До рассмотрения дела бывшего начальника морских дел Балтийского флота А.М. Щастного, обвиненного в контрреволюционной деятельности, высшая мера наказания применялась только в отношении преступников, застигнутых на месте преступления. Исключения граничили с самосудами и преследовались Советским государством. Такая практика вынесения смертных приговоров вызывала неприятие у ряда руководителей Советского государства и в целом в большевистской партии. Особо значимой была точка зрения Л.Д. Троцкого, выступавшего за более суровую систему наказаний в практике советских органов, в т. ч. судебных учреждений[296]. Схожих взглядов придерживался и В.И. Ленин, указывавший еще в конце марта 1918 г., что «…надо обратить внимание на практические результаты работ коллегии юстиции в деле создания действительно революционного, скорого и беспощадного строгого к контрреволюционерам, хулиганам, лодырям и дезорганизаторам суда»[297].
Принятый 4 мая 1918 г. при участии В.И. Ленина декрет о ревтрибуналах предусматривал введение постоянных коллегий обвинителей, а также разрешение всех вопросов следствия на закрытых заседаниях, что снижало гласность суда, увеличивая роль обвинения в судебном производстве[298]. Образованный Верховный революционный трибунал, будучи высшим судебным органом, является примером для всей судебной системы, и его приговоры рассматривались как юридический прецедент. В силу этого дело А.М. Щастного выходило за рамки политического процесса, вызывая дискуссию о применении смертной казни. С самого начала процесса стала ясна предубежденность обвинения в отношении дела и его стремление вынести смертный приговор: принятое наркомом юстиции П.И. Стучкой 16 июня 1918 г. постановление давало ревтрибуналам необходимые полномочия[299].
Июньский декрет Наркомюста был продиктован прямым указанием руководства партии большевиков. Еще на заседании ЦК РКП(б) 19 мая 1918 г. вопрос о красном терроре поднял И.Т. Смилга, выступивший с докладом о положении дел в Финляндии. Говоря о массовых случаях насилия, расстрелов финскими белогвардейцами революционеров, он высказал мысль, что необходимо применить расстрелы к арестованным и захваченным белогвардейцам, находящимся в Петрограде. Идея массового расстрела не была поддержана на заседании, но против расстрела нескольких белогвардейцев ЦК не возражало.
Одновременно было принято принципиально важное решение «ввести в практику приговоры к смертной казни за определенные преступления» и Наркомюсту было поручено подготовить соответствующий проект[300]. Возобновление судебного института смертной казни было введено революционным методом, игнорируя октябрьское постановление об отмене смертной казни. Декрет к этому времени большевистского Наркомюста оказался сильнее неотмененного решения Съезда, высшего органа власти.
Обвинителем был назначен инициатор этого процесса Л.Д. Троцкий, у которого были личные счеты с капитаном А.М. Щастным[301]. Несмотря на отсутствие прямых улик в контрреволюционной деятельности, А.М. Щастный был осужден ревтрибуналом и 21 июня 1918 г. приговорен к расстрелу. Многочисленные протесты в ходе процесса и по его завершении были проигнорированы, расстрел A.M. Щастного был произведен на следующий день, 22 июня 1918 г. Это постановление стало отправной точкой для вынесения смертных приговоров в судебном, а впоследствии и в несудебном порядке.
Право советских учреждений на применение смертной казни неизменно подтверждалось последующими выступлениями высших должностных лиц, в т. ч. и на состоявшемся вскоре V Всероссийском съезде Советов[302]. Революционное право ставилось выше юридических норм. «Ссылаются на декреты, отменяющие смертную казнь. Но плох тот революционер, который в момент острой борьбы останавливается перед незыблемостью закона. Законы в переходное время имеют временное значение. И если закон препятствует революции, он отменяется или исправляется», — указывал В.И. Ленин[303]. Выступления противников смертной казни, в т. ч. левых эсеров, не были восприняты, и Советское государство продолжало эволюцию к режиму военно-партийной диктатуры.
В конце 1918 г. произошел еще ряд событий, которые повлияли на дальнейшее развитие карательной системы. Помимо получившего широкий резонанс процесса А.М. Щастного и первого судебного приговора по отношению к нему и еще семи провокаторам, вынесенного Верховным ревтрибуналом в эти же дни, следует учесть и убийство В. Володарского. Процессы в Москве послужили примером применения смертных приговоров на местах, а ряд террористических актов оправдывал подобные ответные меры против контрреволюционеров в глазах местного руководства.
