— Это ваши пассажиры, — сказал очкастый.
Летчик кивнул и залез на переднее сиденье «кугельвагена». Очкастый отдал Павлу документы, проговорил с сожалением:
— Вам будет холодно…
— Как-нибудь перебьемся.
Регнер успокоил:
— Могу предложить шубу, русские называют ее «тулуп».
— К семнадцатой! — скомандовал летчик.
Вездеходик помчался по накатанному полю, обогнул стоянку и затормозил у «юнкерса» с номером «17» на гофрированном боку.
Вслед за офицером по металлической лесенке поднялись Нина и Павел, вскоре забрался и Йошка. Под тулупом он держал небольшой сверток, переданный ему фельджандармом в последний момент.
Просторная утроба самолета была забита какими-то ящиками и тюками явно не военного происхождения. Кое-что переставив и передвинув, Йошка оборудовал посадочные места. Овчинным тулупом прикрыли ноги.
Из кабины вышел, судя по белым птичкам на комбинезоне, бортмеханик. Он втянул лесенку, гулко хлопнул дверью, накинул на ручку резиновый держатель, с какой-то затаенной неприязнью проговорил:
— Летаем, извините, без комфорта.
— Где вы будете совершать посадки? — удержал его за рукав Павел.
— Если все пойдет нормально, на дозаправку сядем в Полтаве и Брно.
Павел достал из ранца последнюю бутылку коньяка:
— От нас экипажу.
Взглянув на этикетку, механик подобрел:
— О, «Боммермюндер»! Мы и забыли, как он пахнет…
Прогретые заранее моторы завелись быстро. Прибавив обороты, «юнкерс» стронулся с места и тяжело покатился к взлетной полосе. Синяя ракета, выстреленная наклонно по курсу, указала направление взлета.
Павел отогнул рукав шинели. Фосфорные стрелки показали время. С момента, когда они въехали на аэродром, прошло всего полчаса. А казалось, неизмеримо больше. Он облегченно откинул голову на какой-то тюк и закрыл глаза.
Пока все складывалось как нельзя лучше.
Глава четвертаяНА ПЕРЕКЛИЧКЕ СМЕРТНИКОВ
«Как бы далеко они ни проникали в глубь России и сколько бы советских армий они ни разбивали, мираж окончательной победы, дразня нацистов, все более отодвигался от них… Нацистские газеты и радио непрерывно сообщали о русских «бестиях», продолжающих «бессмысленное» сопротивление, лишенных разума и не понимающих, что они разбиты. Только «недочеловеки», причитали они, могут воевать подобно русским…»
1
Начальник военно-инженерного училища генерал Леш пригласил своих питомцев, Маркуса Хохмайстера и Вилли Айнбиндера, на обед в воскресенье. В этот день каждая немецкая семья в великогерманском рейхе во исполнение патриотического долга обязана была есть простую пищу из одного блюда. Сэкономленные деньги шли в фонд «винтерхильфе» — «зимней помощи». Тем не менее Леш предложил на выбор либо ветчину с бобами, либо курицу с рисом, либо филе с жареным картофелем.
Из репродуктора лился масленый тенор Вильгельма Штриенца — «Родина, твоя звезда». Специальные сообщения уже передавались реже, да и пропал к ним интерес. Не одолев Москвы, дивизии группы «Центр» теперь топтались на месте. Те, кто умел думать, уже распрощались с мыслью о скорой победе. О концентрации войск на юге России пока молчали. Однако Леш был полон оптимизма, что раздражало Хохмайстера. Выпятив жирную грудь, он разглагольствовал:
— В конце концов, победит тот, кто поставит лучшую технику. Мой друг, «отец немецких танков», Фердинанд Порше разработал такие образцы, которые дадут по зубам хваленым русским танкам — тридцатьчетверкам и КВ…
— Порше — ваш друг? — спросил Хохмайстер.
— Да. А что? — насторожился Леш.
— И Роберт Лей тоже?
— При чем тут Лей? С Леем мы вместе работали на заводе, когда были юнцами. А потом он стал рейхсарбайтсфюрером.[37]
— Это тот Лей, кто обещал каждому немцу по «фольксвагену»?
Леш уставился на Маркуса, не понимая, чего он хочет. Хохмайстер швырнул салфетку в тарелку:
— Ваши Лей и Порше — обманщики!
Айнбиндер попытался выручить друга:
— Простите, господин генерал. Маркус после контузии и ранения еще не пришел в себя.
Леш беззвучно открывал и закрывал рот, побагровев от гнева. Но Хохмайстера понесло:
— Ты, Вилли, разве не слышал, как словчил этот профсоюзный фюрер Роберт Лей?!
— Маркус, прошу тебя — остановись!
— Нет уж, позволь рассказать. Для танковой программы нужно было много денег. Тогда Лей решил надуть собственный народ. В тридцать восьмом он объявил: через три года каждый немецкий рабочий станет владельцем автомобиля. Он назвал его «фольксваген» — «народный автомобиль». За это из недельного заработка удерживали пять марок. Как только у будущего владельца накапливалось около тысячи, ему вручали жетон на право получения малолитражки по мере ее изготовления. И что же ты думаешь?! Собрав несколько сот миллионов, Лей передал их на «благо народа ради войны». На эти деньги для Порше построили огромный танковый завод. Теперь вся лучшая сталь идет ему, а мне на свой «фауст» не дают даже крох!
