Тогда он принялся громоздить битые камни поверх брустверов, а когда высота насыпей показалась достаточной, намотал обрывок сетки поверх разбитого шлема, ничком улёгся в нишу и обрушил на себя камни, стараясь побольше насыпать на голову. С трудом переместив руки под живот, ещё несколько минут крутился, закапываясь в грунт, как скат на дне моря.
«Это ненадого,– успокаивал себя Леонид.– Ирина сказала, что восход через три часа. А было начало шестого. Всё замечательно! Полежу, соберусь с силами…»
«Замечательно?» Это было явным преувеличением. Острые углы камня, казалось, дырявили кожу даже сквозь ткань скафандра. Обрушенный сверху грунт с каждой минутой становился всё тяжелее, обжимая голову и шею. Кроме того, понемногу становилось жарко, ручейки пота в нескольких местах щекотали тело.
«Кажется, перестарался,– признался себе Лукашев.– Я тут и часа не продержусь».
Далёкий гул отвлёк от сомнений, а когда гул перерос в рёв, Лёня восхитился своей предусмотрительностью. Теперь его беспокоило совсем другое: достаточно ли глубоко он закопался? «Твари чувствуют кровь!– в отчаянии думал Леонид.– У меня руки исцарапаны, они найдут меня!»
Все силы уходили на то, чтобы заставить себя лежать неподвижно. Хотелось вскочить и побежать. Что-то коротко прошипело и громыхнуло. Через секунду ударило ещё раз. А потом ещё и ещё. Канонада приближалась, но, к удивлению Леонида, грунт оставался неподвижным: его не трясло и не подбрасывало.
«Ракеты земля-воздух? С кем там товарищи воюют? Не могли же насекомые, пролетев сквозь Сферу, превратиться в видимые для радаров мишени?»
А потом всё стихло. И грохот, и рёв. Неподалеку что-то потрескивало и шкворчало, в ноздри забирался сладковатый запах горелого масла. Но и запахи, и звуки казались мирными, домашними. Острая кромка камня больше не беспокоила. На голову если и давило, то терпимо.
Леонид почувствовал страшную усталость. И он уснул. Уснул легко и спокойно, как засыпают в детстве после целого дня «казаков и разбойников», отбеганных среди бескрайнего летнего леса…
Насколько легко он уснул, настолько тяжёлым показалось пробуждение.
На зубах скрипел песок, каждый вдох давался с боем, а тело казалось разбитым и чужим. И всё-таки, припомнив особенности «вчерашних» событий, Леонид заставил себя не спешить: долго прислушивался и принюхивался, стараясь угадать, что его ждёт на поверхности.
Только через полчаса он решился покинуть укрытие. Поначалу ничего не получалось: затёкшие руки не слушались, он их не чувствовал. Тогда попробовал пошевелить головой и плечами – ничего. Казалось, он был не погребён под породой, а вмурован в неё.
Едва сдерживаясь, чтобы не запаниковать, Лукашев задёргался всем телом: ногами, спиной… и сдвинулся с места! Осторожно пятясь, стараясь беречь израненные руки, он лез из норы, как змея выползает из своей старой шкуры. «Какой длины я сделал траншею?– недоумевал Лукашев.– То, что щебня на голову обрушил больше, чем на ноги, понятно – спасал голову, ноги-то в скафандре. Но почему выползок такой длинный?»
На поверхности испытал ещё одно разочарование: небо пряталось за плотным куполом облаков. Нечего было и надеяться, что его заметят с орбиты. С этой стороны спасения ждать нечего, с неба на помощь не придут.
Мир казался серым и неприветливым.
Пошатываясь, Лёня поднялся на ноги и оказался по пояс в спящих насекомых. Их было невообразимо много. Своими телами они образовали холм с глубокой воронкой на вершине. «Может, и не глубокая, но дна я отсюда не вижу»,– поправился Леонид, приученный к сдержанным отчётам.
А то, что насекомые снулые, а не мёртвые, было понятно по тому, как у многих подрагивали крылышки. Некоторые даже пытались ползти.
В метрах десяти, по другую сторону воронки, курились сизым дымком два жарника. Но интерес вызывал не вопрос, что там горит,– горели, судя по запаху масла, сами насекомые,– а поведение дыма: закручиваясь спиралью, он тянулся к воронке и уходил в её недра, вытягиваясь в тончайшие нити.
«Вулкан наоборот»,– с опаской подумал Лукашев.
Его всё больше тяготило одиночество. Хотелось как можно быстрее вернуться к своему отделению и вообще к людям.
Он присмотрелся к рукам и пошевелил пальцами, удивляясь отсутствию боли. На чёрных от крови и пыли ладонях не было ни одной царапины. Леонид потёр ладони друг о друга, потом старательно вытер их о рукава комбинезона. Он припомнил сладкий масляный запах. «Ароматерапия? Регенерация тканей под действием запаха жареных насекомых?– Лукашев приободрился.– Насколько же силён фармэффект, если один только запах этого вещества погрузил меня в сладкий сон внутри кучи гравия, а между делом залечил раны на руках?»
Мир посветлел. «Вокруг меня сотни тонн ценнейшего лекарства! Я могу спасти миллион жизней!»
Лукашев зачерпнул горсть насекомых: самые обычные оводы. Ну, может, чуть более крупные, чем обычно. Он бросил их в сторону воронки. Неохотно преодолевая сопротивление воздуха, оводы несколько метров планировали, а потом картечью ухнули в жерло «вулкана».
