Как это ни накладно было, но Йошке пришлось ездить в Мюнхен чуть ли не каждый день. Со стороны причина вполне объяснима: увлекшись девушкой с почты, отпускник не хотел терять попусту время. Он терпеливо ждал у окна, когда та закончит работу. Наблюдение за проходной БМВ ничего не давало. Человека, изображенного на фотографии у Владимирской горки, он не видел. Пришлось пойти на опасный шаг. С Элеонорой — так звали девушку — он уже сошелся настолько близко, что однажды, провожая ее домой, как бы между прочим спросил, не знает ли она господина Бера, служащего БМВ.
— Зачем тебе понадобился этот сухарь?
Йошка поведал трогательную историю о больной матери, от которой привез ему благословение и посылку.
— Из Киева? — удивилась Элеонора.
— Откуда же еще! Я лежал там в госпитале.
— Его письма, как и некоторых других, просматривает Лютц.
— Кто такой?
— Арбайтсфюрер завода. Только об этом… — Девушка прижала палец к губам.
— Конечно, дорогая! — воскликнул Йошка, клятвенно прижав ладонь к груди.
— Бер очень скрытен и неразговорчив.
— Какой он из себя? Мать говорила — высокий, красивый…
Элеонора фыркнула:
— Вот уж не сказала бы. Длинный — это правда. Но дистрофичный, в очках… утиный нос… губы поджаты так… нет, так… Носит драный портфель… Одет в серую тройку и плащ-реглан до пят…
— Твоей наблюдательности можно позавидовать. Как же мне встретиться с ним?
— Он давно не появлялся, а у нас лежит на его имя несколько писем.
— Если он придет, не сможешь ли ты передать ему, что я буду ждать его с семнадцати до восемнадцати часов у Новой ратуши каждый день?
— Конечно, смогу.
— Не хотелось бы только, чтобы этот самый Лютц…
— Да, ну при чем тут Лютц!
Не сговариваясь, они зашли в кафе, которое облюбовали с недавних пор. Здесь было малолюдно, подавали хорошее вино и пирожные без карточек.
— Как зовут Бера, не помнишь?
— Алоис… Армин… Нет… Анатоль!
Через неделю Элеонора, покосившись на подружку, занятую подсчетами, шепнула Йошке:
— Я передала Беру твою просьбу.
— Он ничего не сказал?
— Нет. Только забыл шляпу. Пришлось окликнуть его.
— Встретимся в нашем кафе. Я приду после того, как увижу Бера.
17 часов — было как раз то время, когда после смены Бер мог без спешки доехать до ратуши. Йошка купил в газетном киоске «Дейче иллюстрирте», поискал пустую скамью в сквере перед Новой ратушей. Вдруг прямо к нему подошли двое в шляпах и плащах из черного кожаного заменителя.
— Ни с места! Полиция! — Один из них показал жетон на стальной цепочке.
Йошка похолодел. Неужели донес Бер? Но он же не знает его в лицо!.. Могли допросить Элеонору, и та, разумеется, нарисовала точный портрет Йошки.
— Документы! — рявкнул полицейский.
— Нельзя ли повежливей?
— Проверка, — снизил тон верзила, разглядев бело-красную ленточку Железного креста на бортике френча и другие награды.
Йошка подал солдатскую книжку со штампом остановки в Розенхейме. Полицейский молча полистал ее.
— Зачем приехали в Мюнхен?
— Здесь живет моя подружка.
— Успеха, фронтовичок.
— Спасибо, — не очень вежливо буркнул Йошка и опять уткнулся в газету.
Вскоре он увидел высокого худого человека в больших круглых очках. Оглядываясь, Бер искал его. Йошка поднялся, медленно подошел к Беру, кивнул на скамью.
— Сядем, я давно жду вас.
Бер хотел положить шляпу рядом, но не решился, оставил в руках.
— Я встречался с Мариной Васильевной. Она послала вам поклон и подарок. Его передам в другой раз.
— Как мама?
— Ничего, поправилась. Даже стала работать.
— Вот как! Неужели пошла в услужение к… — Бер замялся.
— Нет, к немцам она не пошла.
— А вы кто?
— Я по отцу чех. Для нас немцы то же самое, что и для вас.
— Простите, не понял.
— Тут и понимать нечего. Не мы, а они пришли к нам и заставили жить по своим порядкам.
Не спеша Йошка рассказал все, что знал о матери Березенко, о том, как жила она в Киеве, который в дни оккупации почти что вымер. Тут Йошка как бы невзначай упомянул о том, как Толя Березенко двенадцатилетним мальчиком тонул в Днепре на островах.
— Это могла знать только мать, — насторожился Бер.
— Она и рассказывала, поскольку мы — ее друзья.
— Кто «мы»?
— Да вы и сами догадываетесь.
— Что еще вы знаете обо мне?
— Чего не знают немцы, но известно лишь матери, — об этом вы хотите спросить?
— Ну, хотя бы…
— В институте вы ухаживали за Оксаной Полищук. Так она сейчас в Челябинске, работает на одном из военных заводов. Сказать, как она выглядит?…
— Н-не надо, — заикаясь, вымолвил Бер. — Чего вы хотите?
Сопоставив факты, Березенко решил, что Йошка не враг. Пора идти на откровенность.
— Чего хочу? — переспросил Йошка и прямо посмотрел в глаза Бера. — Хочу понять: по-прежнему ли вы наш человек?
