–Вперёд, вперёд!
Тот судорожно закивал, клюнул носом в жижу и снова опорожнился. Шухарт придержал его за шиворот.
–Не могу… больше… не… н-не…
–Подумай о том, для чего ты сюда пошёл,– без выражения произнёс Шухарт.– И не задерживай остальных.
Краем глаза он видел, как однорукий вдруг с дерзкой точностью свернул и прополз по склону, обогнув то место, куда сразу же вонзился целый букет молний. Перехватив вопросительные взгляды женщин, Шухарт кивнул, мол, следуйте за ним. Для однорукого парень двигался на удивление ловко. Вот он снова окунулся в Сопли и через пару минут был уже у чёрного камня, сухого и растресканного, словно зуб столетней карги. За камнем Сопли заканчивались.
–Ну что, легче?
Лысый посмотрел на Шухарта затравленным пустым взглядом и молча двинулся вперёд.
Вовремя. Шухарт чувствовал, как мышцы ног начинают наливаться болью, как эта боль плавно растекается по всему телу.
Молнии продолжали пронзать воздух, но лысый и Шухарт месили жижу, уже не обращая на них внимания. Выкарабкались вверх по пригорку и упали, оба одинаково вымотанные.
Где-то рядом всхлипывали и глухо колотили по земле.
–Ну тише, тише,– сказала домохозяйка.– Мы прошли.
Удары прекратились, но надрывное, загнанное дыхание раздавалось над самым Шухартовым ухом. Позади почти в такт ему громыхали молнии.
–Вы не понимаете,– прошептал, захлёбываясь, однорукий.– Вы там не были, как вы можете понять?! Даже когда возвращаешься… это всегда с тобой, в тебе. Те, кто там остался, они снятся по ночам – да даже если бы и не снились!..– дело не в руке, не в руке, не в руке!..– Он вдруг сорвался на крик и снова начал колотить кулаком по земле, комья полетели во все стороны, несколько упало на Шухарта.– Понимаете, этого не должно быть вообще, нигде и никогда! Они говорят «контузия» – да что они знают?! Штабные шакалы! Я никогда не был таким, а теперь… теперь никогда не стану прежним. И знаете, что самое страшное? Я заглядываю в себя и спрашиваю, чего я больше хочу: чтобы они все подохли в муках, как черви, как пиявки раздавленные, или чтобы всё вернулось, чтобы остановить, чтобы вообще никто никогда больше…– Он отчаянно замотал головой и с размаху ударил себя кулаком по груди.– Да и неужели это возможно – чтобы всё остановить?!
–Шар делает людей счастливыми,– сказал Шухарт, поднимаясь.– Может, не так, как вы себе это представляете. Но делает.
Он не сказал «всегда». Вспомнил о том, как водил сюда Богомола.
–А как он узнаёт, что нам нужно?– глухо спросил лысый. Он сел и дрожащими пальцами разглаживал складки на куртке, выдавливая и ещё больше втирая в ткань жижу.
–Как-то узнаёт.
–А если,– безразличным тоном спросила офис-леди,– сам человек не знает, чего он хочет? Что тогда?
Одно и то же из года в год, ничего в них не менялось. Чем ближе к Шару, тем больше сомнений. И все всегда хотят гарантий. И не думают о цене.
–Там видно будет,– сказал он.– Пойдём, здесь уже недалеко, скоро всё закончится.
Автофургон стоял совсем рядом, в его тени они снова сели – Шухарт так велел. Они ещё не понимали. А он, пожалуй, был рад этой передышке. Слишком сильно колотилось сердце: Сопли потрепали его сегодня сильней, чем обычно. А может, это просто годы давали о себе знать, просто годы…
Вокруг раскинулось пустое и пыльное пространство, сегодня непривычно тусклое, как будто старый выцветший фотоснимок. Вдали белел край карьера, и на спуске недостроенной лестницей в небеса торчала стрела экскаватора.
Всё как всегда.
«Паломники» сидели и, по-гусиному вытянув шеи, вглядывались туда, в этот спуск.
–Вы у меня сегодня молодцы,– сказал им Шухарт, лихо улыбаясь. Эту улыбку он всегда приберегал напоследок, для этого момента, чтобы клиенты не пугались раньше времени.– Теперь осталась ерунда. Во-первых, твёрдо запомнить, что обратно вам идти нужно ровно тем же путём, никуда не сворачивая, и всё будет хорошо, Зона выпустит, она всегда выпускает.
–А вы с нами, значит, не пойдёте?
–А у меня тут ещё дела будут,– весело сказал он им.– Ну и во-вторых. Давайте-ка бросьте жребий, что ли. К Шару толпой не ходят, только по одному. Вот и решите, кто первым пойдёт, кто вторым… Чтобы всё по-честному. А я – сейчас мне, прошу пардону у дам, отлить нужно.
Он встал и спокойно так ушёл за фургон. С рюкзаком, но мало ли зачем ему нужен рюкзак.
Шухарт слышал, как они по ту сторону обсуждают жребий, потом разговор снова перекинулся на Шар: точно ли?.. аесли?.. ну а вдруг всё же?..
Шухарт слушал всё это вполуха. Ничего нового.
–Скажите,– повысив голос, обратился к нему вдруг однорукий,– господин Шухарт, а можно как-то выбрать?
–Что именно?
–Иногда мне снится, что я… целый. А вдруг Шар решит, что именно это сделает меня счастливым?
–У вас вырастет вторая рука, такое случалось.
–Но я этого не хочу! То есть хочу, конечно, только это не так важно, как… другое.