— Он делает «тигры». Это не то что ваша игрушечная пушчонка! — Леш наконец обрел дар речи.
— Почему вы все время суете мне палки в колеса?!
— Я не верю в ваш проект! Вы занимаете экспериментальную лабораторию училища! Пользуетесь моей добротой!
— Мы вам признательны, господин генерал… Ручаемся, через два-три месяца вы измените свое мнение, — опять вмешался Айнбиндер.
Леш выпил вина, успокаиваясь. Ссориться с сосунком, которому потворствует Ширах, он не хотел, но и на примирение идти считал ниже своего достоинства…
— Старая скотина, неуч, фанфарон! — ругался Хохмайстер по дороге в лабораторию.
— Ты устал, издергался, — успокаивал Айнбиндер. — Ну, зачем связываться с этим ослом? Еще шепнет в гестапо. Как же! Оскорбил самого рейхсарбайтсфюрера!
— Не шепнет.
…С тех пор как Хохмайстер и Айнбиндер вернулись с Восточного фронта, потеряв в Подмосковье своего друга Иоганна Радлова, неудачи сыпались одна за другой.
Казалось бы, что может быть проще артиллерийского боеприпаса? Гильза с порохом, собственно снаряд, представляющий собой металлический заостренный цилиндр со взрывчаткой, взрывателем и так называемыми средствами воспламенения: либо капсюльной втулкой, либо капсюлем-воспламенителем, либо «пистоном». Самый мудрый элемент — взрыватель — состоит из пятидесяти деталей. Однако по противоречивости требований, предъявляемых к снарядам, они вряд ли уступят сложнейшему механизму. В момент выстрела на детали снаряда действует сила до трех тысяч атмосфер. В этот миг снаряду, взрывчатке, взрывателю надо быть «бесчувственными». Но после того как снаряд вылетел из ствола, он должен взрываться от малейшего касания, даже от попадания в лист дерева.
Таково жесткое условие!
Много сил положили конструкторы артиллерийских боеприпасов, прежде чем нашли способ преодоления этих противоречий.
Кумулятивная противотанковая граната, которую хотел приспособить к ружью Маркус, не поддавалась никаким перегрузкам. Она взрывалась при выстреле. Патрон разрывал ствол.
Чрезвычайно чуткий механизм взрывателя надо было заменить менее чувствительным. Но тогда взрыв происходил или с большим запозданием, или вообще его не было.
Хохмайстер вооружился большой лупой и стал разглядывать пороховую шашку. При сильном увеличении на сером фоне разбегались микроскопические трещинки.
— Вилли! Кажется, я нашел разгадку, — не очень уверенно проговорил он. — Смотри! Эти трещины быстро разваливают шашку, резко увеличивают площадь горения. Возникает непропорционально большое количество газов — и ствол не выдерживает давления.
Айнбиндер предложил использовать бездымный пироксилиновый порох, похожий на макароны. Но ровного и постоянного горения не получилось.
«Надо создавать новый порох», — подумал Маркус, хотя эта мысль звучала парадоксально.
Засели за книги по взрывчатым веществам. Теоретические построения проверяли опытами. Ходили с потемневшими от растворов, с обожженными кислотами руками. После многих экспериментов остановились на патроне из бездымного пироксилинового пороха на нелетучем растворителе. Патрон представлял собой коричневую цилиндрическую болванку со сквозным отверстием в центре. Горел он устойчиво, равномерно увеличивая давление на днище выстреливаемой гранаты.
Но когда снова испытали «фауст», граната пролетела всего тридцать метров. Любой пехотинец мог бы обойтись и без ствола. Он попросту метал бы гранату рукой, и нечего было огород городить.
К тому же граната неустойчиво вела себя в полете. Пробовали увеличить размеры стабилизатора — результат получался неутешительный. Попытались придать гранате вращательное движение. Для этой цели просверлили несколько отверстий в корпусе патрона. Часть пороховых газов прорывалась через них, реактивная сила заставляла гранату проворачиваться вокруг продольной оси, способствуя лучшей стабилизации и дальности.
На устранение всяких неполадок уходило время.
Если все использованные на полигоне гранаты применить на фронте, они бы выбили у противника не меньше сотни танков. Справедливости ради, надо заметить, что генерал Леш безропотно подписывал многочисленные счета, хотя сам не верил в «фаустпатрон» — больно уж хрупкой, ненадежной, действительно игрушечной казалась ему эта хлопушка.
Впрочем, не только Леш, но и чины из отдела вооружений вермахта скептически смотрели на работу Хохмайстера. «Фаустпатрон» как бы выпадал из системы гигантомании, господствующей в рейхе, выглядел маленьким гадким утенком. Скульпторы ваяли многотонные статуи мускулистых кроманьонцев — предков арийской расы. Архитекторы воздвигали дворцы и спортпаласы, украшенные огромными символами нацизма. Художники писали многометровые полотна в духе глянцевитых картин Саломона Рейсдала