Почему они говорили о старухиных деньгах? Любимой внучке мало оставленного дома, и она намеревается еще подобраться к деньгам? Если так, ей придется столкнуться с серьезным противником. Она даже не подозревает, насколько серьезный противник стоит у нее на пути.
Ее нужно опередить. Сегодня же.
Если все выяснится, от нее можно будет избавиться быстро и легко.
Как только ее кавалер куда-нибудь исчезнет, она поедет в город и больше не вернется.
И никто – никто! – не сможет тогда помешать.
* * *
– Вам что-то нужно? – сухо спросила Нина Павловна из кустов. – Вся смородина мокрая. Кому нужна такая прорва смородины? Когда была Зося Вацлавна, она ее сушила и отправляла каким-то родственникам. А мы что станем с ней делать?
– А куда делась Зося Вацлавна? – спросил Кирилл. Крупные черные грозди, больше похожие на виноград, чем на смородину, были влажными и теплыми. Кирилл сорвал веточку и объел с нее ягоды.
У его бабушки смородина была мелкой и твердой, как сухой горох. У братьев и сестер не хватало терпения дожидаться, когда она созреет, и они, как козы, обгладывали бедные ветки, пока они были еще зелеными, а потом мучились животами.
Зато они были детьми, свободными от мещанских ценностей.
Интересно, сестра Зинаида своего ребенка тоже станет держать голого на коричневой клеенке и обливать холодной водой “для закаливания” или ей хватит ума купить ему фланелевый комбинезон, уютного зайца и памперсы?
– Зося Вацлавна? – переспросила Нина Павловна с удивлением. – Мама с ней рассталась. А почему она вас интересует?
– Просто так, – сказал Кирилл. Он набрал полную горсть смородины и высыпал ее в круглую корзину, стоявшую тут же. И стал набирать следующую.
Нина Павловна внимательно смотрела на него.
– Ваш сын стал учить арабский язык, потому что так хотела бабушка?
– Она давала ему какие-то книжки, когда он был еще маленький. Красивые книжки с картинками. Они ему нравились, и он, когда вырос, стал учить язык.
– Она хотела, чтобы он учил именно арабский язык?
– Да ничего она не хотела! Просто ей нравились красивые, необыкновенные профессии. У вас много знакомых, которые говорят по-арабски?
– Нет.
– Ну вот. Ей казалось, что это очень шикарно – говорить по-арабски. И она Сережку приохотила.
– А как вообще эти книги попали в ваш дом? Сергей сказал, что они принадлежали Якову и он боялся, что они пропадут.
– Наверное, так оно и было.
– А почему он не оставил их собственной семье? У него же была семья? Я даже фотографии видел, Настя мне показывала.
– Не знаю, – сказала Нина Павловна задумчиво, – у него была совсем другая семья. Не такая, как у мамы с папой. У мамы все родственники военные врачи, профессора, в Германии учились, дети на трех языках говорили. А Яков свою жену привез из командировки, то ли из Мордовии, то ли из Вятки. Очень простая женщина. Я даже не знаю, добрая она была или нет. Обыкновенная женщина.
– А почему он на ней женился, раз уж она была такая обыкновенная и простая?
– Откуда же я знаю? – как будто даже обиделась Нина Павловна. – Я тогда еще не родилась. А мама об этом никогда не рассказывала. Она к жене Якова относилась покровительственно и немного свысока. Помогала ей, когда папу и Якова арестовали.
– Нина Павловна, а на что вы жили, когда арестовали отца? И потом, когда он умер?
Нина Павловна вылезла из смородины и вытерла черные руки о шорты.
– Почему я должна отвечать на все эти вопросы? – сама у себя спросила она, но все же ответила:
– После папы что-то оставалось. По крайней мере, так говорила мама. Его арестовали, был обыск, и здесь, и в городе, но ничего не нашли, и имущество не конфисковали. Когда я была маленькая, мне нравилось думать, что мама нашла клад.
– Что?! – переспросил Кирилл.
Ему моментально представилась его ночная одиссея, шорохи в темном саду, быстрый огонь и удар по голове.
Клад?! Какой еще клад?!
– Мы с Димкой думали, что мама нашла клад. Я очень смутно помню, но была какая-то семейная легенда про клад. Вроде бы папа и Яков закопали его в саду.
Это было сродни удару по голове. По крайней мере ощущения были сходными.
Вот вам и Роберт Льюис Стивенсон.
– Мы даже одно время играли в кладоискателей. Как у Марка Твена. Мы с Димкой были Том и Гек, а Галя, дочка Якова, индеец Джо. Мы добывали сундучок и отбивались от индейца Джо. Мама нас увидела и страшно рассердилась. Сказала, чтобы мы не смели играть в дурацкие игры. Сказала, что не желает слушать про клад и чтобы она больше ничего подобного не видела. И мы больше не играли.
– А… что за легенда?
– Господи, какая-то чушь о том, что во время войны в каком-то замке в Восточной Пруссии папины саперы во главе с Яковом нашли то ли мешок с золотом, то ли сундук с жемчугом, то ли кучу драгоценностей. Яков принес все это папе, и клад тайно вывезли в Ленинград. Это даже не легенда, а история, приключившаяся во время войны. Ерунда.
