— Откуда знаешь?
— Тут и дураку ясно. Эшелоны туда идут. На днях, к слову, проследовал в Белгород корпус с ромбом.
— Это что такое?
— Восьмой авиакорпус Рихтгофена. У него на самолетах и автомашинах такой опознавательный знак — белый ромб. А где этот корпус — там и наступление. Так было под Москвой, Сталинградом, в Харькове…
«Так будет и под Белгородом», — мысленно закончил за Регнера Йошка.
…Выпив на «брудершафт», Юбельбах и Павел тем временем клялись поддерживать друг друга всегда и во всем. Провожали адъютанта как близкого родственника. Кай до того расчувствовался, что выписал пропуска во фронтовую зону со штампом «задание особой важности». Он разрешил фельджандарму заночевать у Йошки, поскольку выехать Павел хотел как можно раньше.
Присутствие Регнера и бумаги за подписью коменданта Славянска, имеющего прямое отношение к Абверу, избавили путников от многих хлопот. Миновав несколько постов на тракте, Павел приказал остановиться. Уже вечерело.
— Мы заночуем поблизости. А вас, Регнер, я отпускаю домой, — сказал он.
Фельджандарм заупрямился, но тут пришел на выручку Йошка. Он отвел Регнера в сторону:
— Так будет лучше, земляк. Мы с лошадьми не пропадем, а ты садись на первую попутную машину и валяй в Славянск. — Потом понизил голос до шепота: — Шефу не терпится одному посмотреть на будущее имение. Знаешь примету, чтоб не сглазил чужой?
Фельджандарм пошел к посту, который они недавно проехали. Вскоре он скрылся в темноте.
Йошка вскочил на облучок, свернул с тракта в сторону Ясного. Взошла луна. Однако дома старика со старухой они не нашли. Лишь утром наткнулись на пепелище. Из земли торчала черная печь с трубой.
По кирпичным столбикам фундамента Йошка определил место, где стоял сарай, раскопал спрятанный в дальнем правом углу «северок». Заросшей дорогой поехали к одноногому зятю, у кого брали лошадей. Тот по-прежнему жил на риге в землянке, и старики перебрались к нему.
Настроившись на волну, работавшую круглые сутки, Йошка несколько раз передал шифровку об их местонахождении. Из штаба попросили выйти на связь через час.
8
Майор Боровой, заменивший переведенного в бригаду Самвеляна, был неприятно удивлен приказом: силами танкового батальона совместно с пехотой предпринять ночную атаку на немецкие позиции в районе станицы Роговка и совхоза «Коммунар» с направлением на хутор Ясный. В его распоряжение придавалась рота саперов. Они должны были сделать в минных полях проходы для тридцатьчетверок. Но еще больше его озадачил взвод армейской разведки, прибывший на бронетранспортерах. Им командовал капитан из ГРУ. Для чего понадобилась такая сила и почему так срочно, он не знал.
— Посылают, как бобиков: иди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что, — пожаловался он своему помощнику и приказал собирать ротных и взводных, чтобы ставить боевую задачу.
Когда танки прорвали передний край и завязали бой на холмах, прикрывавших второй эшелон, разведчики на трех бронетранспортерах скрылись в неизвестном направлении. Боровой на переднем танке стрелял из ракетницы, указывая цели в немецких окопах. Тридцатьчетверки подавляли пулеметный огонь, разгоняли гитлеровцев, пытавшихся организовать сопротивление, медленно, как бы на ощупь, продвигались вперед.
Комбат уже не раз убеждался в том, что немцы неохотно ведут ночные бои, но сопротивляются отчаянно. В этот раз они тоже сумели отойти на заранее подготовленные позиции в третьей линии окопов и встретили прорвавшиеся танки дружным огнем. Боровой первым почуял, что атака вот-вот сорвется. По рации он открытым текстом ругал командиров рот и взводов, но безуспешно. Тридцатьчетверки обтекали наиболее упорно сопротивляющиеся узлы и останавливались перед новой преградой.
К утру гитлеровцы могли закрыть образовавшуюся в их обороне брешь — и прощай, батальон! Танки станут легкой добычей пикирующих «юнкерсов» и тяжелых орудий. Боровой так ясно представил побелевшее от гнева восточное лицо командира бригады и давнего своего друга Самвеляна, что ему не захотелось жить. «Всем за мной!» — едва не сорвался с губ этот крик, зовущий на верную смерть, но тут стрелок-радист потянул его снизу за сапог:
— Командир! Первый зовет!
Трясущимися руками Боровой нащупал гнездо, воткнул вырвавшийся штепсель в розетку, отозвался.
— Отходи! — услышал он голос Самвеляна.
— Почему?!
— Сажай людей на броню — и на всех скоростях назад!
Боровой переключился на экипажи:
— Передаю приказ: все назад! Слышите, гаврики? Пехоту на себя! Роте Иконникова взять на буксир подбитые танки!
Потом наклонился к механику-водителю:
— Петренко! Попридержи чуток, прикроем!
Пока остальные танки отходили, Боровой расстрелял всю боеукладку. Затем, огрызаясь пулеметами, командирский танк пополз назад.
Около своего командного пункта Боровой увидел «восьмерку» Самвеляна. Командир бригады сидел на башне и… улыбался. Боровой спрыгнул с бортика, закинул шлем за спину, вытер мокрое лицо и подошел к комбригу.
