сом! Единственное, из-за чего я упомянула об обеде… — Я помолчала. Развернувшись на сиденье, Шеба не сводила с меня взгляда. — Видите ли, у меня создалось впечатление, что Бэнгс знает о вас и Конноли.
Эта увертка родилась сама собой, захватив меня врасплох. Пока я собиралась с духом, чтобы исправиться, Шеба ахнула, округлив глаза и рот.
— Что? Нет! Откуда ему знать? — прошептала она.
Признайся, убеждала я себя, скажи, что ты наделала.
Но Шеба уже обрушила на меня поток испуганных, смятенных слов:
— То есть как это — «создалось впечатление»? Он что, сказал, что знает?
— Может, не совсем так, но что-то ему известно, он дал понять, будто что-то знает.
Все. Поздно. Назад дороги нет.
— Дал понять? Как именно? Какими словами? Повторите!
Хлопнув ладонью по лбу, Шеба так и не убрала руку. Несмотря на всю трагичность ситуации, в глубине души я была рада ее отчаянию.
— Он сказал что-то о «необычных отношениях нашей коллеги» с одним из учеников.
— Черт! Он точно имел в виду меня?
— А кого еще?
— Почему вы мне раньше не передали? А что вы ответили?
— Само собой, разыграла недоумение. Ответила, что не понимаю, о чем это он.
— Повторите дословно. С чего вдруг вообще об этом речь зашла?
— Я не могу воспроизвести наш разговор слово в слово, Шеба. Мы обедали, обсуждали школьные дела, а потом Бэнгс произнес что-то вроде: «Я обратил внимание, что одна наша коллега, как мне кажется, очень близка с одним из учеников».
— «Очень близка»? Так он сказал? Или «необычные отношения»? Господи, Барбара! Поверить не могу, что вы не рассказали мне этого раньше.
— Э-э… По-моему, он произнес и то и другое. Сначала «очень близка», а когда я спросила: «О чем это вы?» — он уточнил: «Ну, у нашей коллеги сложились довольно необычные отношения с одним из учеников одиннадцатых классов». Да. Что-то вроде этого.
— А каким тоном? Осуждающим?
— Гм-м. Я бы не сказала, что он был в восторге.
— Боже, о боже! А как по-вашему, доказательства у него есть? Или это всего лишь подозрение?
— Откуда мне знать, Шеба. Произнесено это было достаточно уверенно. Послушайте, я вам до сих пор не рассказывала, чтобы зря не волновать.
— Не волновать?! О чем вы только думали?
— Не хотелось портить вам Рождество…
— Ох, Барбара… Черт! Плохо дело.
— Да уж.
— Но как он узнал? Думаете, расскажет кому-нибудь?
— Не берусь утверждать. Об этом речи не было. И все же послушайте моего совета, Шеба: вам нужно немедленно все это прекратить.
Шеба прижала кулаки к глазам.
— Будь проклят Бэнгс, — простонала она. — Будь он проклят!
Шотландский рейс был битком: люди возвращались домой к Новому году, и на борту царила атмосфера праздника. За те полчаса, что нас продержали на взлетной полосе, несколько пассажиров опустошили фляжки и завели песни. Шторка, отделявшая кухонный закуток от салона, не скрывала, что даже стюардессы украдкой прикладываются к пластиковым чашечкам. Шебу, явно расстроенную моей новостью, всеобщее веселье выводило из себя. Когда из динамиков раздался дружелюбный голос командира, объяснившего причины задержки и поблагодарившего пассажиров за терпение, Шеба повернулась ко мне и выпалила с абсолютно неестественным для нее жаром:
— Какого черта он благодарит меня?! У меня терпения ни на пенни!
Вскоре после взлета по проходу двинулась стюардесса, позвякивая тележкой с закусками и выпивкой.
— Сэндвич с мясом или сыром? — спросила она у Шебы.
Той потребовалось выяснить, какое именно мясо предлагают:
— Что у вас там, говядина или?..
— Значит, с сыром, — вздохнула стюардесса и шлепнула завернутый в целлофан треугольник на столик перед Шебой.
— Она пьяна! — прошипела Шеба в спину девушке.
От Эдинбурга до Пиблза мы доехали на такси. Расточительность непомерная, но поездом, по словам Шебы, слишком долго. Она изнывала от желания вернуться в Лондон и поговорить с Конноли об угрозе разоблачения со стороны Бэнгса. В машине я пыталась отвлечь ее расспросами о матери. Сначала Шеба не желала затрагивать эту тему, отнекивалась, но постепенно поддалась на уговоры.
Ее отношения с матерью, сказала Шеба, близкими не назовешь. Любимым ребенком был Эдди, а дочери всю жизнь внушали, что она неудачница.
— В Оксфорд я не поступила, а потом и вовсе поставила на себе клеймо, выйдя замуж не за выпускника Оксфорда. О Ричарде мама всегда отзывалась так… знаете, соболезнующе… как будто само собой разумелось, что в великой охоте за мужьями Ричард — третьеразрядный приз. Мамочка у меня тот еще сноб. Жены академиков все, как правило, такие, но мама — это что-то из ряда вон. А кичиться ей совершенно нечем. Ее единственное достижение — пешие детские туры по «историческим местам Северного Лондона», которые она организовала в начале семидесятых. Да и то основной труд взяла на себя ее подруга Иоланда.
Мы обе рассмеялись.