– Почему вы думаете, что это ерунда? Сигарет у Кирилла не было, но он все-таки похлопал себя по карманам, проверяя. От его хлопанья сигареты в карманах не появились, а без сигареты он не мог думать.
– Курить вредно, – язвительно сказала наблюдательная Нина Павловна.
– Я знаю. Почему вы думаете, что это ерунда?
– Послушайте, Кирилл. Вы хорошо представляете себе то время? Я, например, плохо представляю. Но даже я понимаю, что вывезти что-то из Германии было очень трудно, если не невозможно. Кроме того, отец был честнейший человек. Он никогда и ничего не сделал бы такого, что…
– …что противоречило бы интересам государства и его большевистской совести, – закончил Кирилл. – Из Германии вывозили все, Нина Павловна. Я про это даже фильм смотрел. Ничего такого невозможного в этом не было. Относительно честности тоже большой вопрос. Ваш отец мог быть каким угодно коммунистом, но вполне возможно, что он был при этом обычным человеком, и ему нравились золотые монетки или жемчуг или что там еще.
– Почему мы все это обсуждаем? – вдруг возмутилась Нина Павловна. – И перестаньте собирать эту чертову смородину! Вы набрали уже целую корзину. Что мы будем с ней делать?
– Варить варенье. А больше никаких историй про сокровища вы не знаете?
– Не знаю. И это тоже не история. Это просто детские выдумки.
– А тетя Александра никогда не вспоминала про клад?
– Нет, не вспоминала. Все-таки почему мы это обсуждаем?
Он чуть было не сказал – потому, что ваша мать была убита, и еще потому, что его сегодня ночью кто-то стукнул доской по голове, но не стал. Говорить об этом было еще рано, хотя иногда Кирилл Костромин предпочитал идти ва-банк.
– Куда корзину отнести, Нина Павловна? На кухню?
– На террасу. И пусть Муся смородину пересыплет на поднос, чтобы просохла. Как этот дождь пошел некстати!
Кирилл поставил корзину в центр круглого стола на террасе и, разыскав Мусю, передал ей распоряжение Нины Павловны.
Потом некоторое время караулил Соню, слоняясь возле кухни. Он слышал голоса – ее и тети Александры. Тетя Александра, как водится, была чем-то недовольна и говорила, что Соня хочет ее смерти, а Соня отвечала тихо и безразлично, Кирилл не мог разобрать, что именно.
Наконец послышались шаги, и дверь стала открываться, и Кирилл быстро свернул в кухню. Через несколько секунд туда вошла Соня с подносом в руках.
– Добрый день, – поздоровалась она, не глядя на Кирилла, – вы уже встали?
Пожалуй, это был намек на иронию, и Кирилл ответил как можно любезнее:
– Встал. С большим трудом.
Соня тускло улыбнулась пакету с молоком.
– Сами виноваты. Никто не заставлял вас напиваться.
– Мое моральное падение беспокоит всю семью, – пробормотал Кирилл. Соня в первый раз посмотрела на него.
– Не столько ваше падение, сколько Настя. Вы ведь ее… за ней ухаживаете. И пьете. Это плохо. “Ухаживаете”. Так могла сказать только Соня. Кирилл быстро закрыл дверь в кухню. Соня посмотрела на него с удивлением.
– Соня, – сказал он решительно, – мне нужно, чтобы вы поехали со мной в Питер.
– Зачем? – На лице у нее было такое изумление, что Кирилл на мгновение усомнился в успехе своего плана. В конце концов он совсем ничего о ней не знал, но ему нужно было подтвердить подозрения. Подтвердить или опровергнуть.
– Эта история с вашим ожерельем…
– Нет никакой истории, – сказала она, и лицо у нее стало холодным и отчужденным. – Забудьте об ожерелье. Я не желаю, чтобы вы вмешивались.
Она налила молока в маленькую кастрюльку и поставила ее на плиту.
– Соня, я не собираюсь ни во что вмешиваться. Я только хочу, чтобы вы вместе со мной и с Настей поехали к ювелиру.
– Я не поеду.
Это было сказано так, что он понял – она не поедет. Силы воли ей было не занимать.
Кирилл хотел спросить – это вы убили вашу бабушку? Или тот человек, что прячется в соседнем доме?
– Если вы не поедете по своей воле, – сказал он холодно, – мне придется вас связать и отвезти силой. Вряд ли кто-то из ваших родственников сможет мне помешать.
Молоко поднялось, перевалило через край, залило огонь. Кирилл схватил кастрюльку, обжигая пальцы, и переставил ее в раковину.
– Видите, что вы наделали, – проговорила Соня. На глаза у нее навернулись слезы. Тяжелая капля капнула на плиту и зашипела, превращаясь в пар.
– Отойдите, – велел Кирилл и, взяв ее за руку, усадил на стул.
– Нужно вытереть плиту.
– Я вытру.
– Что я теперь подам маме? Молока больше нет.
– Налейте ей минеральной воды. Это тоже очень полезно.
– Она не пьет минеральную воду. Господи, почему я не могу ничего сделать нормально!
Кирилл посочувствовал бы ей, если бы был уверен, что она нуждается в сочувствии.
– Значит, так, – заявил он, решительно соскабливая с плиты коричневую присохшую пленку, – через час я жду вас в машине. Мы поедем в Питер. Вы знаете, где ювелирная контора?
– Знаю, но в Питер мы не поедем.