Глава 3Фактор белого террора в усилении карательно-репрессивной политики Советского государства летом 1918 г
§ 1. Массовый белый террор летом 1918 г
«Белый террор» — термин условный, противоречивый, включающий в себя явления, происходящие под различными «вывесками» как собственно Белого движения, так и мелкобуржуазной демократии. Он включает террор белофиннов, белочехов, белополяков, немцев, так как их действия распространяются на значительные территории России. Под белым террором понимаются такие явления, как индивидуальный террор и контрреволюционные выступления, т. е. любые действия, направленные против советской власти на территории Советской республики, обладающие признаками террора. Такая постановка вопроса не совсем оправданно расширяет понятие белого террора. Однако в упрощенном варианте и при сопоставлении с красным террором, в их противоборстве, взаимопричинности, взаимовлиянии рассматривать белый террор как цельное явление представляется допустимым. Тем более допустимым, что и собственно красного террора также не существовало в том смысле, как он подается в публикациях времен Гражданской войны. Как белый террор (террор «белых правительств»), так и красный террор (террор центрального правительства) имеют четкие границы, пространственные и временные. Террор же белый и красный вообще — это более расплывчатые термины, выражающие скорее упрощенное сведение противоборствующих сторон к красным и белым, контрреволюции и революции.
Первые сведения о массовом белом терроре логично отнести к апрелю — июню 1918 г. Этот период можно охарактеризовать как начало «фронтального» этапа Гражданской войны и, следовательно, как новый виток взаимной ожесточенности. Прежде всего, следует отметить кровавое подавление коммунистической революции в Финляндии и освещение его в советской прессе. «Опыт» Финляндии интересен тем, что предшествовал российскому опыту террора и был одной из причин ожесточения гражданской войны в России с обеих сторон.
Если в Финляндии во время Гражданской войны военные и гражданские потери с обеих сторон составили 25 тыс. человек, то после подавления революции белофиннами было расстреляно около 8 тыс. человек и до 90 тыс. участников революции оказалось в тюрьмах[304]. Цифры большевистской печати, основанные на свидетельствах финских эмигрантов, были гораздо выше. Приводились данные о 20 тыс. расстрелянных красных финнах[305]. Сообщения советских газет об этих событиях сопровождались многочисленными примерами белого террора на территории Финляндии. В Выборге после занятия города белыми расстреляно 600 человек (трупы были сложены в двух сараях в три яруса). После занятия Котки такая же участь постигла 500 человек, Гельсингфорса — 270 человек, Раумо — 500 человек и т. д.[306].
Расстрелы пленных нередко предварялись изощренными пытками. Описание подобных случаев занимало значительное место в публикациях о событиях в Финляндии, порой с нарочитой натуралистичностью. «Троим рабочим они разрубили головы топорами, у двоих вытащили мозги наружу, иных били поленьями по лицу, расплющивая носы и скулы, иным отрубали руки топором. Озверевшие белогвардейцы отрезали у своих жертв языки, потом отрезали уши и выкалывали глаза. Натешившись вдоволь над беззащитными рабочими, они отрубали под конец головы», — писала в апреле 1918 г. «Известия ВЦИК»[307].
Помимо многочисленных расстрелов сотни людей погибли от пыток и голода в концлагерях, образованных в Финляндии летом 1918 г. В концлагерях, по данным большевиков, расстреливали через одного, заключенным выкалывали глаза, подымали на штыки, шашками и топорами рассекали тела, применяли другие виды пыток[308]. Более многочисленными в концлагерях были жертвы голода. В Экенассе из 800 заключенных от голода умерло 400, в Куокино из 3 тыс. — 800, в Свеаборге умерших только в первые дни — 40, а впоследствии — каждый третий из 6 тыс. заключенных[309]. В Таммерфорском лагере за период с 6 по 31 июня 1918 г. умерло от истощения, по официальным сведениям, 1347 человек[310]. Общее количество заключенных в концлагеря достигало, по данным заграничных общественных организаций, 70 тыс. человек (при населении Финляндии в 3 млн человек), — в данном случае реальные масштабы карательной политики были выше приводимых газетами.
Сообщения о новых жертвах белофинского террора публиковались советской периодической печатью почти каждый день начиная с апреля 1918 г. То обстоятельство, что эти события происходили в соседней стране, не снижало воздействия информации на читателей газет. По мере того как развивались события в Финляндии, читатели могли сравнивать их с положением в России и сделать определенные прогнозы на развитие ситуации уже в российских условиях; в частности, о будущем поведении победившей российской контрреволюции. Впоследствии эта жестокость контрреволюции при подавлении Финской революции указывалась как одна из причин введения красного террора в Советской России.