— Суть в том, — продолжала Шеба, — что мама испытывает глубочайшую жалость ко всем, кому не повезло с замужеством. А повезло только ей, поскольку она вышла за Рональда Тейлора. При жизни отца она тешилась идеей, что Ричард его боготворит, и тратила немало сил на то, чтобы оградить папу от моего мужа. По-моему, она была уверена, что стоит ей хоть на секунду расслабиться, как Ричард намертво прилипнет к отцу, начнет добиваться его автографа и все такое. Ну не идиотизм? Да Ричард от экономики в тоску впадает. На отца ему, по большому счету, было наплевать. Но разве мамулю переубедишь? Всякий раз, когда папа рассказывал анекдот, она трепала Ричарда по коленке — в утешение за злосчастный рок, лишивший его имени Святого Рональда.
— А меня ваша мама одобрит, как вы думаете?
— Что? — недоуменно переспросила Шеба. — A-а! Не волнуйтесь, вас она едва заметит. Все ее силы уйдут на то, чтобы расчехвостить меня.
«Скромный коттеджик» миссис Тейлор в пригороде Пиблза на деле оказался особняком эпохи Георга, с парой акров земли в качестве заднего двора. Мы с Шебой на подъездной дорожке доставали из машины сумки, когда на крыльце появилась миссис Тейлор.
— Ага! То-то мне шум мотора послышался, — сообщила она. — Входите. Чай как раз готов. — Миссис Тейлор была в бесформенном ажурном свитере, вытянутых на коленях лыжных штанах со штрипками и чепчике в стиле Жанны Д’Арк, обрамляющем хищное лицо.
— Познакомься, это Барбара, моя коллега и подруга, — сказала Шеба.
Миссис Тейлор холодно кивнула, остановив на мне немигающий взгляд круглых глаз.
— Добрый день, — буркнула она.
Мы вошли в дом.
— Как полет? Измотал? — спросила миссис Тейлор.
Шеба пожала плечами:
— Нет, почему же. Не так уж и плохо. — Она смотрела на «мартинсы» Полли, брошенные под вешалкой.
— Она у себя наверху, — сказала миссис Тейлор, перехватив взгляд дочери.
— Это где же? — Шеба, похоже, неприятно поразил тот факт, что Полли заняла ее детскую спальню.
— На чердаке. Я отделала стены чудесной шотландкой. Полли только глянула — и решила, что будет жить там.
— Что она делает?
— Спит. Ну и ну! Вот это сон! Я уж и забыла, что детей не добудишься. Настоящая летаргия.
Шеба скривилась.
— Хоть бы мне разок разрешила продрыхнуть до трех часов дня, — шепнула она, как только ее мать проследовала дальше по коридору.
— Ну что ж, дорогая, — донесся до нас голос миссис Тейлор. — Выпьем чаю и поболтаем, пока Полли не проснется?
Она пригласила нас в гостиную — ледяную, мрачную комнату с неряшливыми домоткаными гобеленами на стенах и очень недурным антикварным буфетом. Остальную обстановку явно приобретали на оптовых складах офисной мебели. Миссис Тейлор внезапно шагнула к дочери и с откровенной неприязнью дернула ее за пояс.
— Новый? — каркнула она.
— Да. Купила в магазинчике на углу, в двух шагах от дома. Прелесть, правда?
— Н-да? — протянула миссис Тейлор. — Ты, как я погляжу, опять без комбинации. Если куда-нибудь пойдем, наденешь мою. Ни к чему стращать Клема с почты. Ладно. Присаживайся, дорогая. Сейчас принесу чай.
— Взбесилась из-за пояса, — шепотом объяснила Шеба, когда миссис Тейлор вышла из комнаты. — Мамочка одежду вообще не покупает. Обращать внимание на внешность, по ее мнению, вульгарно. Когда я подросла и начала интересоваться косметикой и прочими штучками, она надо мной буквально издевалась. Закатить скандал могла только за то, что я душ приняла два раза за день. Чрезмерная гигиена, говорит, — это так мелкобуржуазно.
— Ах, какая жалость, — крикнула из кухни миссис Тейлор, — что тебе в этом году не удалось приехать ко мне на Рождество. Мы повеселились на славу.
— Правда? — крикнула в ответ Шеба, закатив глаза.
Рождество и День коробочек Эдди с семьей всегда отмечают в Пиблзе, а вот Шеба уже пять лет как не появляется. Она объясняет это тем, что Ричард должен праздновать с дочерьми. (Марсия с девочками традиционно приходят в Рождество на обед к Шебе.) Однако это всего лишь предлог. А на деле, по словам Шебы, Рождество слишком дорогой для нее праздник, чтобы позволить матери его испортить.
Довольно долго мы в молчании прислушивались к звону посуды на кухне.
— Поесть ничего не хотите? — снова крикнула миссис Тейлор. Судя по голосу, положительного ответа она не только не ждала, но и не приняла бы.
— Нет, мам, не нужно! — отозвалась Шеба. — Вы не хотите есть, Барбара?
— Нет, спасибо. Я…
— У меня, собственно, почти ничего нет, — продолжала миссис Тейлор, — но на крайний случай могу предложить остатки индейки.
— Нет-нет, мы не голодны, мам!
После очередной долгой паузы Шеба сказала:
— Мам, я хотела тебя поблагодарить. Ты нам очень помогла с Полли.
— Глупости. — Миссис Тейлор с подносом в руках появилась на пороге гостиной. — Я счастлива видеть Полли. Бог свидетель, уж я-то знаю, как это ужасно, когда твоему ребенку вдруг взбредет в голову, что он тебя ненавидит.