Лилэйв стала ее наставницей. Три дня Иньянна ходила за ней по Базару и внимательно следила, как девушка с лавандовыми волосами то тут, то там легко снимает с прилавков товар. Кое-какие приемы оказались довольно грубыми; вот образец: примерять в лавке плащ и вдруг исчезнуть в толпе. Другие были настоящими трюками, фокусами, а некоторые требовали тщательно разработанного плана. И еще — обязанность пресекать действия воров-любителей. Дважды за три дня Иньянна видела, как это делает Лилэйв — рука на запястье, холодный гнев в глазах, резкий шепот, и в результате страх, извинения, поспешное бегство нарушителей. Иньянна сомневалась, что у нее когда-нибудь хватит смелости поступить так же. Это казалось страшнее, чем само воровство, а ведь она вовсе не была уверена, что сумеет заставить себя воровать.
На четвертый день Лилэйв объявила:
— Принеси мне фляжку с молоком морского дракона и пару фляжек с золотистым вином Пилиплока.
— Но ведь они стоят роал за штуку! — пробормотала перепуганная Иньянна.
— Не может быть!
— Может, лучше начать с колбас?
— Стянуть редкое вино не так уж трудно,— заметила Лилэйв,— и значительно выгоднее.
— Я не готова…
— Ты просто так думаешь. Видела же, как это делается, и можешь повторить. Боишься зря, Иньянна, у тебя душа вора.
— Как ты можешь так говорить! — с ожесточением воскликнула бывшая лавочница.
— Тише, тише, я имела в виду только приятное.
Иньянна кивнула:
— Пусть так, но ошибаешься.
— По-моему, ты себя просто недооцениваешь. Кое-какие черты в твоем характере лучше видны со стороны. Я их подметила, когда ты любовалась Ниссиморн Проспект. Вперед! Принеси мне Пидрайдского золотистого и драконьего молока. Хватит болтовни! Ты воровка в нашей гильдии, и нынче твой почин.
Не было возможности избежать страшного дела. Но не было и причины рисковать, исполняя его в одиночку. Иньянна попросила Атэйва составить ей компанию. Вместе отправились на Проход Оссера, где с важным видом вошли в винную палатку — два молодых повесы, решивших купить себе немного радости.
Иньянну охватило странное спокойствие. Выбросила из головы все мысли, не относящиеся к делу, как то: нравственность, частная собственность или боязнь наказания, тем более, что раньше была лавочницей, а сейчас хотела пощипать собрата по профессии, и не стоило усложнять ситуацию философскими колебаниями.
За прилавком стоял чаурог; ледяные, никогда не мигающие глаза, чешуйчатая кожа, змеящиеся волосы, Иньянна, стараясь, чтобы голос звучал по возможности непринужденно, поинтересовалась стоимостью молока морского дракона в прозрачном сосуде, в то время как Атэйв копался среди бутылок с дешевым красным вином. Чаурог назвал цену. Иньянна всем своим видом показывала, что шокирована. Чаурог пожал плечами. Иньянна взяла лежащую сверху на сложенных фляжках прозрачную емкость и, хмурясь, стала рассматривать бледно-голубую жидкость, потом сказала:
— Почему-то темнее, чем обычно.
— Оно меняется год от года. И у разных драконов молоко разное.
— Но считается, что все должно соответствовать стандарту.
— Результат соответствует,— бросил чаурог с видом, равнозначным злобному человеческому взгляду в комбинации с деланной улыбкой.— Несколько глотков, человек, и ты сможешь трудиться целую ночь.
— Дайте-ка минуту подумать,— попросила Иньянна.— Роал — сумма не малая, независимо от того, какой будет результат.
Это был знак Атэйву. Тот обернулся.
— И эта дрянь из Мазадона действительно стоит три кроны штука? Я уверен, что последние недели ее продают по две.
— Если найдете по две, покупайте по две,— отчеканил чаурог.
С хмурым видом Атэйв потянулся, словно собирался поставить бутылку на полку, но покачнулся и свалил целый штабель фляжек. Чаурог зашипел от гнева. Атэйв, бормоча извинения, неуклюже пытался поставить все на место и уронил еще больше. Чаурог встревоженно вскрикнул. Он бросился к товарам, и они с Атэйвом принялись мешать друг другу восстановить порядок, и в то же мгновение Иньянна, запихав фляжку с драконьим молоком под тунику, прибавила две фляжки золотистого и со словами: "Я, пожалуй, поищу где-нибудь подешевле", вышла из палатки.
С трудом заставляла себя не бежать, хотя щеки пылали, и она была уверена, что все прохожие видят в ней воровку, лавочники вот-вот поднимут шум да и сам чаурог сейчас выскочит следом. Она заставила себя спокойно дойти до угла, свернула налево и оглянулась на мирный проход, направляясь к рядам с маслами и сырами, где ее поджидала Лилэйв.
— На,— сказала Иньянна.— Они жгут мне грудь.
— Отлично сработано,— обнадежила ее Лилэйв.— Выпьем нынче ночью золотистого в твою честь.
— И драконьего молока?
— Сохрани его,— серьезно посоветовала девушка.— Выпьешь с Галайном, когда тебя пригласят на обед в Ниссиморн Проспект.