–Значит,– твёрдо сказал Шухарт,– всё будет так, как должно быть. Вы ведь именно за этим сюда пришли – каждый из вас.
Он хотел что-то ещё добавить, чтобы они успокоились, но не смог.
Пожалуй, следовало привыкнуть к этим приступам, но всякий раз они заставали его врасплох; впоследние двадцать пять лет – никогда в Хармонте, всегда в Зоне, всегда рядом с карьером.
Как будто онтак здоровался с Шухартом.
Мир сделался невыносимо сложным и насыщенным, заиграл миллионом оттенков, названия которым нет и никогда не было ни в одном из человеческих языков. Шухарт не слышал, а буквально кожей ощущал звуки, которыми до краёв было наполнено пространство, одни вонзались в него раскалёнными иглами, другие ласкали, словно тёплая материнская ладонь. Всякий раз ему казалось, что ещё чуть-чуть, и он сойдёт с ума от такого количества новых ощущений. Всякий раз приступ заканчивался за полмига до грани, из-за которой Шухарт уже не смог бы вернуться.
Иногда он спрашивал себя: может, онтак воспринимает мир, так или даже полнее, ярче, и мне даёт взглянуть, чтобы я понял, почувствовал… зачем-то. Вот профессор – тот бы, может, и нашёл объяснение, но судьба есть судьба, так и не встретились,– а без профессора мне самому не справиться. Разве только Кирилл бы…– но думать о Кирилле было уже легко и просто, как о чём-то настолько давнем и не случившемся, как не купленный в детстве велосипед или не приехавший с гастролями цирк; не осталось ни горечи, ни тоски, только лёгкая грусть.
Такую же грусть пополам с облегчением Шухарт испытывал всякий раз, когда приступ проходил. Но сейчас, стоя за фургоном у распахнутого рюкзака, он чувствовал ещё и беспокойство. Может, это Викинг виноват? «Что-то не так»; слушать его меньше надо, вот что!
Он снял, наконец, рубашку, замызганную, пропитавшуюся потом, надорванную на локтях.
И сообразил: там, по другую сторону фургона, слишком тихо.
Как был: босиком, в одних только штанах,– он побежал в сторону карьера. Невысокая фигурка шла к спуску, не оглядываясь и не торопясь, как будто впереди у неё была целая вечность. На какой-то миг Шухарту показалось, что он успеет её догнать, но потом подвернулся камень с острой кромкой, Шухарт охнул и запрыгал на одной ноге.
Она услышала, оглянулась.
И подошла, чтобы помочь.
К этому времени он уже стоял на обеих ногах и даже немного отдышался. Камень рассёк подошву по всей ширине, но крови было на удивление мало.
Ничего, тут уже недалеко.
–Э нет,– сказал Шухарт, когда она подошла,– так не годится. Куда это вы собрались?
Он старался, чтобы голос его звучал весело и непринуждённо, как будто вот они встали в очередь у кассы и она хотела пройти первой, хотя стояла позади; скандал устраивать ни к чему, но пожурить стоит.
–У нас это называлось «штопор»,– сказала домохозяйка. Она показала на ковш экскаватора, где, как ни присматривайся, ничего не было видно.– Это непроходимо, вы знаете.
–«У нас»?
–Мой отец работал в Уганде. Во время Посещения они с мамой поехали в гости… в самый центр будущей Зоны. Сперва я ходила туда, чтобы найти их, потом… ну, вы знаете, за некоторые безделушки хорошо платили. Потом я «завязала». Я действительно думала, что с этим можно «завязать». Давно это было…
Шухарт не знал, что ей ответить.
–Не бойтесь, обо мне никто не будет горевать. Дети выросли, муж… не важно. Мне и самой недолго осталось.
–Шар может вылечить что угодно.
–Я пришла не за этим. Просто хочу посмотреть на него. И потом, я действительно вытащила жребий, всё по-честному.
–Ну, по-честному так по-честному,– пожал плечами Шухарт.
Он уже замёрз и в общем-то устал от этого разговора. Всегда одно и то же: они пытаются взвалить на тебя свои проблемы, втянуть тебя, вовлечь. К чёрту.
–Значит, пойдёте первой,– сказал он.– Первой из группы. А теперь – можно я вас попрошу об одной услуге?
Он расстегнул пояс и аккуратно снял штаны, оставшись в исподнем.
–Отнесите, пожалуйста, к фургону. И отвлеките их там как-нибудь, не надо им это видеть.
Недоверчиво качая головой, она украдкой взглянула не него. Шухарт видел, как ей стало неловко при виде жилистого тела, грубой кожи, шрамов, перечёркивавших вздутые вены.
Наконец, осторожно, словно больного ребёнка, приняв у него свёрнутые штаны, она зашагала прочь. В глаза Шухарту она старалась не смотреть, но он и так знал, что там: усталое облегчение и ещё, может быть, надежда.
Он обернулся, помахал рукой сидевшим у фургона и захромал к спуску. Шагая, он ёжился на ветру и к тому моменту, когда оказался возле экскаватора, уже стучал зубами от холода.
Только от холода.
2
Гута как раз поставила курицу в духовку и, мурлыча вполголоса «Птичку-невеличку», занялась салатами, когда в дверь позвонили. Один протяжный звонок. Она замолчала и почувствовала, как что-то коротко и зло кольнуло под сердцем. Вытирая руки о фартук и размашисто шагая к двери, она всё ждала, что раздастся ещё один звонок, тогда это мог быть кто-нибудь из родных или знакомых.