за деньги? Где они? Сколько их?
Настя смотрела на него растерянно.
– Господи боже мой, – выговорила она наконец, – ты бы лучше узнал, кто стукнул тебя по голове. Это явно была не бабушка. И не Яков.
– Я узнаю, – пообещал Кирилл. – У тебя есть срочные дела? Если нет, подключись к Интернету, а я приду минут через двадцать.
– Я не поняла, – сказал Настя язвительно, – ты мной распоряжаешься?
– Распоряжаюсь, – согласился Кирилл, – я распоряжаюсь, а ты меня слушаешься. Кстати, ты Сергея не забыла предупредить, что это он со мной вчера напился?
– Нет, – буркнула Настя, – не забыла.
– Молодец. А про то, что меня по голове стукнули, никому не говорила?
– Не говорила. Я же не совсем ненормальная.
Он поцеловал ее долгим поцелуем, который моментально напомнил им обоим, что ночь они провели совершенно бездарно, а до следующей далеко, и он ушел.
Настя накрыла варенье чистой салфеткой, чтобы не забрались мухи, и улыбнулась человеку, попавшемуся ей на пороге кухни.
Человек проводил ее глазами.
Удалось услышать только часть разговора, и эта часть показалась ему тревожной.