Леонид насторожился. Эксперимент произвёл на него тяжёлое впечатление. Эйфория от возможности облагодетельствовать человечество сменилась жёсткой сосредоточенностью исследователя.
Запустив руки в глубь живой массы, он нащупал средних размеров булыжник и бросил его в дымящийся бугорок. Эффект получился блестящим: по камню ударила молния. Льдисто-голубой жгут «небесного огня» расколол камень на части, и вместе с дымом, пылью и шрапнелью гранита втянулся в чёрную воронку.
Леонид зажмурился, ожидая грохота от близкой молнии, но звук оказался терпимым: по ушам, конечно, ударило, но и только.
«Ударная волна тоже втянулась в жерло,– понял Лёня.– Не воронка, а чёрная дыра какая-то». Он осторожно попятился прочь от опасного места. Зацепился ногой и упал спиной в месиво насекомых. Он даже не успел закрыть рот. Кашляя и отплёвываясь, Лёня прошагал метров тридцать, прежде чем вышел на свободное от оводов место, и только тогда оглянулся.
Отсюда, с небольшого пригорка, стало заметно, что «озеро» насекомых подвижно: оно циклоном закручивалось вокруг «жерла» и понемногу таяло в нём. Очаги дыма при этом оставались на одном месте. «Контакты молний неподвижны,– вдруг понял Лёня.– Если я хочу выбраться отсюда живым, с экспериментами лучше заканчивать…»
Он осмотрелся. Предположение, что его снёс к подножию горы оползень, оказалось неверным. Лукашев стоял посреди огромного галечного пляжа. Метрах в ста плескалась река, и поверить, что сюда его занесло землетрясением, было трудно.
Внимательный осмотр кряжей, обступающих бассейн реки, ничего не дал. Ни одного приметного силуэта, никаких признаков присутствия человека.
«Я не знаю, где нахожусь»,– сокрушённо признал Лукашев. Эта проблема казалась гораздо важнее вопроса, как такое могло случиться.
Все руководства по выживанию в один голос твердили, что, отыскав реку, лучше всего спускаться к низовьям. Лукашев не видел причин спорить с этим правилом, а потому только снял остатки разбитого шлема (сетка осталась в норе, он и не вспомнил о ней, когда выползал из своего убежища) и осторожно двинулся к воде. Хотелось умыться и вообще… привести себя в порядок.
Через полчаса, чувствуя себя посвежевшим, он уже не видел причин для беспокойства. Напротив, многое указывало на то, что выход к периметру карантина обернётся приятной прогулкой. Вода есть, чистая и вкусная. Несколько суток без еды? Как-нибудь перебьётся. Зато на открытом воздухе, среди дикой природы.
Что же касается сюрпризов, приготовленных пришельцами, он будет начеку. Характер «чудес», вроде бы, ясен: небывалая физика и никакой биологии. Значит, держим ухо востро, внимательно смотрим по сторонам и под ноги. Ну, а если покажутся сами пришельцы… Лукашев недобро скривился. Тогда он у них спросит: какого чёрта?!
–Никаких проблем!– уверенно сказал он вслух.– Главное, комаров нет. Ни мошки, ни гнуса… Господи, что может быть страшнее комаров?!
Хорошая шутка! Но рядом никого не было, кто бы мог оценить этот юмор.
Километрах в двух ниже по течению река круто поворачивала вправо. «Вот и первая цель,– решил Лукашев.– Дойду до излучины и посмотрю, что там».
За излучиной реки он увидел золотой шар. Вернее то, что от него осталось. Никакого величия или загадки,– очень большой пляжный мяч, каким пользуется молодёжь для увеселений на воде. Метра четыре в диаметре, некрасивого, тускло-кирпичного цвета. «Вряд ли на воде,– засомневался Лёня, подходя ближе,– тяжело как-то лежит…»
«Мяч» и в самом деле лежал «тяжело», уходя в болотистый грунт на полметра, а то и больше. Лёня замедлил шаг, решив немного отдохнуть рядом с этим чудом, наделавшим столько шума, и – почему бы и нет?– возможным виновником всего переполоха.
Неподалеку вповалку покоились несколько огромных валунов, и Лёня уютно устроился на них, радуясь, что сидит на сухом и может дать отдых натруженным ходьбой по осыпающейся гальке ногам.
К шару он испытывал удивительное доверие. Неземное чудо не пугало и не настораживало. Вот так: вблизи и в размере двух человеческих ростов шар почему-то казался родным, как будто и он оказался вдали от привычной обстановки, усталый и голодный, а ещё в одиночестве.
–Но теперь-то мы не одни?– по-приятельски обратился к нему Лукашев.– Теперь-то нас двое.
Он не рассчитывал на ответ. Просто показалось невежливым нарушить чьё-то одиночество, подойти и не поздороваться, ничего не сказать.
Но шар ответил.
Странное чувство нереальности наполняло Лукашева исподволь, незаметно. Сначала ему показалось, что привычный оранжевый комбинезон сменился узкими брюками из синей ткани, прошитой суровыми жёлтыми нитками. На плечах оказалась кожаная куртка. От куртки исходил сильный неприятный дух, и Лукашев удивился: как можно такое носить? Зачем?
Но ещё больше удивили воспоминания о товарищах, давних и не очень, просто приятелей и шапочных знакомых, с которыми и познакомиться толком не успел.