Дом был очень строгой архитектуры и такой же старый, как сам Замок, и старше, насколько могли определить археологи, чем любой из существующих на Острове храмов. По преданиям, он был построен для приема лорда Стиамота его матерью, легендарной Леди Сиин, во время его визита на Остров Снов по окончании войны с метаморфами восемь тысяч лет назад. Некоторые утверждали, что название Семь Стен относится к закладке фундамента здания, когда в него были вмурованы тела семи воинов-формодеев, убитых самой Леди Сиин во время обороны Острова при вторжении на него метаморфов. Но какие-либо останки не были обнаружены при периодической реконструкции старого здания, и большинство современных историков считали неправдоподобным, чтобы Леди Сиин, хотя она и была героической женщиной, сама взялась за оружие в сражении за Остров. По другой легенде, семиугольная башня, сооруженная лордом Стиамотом в честь матери стояла когда-то во внутреннем дворике, она-то и дала название всему сооружению. Эта башня, как говорилось в легенде, была разобрана в день смерти лорда Стиамота и отправлена в Алазор, чтобы стать основанием его могилы. Но это тоже было не доказано, поскольку никаких следов бывшего семиугольного сооружения нельзя было теперь найти во дворе и было маловероятно, чтобы кто-то сегодня стал бы раскапывать могилу лорда Стиамота, чтобы убедиться в справедливости этой легенды. Сам Валентайн предпочитал другую версию происхождения этого названия. Ему казалось наиболее правдоподобным то, что название Семь Стен — это всего лишь искаженное языком маджипуров название, звучащее на языке древних метаморфов, как "Место, где счищают рыбную чешую", уходящее своими корнями к доисторическому использованию берега Острова рыбаками метаморфов для разделки рыбы. Но было маловероятно, что когда-либо будет дан точный ответ, почему был так назван этот старый дом.
Существовали определенные ритуалом правила прибытия, которые полагалось исполнять Коронованному, чтобы помочь своему переходу из мира действия, который был его обычной сферой, в мир духа, в котором главной была Леди. Пока Валентайн выполнял все эти церемониальные омовения, сожжения ароматических растений, медитации в отдельной комнате, стены которой были из узорного алого мрамора,— он отпустил Карабеллу перечитать донесения, которые накопились для него за те недели, что он был в море. И когда он вернулся, очищенный и умиротворенный, он сразу понял по застывшему выражению ее глаз, что он слишком быстро прошелся по всему церемониалу и ему придется сразу же вернуться назад в царство событий.
— Насколько плохи новости? — спросил он.
— Вряд ли могут быть хуже, милорд.
Она протянула ему стопку бумаг, которые разложила так, чтобы верхние передавали суть важнейших документов. Гибель посевов в семи провинциях… жестокая нехватка продуктов во многих частях Зимроеля… начало массовой миграция из внутренних земель материка к западным прибрежным городам, внезапное возвышение ранее малоизвестного религиозного культа, Апокалипсического и тысячелетнего по своей природе, концентрирующегося вокруг веры в то, что морские драконы — это сверхъестественные существа, которые скоро выйдут на берег и объявят начало новой эры…
Он поднял глаза, объятый ужасом.
— И все это за такое короткое время?
— Это только отрывочные донесения, Валентайн. Никто не знает, что там в действительности сейчас происходит… расстояния такие огромные, каналы связи нарушены.
Он сжал ее руку:
— Все, что предсказывалось в моих снах и видениях, сбывается. Мрак наступает, Карабелла, и я — это все, что стоит на его пути.
— Есть еще те, кто стоят рядом с тобой, любимый.
— Это я знаю. И за это я благодарен им. Но в последнюю секунду я буду один, и тогда что я буду делать? — Он горько улыбнулся.— Было время, когда мы жонглировали в цирке в Дулорне, ты помнишь, и осознание моего истинного "я" только начинало просыпаться во мне. Я разговаривал с Делиамбером и сказал ему, что, возможно, это воля Бога в том, чтобы я познал простую жизнь, и, возможно, это во благо Маджипуры узурпатор использует мое имя, восседая на моем троне, поскольку у меня самого нет желания быть королем, и пусть другой доказывает свою способность быть правителем. Но Делиамбер полностью отверг мои предположения и сказал, что может быть только один законный король и этот король я. И потому я должен вернуться на свой трон. "Ты просишь ужасно много от меня",— сказал я. "Это твое государство, и история просит ужасно много,— ответил он.— История требовала в тысячах миров на протяжении тысячелетий, чтобы разумные существа выбирали между порядком и анархией, между созданием и разрухой, между разумом и безрассудством. И это важно, милорд, это важно очень,— сказал он,— кто должен быть Коронованным, а кто не должен быть Коронованным". Я никогда не забывал этих его слов и никогда не забуду.
— И что ты ответил ему?
— Я ответил "да", а потом добавил "возможно", и он сказал: "Ты будешь колебаться между "да", и "возможно" еще долго, но в итоге победит "да". Так и случилось, я вернул свой трон… и тем не менее с каждым днем мы все дальше от порядка, созидания и разума, все ближе к анархии, разрухе и безрассудству.— Валентайн с болью посмотрел на нее.— Что ж, значит, Делиамбер ошибался? Имеет ли такое уж значение для правильного развития истории, кто должен быть Коронованным, a кто не должен быть Коронованным? Мне кажется, я добрый человек, и иногда я думаю, что я даже мудрый правитель, но даже если это так, то мир все равно рушится, Карабелла, несмотря а все мои усилия или, мне страшно поверить в это, благодаря им, я не знаю, что правильнее. Возможно, было бы лучше для всех, если бы я оставался странствующим жонглером.