— Молодцом, Федя! Задачу, считай, выполнил. Сколько потерял?
— Кажется, две машины, — зачумленно озираясь, ответил комбат. — Прости меня, Ашот, но я ничего не понимаю… Прошу в землянку.
— Туда нельзя, — остановил Самвелян, загадочно улыбаясь.
— Это же мой КП!
— Нэ спэши, дорогой, — нарочно с акцентом проговорил Самвелян.
Боровой увидел разведчиков у бронетранспортеров и, кажется, начал понимать, что не его танки были главными в ночном бою. Главными, пожалуй, стали эти лихие молодцы, которые валялись на траве, закинув ногу на ногу, и дымили махоркой.
Но и они, как выяснилось позже, были не главными. Главными, из-за кого и разгорелся сыр-бор, оказались люди, вышедшие из землянки вслед за капитаном из ГРУ, — двое коренастых мужчин в немецких мундирах и маленькая женщина в берете и клетчатом плаще. Пока Боровой в потемках вел бой, увязая в третьей линии немецких окопов, бронетранспортеры с фронтовыми разведчиками под шумок проскочили на ригу у хутора Ясного и забрали находившихся там людей. Один из них — плотный боровичок с синими глазами и круглым лицом — напомнил инженер-майора Клевцова.
— Узнал? — хитро сощурился Самвелян.
— Павел? — Боровой несмело шагнул вперед.
— Федя! — Клевцов тоже сделал шаг навстречу.
— Клевцов! — не сдерживаясь больше, Боровой кинулся к Павлу и облапил его.
— А ты все кричишь?
— Кричу еще больше. Видишь, уже батальон дали. Там, глядишь, до бригады докричусь, а то и корпуса… А это кто с тобой?
— Мой товарищ Йошка Слухай и Нина — жена…
— И вы всем семейством были там? — Боровой дернул за лацкан немецкого мундира.
— Пришлось.
— Готовь теперь стол, комбат! — приказал Самвелян.
— Мигом! — Боровой по-мальчишески свистнул, вызывая ординарца.
— В другой раз, товарищи, — вмешался капитан из ГРУ. — Я должен немедленно отправить группу в Москву. Там ждут.
Наступила неловкая пауза. Протестовать было бесполезно, но и отпускать просто так человека, с кем вместе, можно сказать, кровь проливали в памятном августе прошлого года и чудом выжили, Боровой не хотел. Он выхватил из комбинезона трофейный вальтер, протянул Павлу:
— Держи на память!
Павел достал точно такой же пистолет.
Они обменялись оружием и снова обнялись.
Вдруг Павел увидел механика Петренко, не решавшегося подойти к командирам.
— Иди, иди! Поздоровайся! — разрешил Самвелян.
Петренко подошел к Павлу, отдал честь.
— Вот мой спаситель, — сказал Павел Нине.
— Это вы мой спаситель, — тихо проговорил Петренко.
Сразу вспомнились душная ночь, боль, кровь… Надо было выжить, рассказать о «фаусте»… И ведь выжили!
9
Невиданным был удар по флангам Курской дуги. Всю сталь, выплавленную за год и обращенную в броню для танковых дивизий, весь алюминий, добытый из бокситов и нефелинов Тюрингии, Силезии и Альпийского нагорья, ушедшие на постройку самолетов, брошенных в небо между Курском и Белгородом, все оружие, собранное с заводов Европы, восемьдесят процентов кадрового состава вермахта довоенного призыва — элиту армии, обученной и опытной, участвовавшей в победоносных кампаниях на Западе, — все швырнул Гитлер в пекло разгоревшейся битвы.
Кое-где русских удалось потеснить.
Но после танкового сражения под Прохоровкой ударные клинья немцев стали разваливаться, как глина под дождем. Из ставки понеслись отчаянные приказы:
«Каждый солдат должен оборонять тот участок, на котором стоит», «Следует вбить в сознание каждого фронтовика необходимость сопротивления», «Любое убежище превратить в опорный пункт», «Все имеющиеся в Германии и на Западе соединения перебросить на Восток…»
Пылали «тигры», «фердинанды», «пантеры», «леопарды». Солдаты рейха бросали оружие и бежали из ада. В штабы непрерывным потоком поступали донесения об истреблении целых батальонов. В бой бросали всех, кого удалось собрать, вплоть до пекарей и обозников. Но ничто не могло остановить бегства. Танковые лавины русских устремились на запад.
Шпеер вспомнил о «фаустпатроне» Хохмайстера. Он вызвал генерала Леша. Тот приехал немедленно. Рассеянно глядя на карту, рейхсминистр проронил сакраментальную фразу:
— Не кажется ли вам, что отныне нам придется только обороняться?
Леш тактично промолчал. То, о чем решается говорить высший чин, не следует повторять низшему.
— Да, это так, генерал. — Долговязый Шпеер в упор посмотрел на смутившегося Леша. — Мы реалисты, люди технического склада ума, в будущем таких назовут технократами. Эмоции нам ни к чему. Руководит только здравый смысл. Ресурсы исчерпаны. За двадцать дней под Орлом, Курском и Белгородом мы потеряли столько металла, сколько не выплавим и за четырехлетку. Затруднена доставка никеля из Норвегии — наши транспорты противник топит в северных морях. Швеция сократила поставки руды. Приходится выскребать металлолом. Не в пример утверждениям Геббельса, Геринга и других оптимистов, я с ужасом осознаю бесперспективность этой войны…