— А если я сообщу о вас в гестапо?
— Значит, подпишете смертный приговор и себе. Ни мать, ни Родина вас не простят.
— В таком случае вы должны знать еще одного человека…
— Я знаю его.
Бер бросил вопросительный взгляд на Йошку:
— Как его зовут?
— Грач.
Наступило долгое молчание. Йошка достал из внутреннего кармана письмо — одно из нескольких. Его писала Марина Васильевна в Киеве. Кружным путем шло оно к адресату: от Грача к партизанам, затем самолетом в штаб партизанского движения, оттуда в разведуправление Красной армии, от Волкова к Павлу и Йошке… Пока Березенко читал, Йошка наблюдал за ним. Тот протирал запотевавшие стекла очков, отрывался от чтения, снова возвращался к письму, наконец проговорил:
— Здесь странная просьба: полностью доверять человеку со шрамом на левой руке. Это вы?
— С этим человеком я сведу вас позже. — Йошка посмотрел на часы. — Когда и где нам удобнее встретиться?
— Мне трудно было вырваться в Мюнхен. Сейчас я живу в Розенхейме, выполняю срочный заказ.
Йошка вскинул брови:
— Где в Розенхейме?
— В пансионе фрау Штефи.
— Кто вас поселил туда?
— Арбайтсфюрер Лютц.
— Он за вами следит?
— Это одна из его обязанностей. По-моему, он давно знаком с Францем Штефи — сыном хозяйки.
— Когда вы бываете дома?
— Я приезжаю поздно.
— Хорошо. О нашей следующей встрече я сообщу вам особо. Прошу ничему не удивляться!
6
Известие о том, что жилец из мансарды не кто иной, как Бер, заставило Павла задуматься. Получалось как в сказке, а это настораживало. Но когда он поразмыслил, то пришел к выводу — ничего страшного пока нет. Арбайтсфюрер, очевидно, знал Франца давно, потому и поместил к нему своего подопечного. Франц должен следить за жильцом. А то, что в лагере военнопленных встретился именно Артур Штефи и тот указал адрес своей матери, — это чистая случайность, какая может произойти в жизни.
Тем не менее Павел попросил Йошку подробней расспросить служанку о жильце из мансарды.
Франтишка повторила, что постоялец в прошлом году приезжал трижды и останавливался в пансионе на несколько дней, а с января живет безвыездно. Сопровождал его щеголеватый человек лет тридцати. Он потребовал поставить в отведенной жильцу комнате письменный стол и сейф, затем долго сидел у Франца. По утрам за жильцом приезжает какой-то офицер и привозит его обратно поздно вечером. Питается жилец отдельно, в столовую спускается очень редко, ни с кем из обитателей пансиона не общается.
— Как тебе приказали обращаться к нему?
— «Господин», и все…
— Тебе хочется домой? — спросил Йошка девушку.
— А тебе?
— Я военный человек, меня сочтут дезертиром и повесят на первом суку, если я об этом заикнусь.
— Но ведь война когда-то кончится!
— Если победят немцы, ты до старости останешься в служанках.
Девушка зябко передернула плечами.
— Я так много видела горя, что разучилась верить в добрых людей.
— Терпи, я думаю, ждать осталось недолго.
По наблюдениям Йошки, распорядок жизни Березенко был несложным. Все сходилось с рассказом Франтишки. Высокий капитан спортивного вида приезжал за ним по утрам на «опеле» и привозил обратно часам к одиннадцати вечера. В мансарде долго горел свет. Березенко или читал, или сидел над бумагами. В полночь ложился спать.
…Через неделю после приезда Йошка своим рискованным поступком едва не провалил успешно развивавшуюся операцию. То ли нашло затмение, то ли понадеялся на удачу, выпадавшую не так уж часто, но, с точки зрения здравого смысла, он сработал поспешно и неквалифицированно.
Когда утром к подъезду подкатил «опель» и в дом вошел капитан со сплющенным носом, Йошка находился неподалеку в кустах. Немец видеть его не мог. Из окон дома тоже никто не выглядывал. Из наборного складного ножа Йошка вытащил острое шило, прошел мимо «опеля», всадил шило в резину заднего и запасного колеса и быстро исчез во флигеле. Взяв бинокль, он стал наблюдать из окна за машиной у парадного.
Капитан и Бер спустились минут через десять. Немец уселся за руль, нажал на стартер. Но едва машина тронулась, как спустило заднее колесо. Выругавшись, офицер вылез из кабины, открыл багажник, достал ключи и домкрат. Снял старое колесо, заменил запасным, но и это тут же спустило. В раздражении немец пнул сапогом по скату. Йошка отложил бинокль и направился по дорожке к «опелю». Он шел неторопливо, будто прогуливался. Капитан рассмотрел на рукаве ефрейторский угольник, крикнул:
— Эй, ефрейтор!
Йошка прибавил ходу.
— Откуда ты взялся?
— Что вы сказали?
— Ты глухой, что ли?
— После контузии, господин капитан. — Краем глаза Йошка заметил в машине вытянувшееся лицо Бера.
— Как ты сюда попал? — прокричал капитан.
— Живу во флигеле вместе с хозяином.
— Кто такой?
— Майор вермахта в отставке Пауль Виц. Сейчас представитель фирмы «Демаг» в России, прибыл на отдых. Фрау Штефи сама предложила нам флигель, поскольку господин Виц друг ее сына Артура.