— О, Валентайн, какие глупости ты говоришь!
— Глупости?
— Ты хочешь сказать, что если бы ты оставил править Доминина Баржазида, то в этом году был бы хороший урожай люсавенды? Как ты можешь винить себя в гибели посевов в Зимроеле? Это естественные несчастья, вызванные естественными причинами, и я уверена, ты сможешь найти мудрый способ справиться с ними, потому что путь мудрости — это твой путь, и ты избранник Бога.
— Я избранник принцев Горы Замка,— сказал он.— А они люди и могут ошибиться.
— Бог высказывается через них, когда выбирается Коронованный. И Бог не хотел, чтобы ты стал инструментом разрушения Маджипуры. Происходящие события достаточно серьезные, но не безнадежные. Ты будешь говорить со своей матерью через несколько дней, и она укрепит твою волю, это усталость делает тебя слабым, а потом мы приедем в Зимроель, и ты приведешь все в порядок.
— Я надеюсь на это, Карабелла. Но…
— Ты сможешь, Валентайн! Я повторяю тебе это еще раз, и я с трудом узнаю в тебе человека, которого знала когда-то, откуда такое неверие в свои силы? — Она постучала пальцами по стопке донесений.— Я не стану умалять значения полученных тобою сведений. Но я думаю, что мы можем сделать многое для того, чтобы повернуть мрак вспять.
Валентайн медленно кивнул:
— Так и я думаю, но хватит ли у нас на это времени?
— Об этом лучше всего не думать совсем.— Послышался стук в дверь.— Хорошо,— продолжала она,— нас прервали, и я благодарна этому, я просто устаю с тобой, когда ты в таком упадническом настроении.
Она впустила в комнату Талинот Эсулду. Иерархиня сказала:
— Милорд, ваша мать Леди приехала и желает встретиться с вами в Эмеральдской комнате.
— Моя мать здесь? Но я хотел поехать к ней завтра во Внутреннюю Обитель!
— Она сама приехала к вам,— невозмутимо произнесла Талинот Эсулда.
Эмеральдская комната была кабинетом, выполненным в зеленых тонах: стены из зеленого мрамора, полы из зеленого оникса, полупрозрачные зеленые стекла в окнах. Леди стояла посреди комнаты, между двумя огромными танигалиями в напольных вазах; Ее ослепительные цветы с металлическим зеленым отливом лепестков прекрасно гармонировали со стенами и полом, собственно в комнате больше ничего и не было из мебели: ни стола, ни стула. Валентайн быстро прошел к матери. Леди протянула навстречу ему руки, и когда кончики их пальцев встретились, он почувствовал знакомое трепетание — излучение энергии, исходящей от нее, ту святую силу, которая, как талая вода, копилась в ней все годы сокровенного контакта с миллиардами душ Маджипуры. Валентайн говорил с ней много раз во сне, но он не видел ее уже годы, и был не подготовлен к тем переменам, которые произвело с ней время. Леди все еще была прекрасна, прошедшие годы не смогли повлиять на это. Но возраст набросил на нее свою самую легкую вуаль, и блеск покинул ее черные волосы, и немного ослабла теплота ее взгляда, а кожа, казалось, была слегка приспущена на ее плоти. И все же она несла себя, как всегда, величественно и, как всегда, она была чудесно одета — в белое платье, с цветком в волосах и серебряной диадемой на лбу, символом ее власти. Сочетание красоты и могущества, силы и безграничного сострадания.
— Мама! Наконец-то.
— Какая долгая разлука, Валентайн! Столько лет!
Леди мягко дотронулась до его лица., его плеч, его рук. Она касалась его своими пальцами с легкостью пушинки, но и это заставило его задрожать, такой огромной была энергия этой женщины. Он должен был напомнить самому себе, что все-таки она не богиня, а только тленная плоть, и рождена она была тоже тленной плотью. Что когда-то давно она была женой Главного Советника Дамиандина, что она родила двух сыновей, и он был одним из них. Когда-то еще ребенком, он устраивался у нее на коленях и, счастливый, слушал ее нежное пение, и это она мыла его, когда он приходил домой после игр. В детстве обиженный чьей-то несправедливостью, он бежал к ней, чтобы выплакаться на ее груди, и получал от нее утешение и мудрость. Очень давно все это было, ему казалось, что это было в чьей-то другой жизни. Скипетр Божий опустился на семью Главного Советника Дамиандина и поднял Вориакса на Трон Конфалюмы, этот же взмах Божьего скипетра обратил мать Вориакса в Леди Острова, и второй ее сын, Валентайн, ничем не выделенный тогда, заметил, что он с тех пор не может думать о ней, как просто о матери, ведь она, надев серебряную диадему, уехала на Остров и пребывала там в величественном ранге Леди. Утешение и мудрость, которые прежде она отдавала ему, она разделяла теперь со всем миром, который смотрел на нее с глубоким уважением. Даже тогда, когда следующий взмах того же самого скипетра вознес Валентайна на место Вориакса и он тоже оказался вне пределов сферы обыденности, возвысившись над простыми смертными, каким-то мифическим образом он сохранил свое благоговение по отношению к ней. Он не испытывал ничего подобного в отношении себя: Коронованный он или нет, Валентайн все равно не чувствовал того благоговения к своей особе, с каким отныне другие относились к нему или он сам к своей Леди.