Ночью Иньянна несколько часов лежала с открытыми глазами, боясь, что сон принесет послание, а с посланием и наказание. Вино выпили, но фляжка драконьего молока лежала под подушкой, и она испытывала желание вернуть ее чаурогу,— сказывались поколения предков-лавочников. Воровка, думала она, воровка, воровка, я стала воровкой в Ни-мое. Почему я так поступила, по какому праву? По такому же, по какому та парочка украла мои двадцать роалов. Но при чем здесь чаурог? Если они украли у меня, а я — у него, он, что же, пойдет красть, в свою очередь? Прости меня, Властительница, подумала она, Король Снов истерзает мою душу… Но в конце концов, не могла же Иньянна не спать вечно, и уснула, и пришедшие сны были чудесными и величавыми. Она скользила бестелесно над городскими аллеями, над Хрустальным Бульваром, над Музеем Миров, над Палатой Колдовства к Ниссиморн Проспект, где ее принял в объятия брат герцога. Сон смутил ее, ни в коем случае не могла она видеть в нем наказание. Где же нравственность? Это противоречило всему, во что она верила. Получалось, что сама судьба предназначила ей быть воровкой. Все, что произошло с ней за минувший год, подводило к этому. Так, может, по воле Дивине стала она тем, кем стала? Иньянна улыбнулась своим мыслям. Какой цинизм! Она не может противиться судьбе!
Она воровала часто и хорошо. Первый страх попасться прошел через несколько дней. Свободно расхаживала по Большому Базару, иногда с кем-нибудь, иногда одна, прибирая к рукам все, что плохо лежит. Это было так легко, что начинало казаться почти не похожим на преступление, тем более, что Базар был всегда переполнен — население Ни-мои, говорили, составляет тридцать миллионов жителей и, казалось, все они находились на Базаре одновременно. Шумели, торговались, спорили, Иньянна с удовольствием вносила свою лепту в реку этого бытия.
Большая часть добычи у нее не задерживалась. Профессиональный вор редко хранил что-нибудь, кроме еды, и почти все трофеи немедленно продавались. Эта обязанность лежала на хьертах. Их было трое — Бьорк, Ханх и Мозинхант, они входили в широко раскинутую сеть скупщиков краденого, состоявшую в основном из их соплеменников; скупщики быстро, оптом, вывозили добычу с Базара, а после продавали по законным каналам, и зачастую товары возвращались к тем же торговцам, у которых были украдены. Иньянна быстро постигла, какие вещи нужно и можно воровать, а какие нет.
Поскольку Иньянна была новичком, действовала легко. Не все торговцы Большого Базара благодушно относились к гильдии воров, некоторые знали и лицо Лилэйв, Атэйва, Сидэйна и остальных, приказывали убираться из своих лавок, едва они появлялись. Но молодой человек Калибай был не известен никому, и Иньянна могла обирать лавки в здешнем столпотворении еще несколько лет, прежде чем ее начали бы узнавать.
Опасность подстерегала не столько от владельцев лавок, сколько от воров других семейств Базара. В лицо Иньянну пока не знали, были намного глазастее, чем торговцы, и трижды за первые десять дней хватали ее за руку. Сначала обмирала, почувствовав чужую руку на своем запястье. Но она никогда не терялась, оставалась спокойной и говорила просто: "Я Калибай, брат Агормэйла", и слова действовали мгновенно. После третьего случая ее больше не беспокоили.
Но решиться самой на такие действия оказалось гораздо сложнее. Сперва не умела отличать законных воров от любителей и колебалась, хватать крадущего за руку или нет. Она удивительно легко научилась замечать кражи, но если рядом не было кого-нибудь из клана Агормэйла, чтобы посоветоваться, ничего не предпринимала. Разумеется, постепенно стала узнавать многих законных представителей гильдии, хотя все равно почти каждый день замечала новую фигуру, роющуюся среди товаров. Наконец, через несколько недель решилась, полагая, что если наткнется на законного вора, то всегда может извиниться. Суть системы заключалась в том, чтобы не просто красть, но и охранять, и она понимала, что отлынивает от обязанностей.
Первой попалась угрюмая девушка, воровавшая зелень; говорить ничего не пришлось, любительница в ужасе выронила добычу и улетучилась. Следующим оказался старейший вор, дальний родственник Агормэйла, который любезно разъяснил Иньянне ее ошибку. Зато третий — любитель не испугался и отвечал Иньянне руганью и невнятными угрозами. Иньянна холодно ответила, что семь человек следят за ними и немедленно вмешаются в случае затруднений, после чего испарился и этот. Больше она не испытывала сомнений и действовала спокойно и уверенно.
Само по себе воровство после первого раза не тревожило ее совесть. Но в глубине души она ждала мести Короля Снов, считая, что погрязла в грехах, и когда, еще не заснув, закрывала глаза, ожидаемые страхи лихорадили душу. Но то ли Король Снов не считал мелкие кражи грехом, то ли он и его помощники наказывали за более тяжкие преступления, то ли у него просто не хватало на нее времени, только он не посылал ей посланий. Правда, иногда видела его во сне — жестокого, старого великана-людоеда, посылавшего дурные вести с обожженного и бесплодного Сувраеля,— но что ж тут необычного, время от времени он появлялся в снах у каждого, и это ровным счетом ничего не означало. Иногда также видела Иньянна благословенную Властительницу Острова Снов, нежную мать Венценосца Властителя Молибора, и ей казалось, будто она печально покачивает головой, словно говоря, что горько разочарована своей девочкой Иньянной. Но выше сил Властительницы упрекать тех, кто сбился с праведного пути. При таком отсутствии нравственных поправок Иньянна быстро приучилась смотреть на новую профессию как на что-то обычное.