–Видали?– спросил, оглядываясь на их хмурые лица.– Достаточно вам такой проверки? Или, может, с приборами туда полезете, чтобы уж наверняка?
По лицам вижу – не полезут. Трусят, причем оба. Богомол, даром, что блаженный, а помереть боится, ну а Гремлин никогда смельчаком не слыл.
–Бери снасть,– сказал я бородачу.– Пошли в обход. Возражений ведь нет?
Богомол молча подхватил сеть и, пропустив меня вперед, потащился следом. Замыкал шествие Гремлин, опасливо косящий глазом в сторону некстати подвернувшейся аномалии.
Конечно, мне и самому не слишком хотелось тащиться в обход заброшенной бойлерной. Но иного пути не было. Либо по тому коридорчику, который перекрыл проклятый «скачок», либо направо, через старый склад, где «жгучим пухом» все поросло, как паутиной в склепе… да это уже, по сути, и был склеп, где почили десятки юных и самонадеянных сталкеров. Не знаю, что их туда привело. Я бы в то место ни за какие коврижки не сунулся.
Впрочем, еще неделю назад я не подозревал, что отправлюсь на поиски мифической жар-птицы. Однако ж – отправился. Как говорится, от сумы и тюрьмы…
Сложно сказать, когда жар-птица появилась в новосибирской Зоне – то ли во время первого Расширения, то ли уже во время второго, а может, всегда там была, просто на глаза попалась недавно. В «Радианте» разговоры о пернатом чуде начались в конце зимы. Поговаривали, что пение ее способно излечить любые болезни. Слепому, де, птица могла вернуть зрячесть, а инвалиду вновь подарить возможность ходить. Словом, чудо крайне ценное и в быту полезное. И потому я ничуть не удивился, когда Витя Боровой попросил меня это чудо добыть.
–Плачу любые деньги,– заявил он.
–Так уж и любые?– хмыкнул я.
–В разумных пределах, естественно,– тут же оговорился бандит.
Сошлись на ста штуках – естественно, ненашенских. Деньги, как водится, после доставки хабара. Понимая, что дело мне предстоит непростое, я решил заручиться поддержкой двух старых знакомцев, с которыми ныне и шел, вздымая клубы пыли. Путь наш лежал к старой трансформаторной будке близ Сальской: по слухам, обитала наша птаха неподалеку от него, в полуразрушенном отстойнике. Соваться к чудесной твари другие сталкеры не решались: кусок вроде и лакомый, да только как есть его и кому сплавлять – непонятно. Так, прознав, что я собрался идти в Зону за жар-птицей, мой старый приятель Колотушка подавился супом, а, прокашлявшись, мигом окрестил меня балбесом.
–Балбес ты, Ворон,– так и сказал, без обиняков.
–Я предпочитаю слово «авантюрист»,– криво улыбнулся я.
–А называйся, как пожелаешь,– сказал Колотушка, махнув на меня краюхой хлеба.– Суть оттого, чай, не поменяется.
Он помолчал чуток, а потом сказал, глядя на меня исподлобья:
–А все ж из той «комариной плеши» другой ты вернулся, Гришка. Другой…
–Благо, вообще вернулся,– сказал я мрачно.– Иные и этим похвастать не могут.
–То да,– не стал спорить Колотушка.– Вот только черт его знает, что лучше – в «плеши» окочуриться или от Жар-птицы сгореть.
А я и сам не знал. Пошел на это дело я только ради денег. Хотелось разорвать цепь, которая, точно пса при будке, удерживала меня в Зоне. Романтику в сталкерских походах за хабаром видят только зеленые новички, каким и я был лет пятнадцать назад. Но после того как идущего впереди товарища разрывает на части упущенная из вида «мясорубка», ты уже не так жаждешь в эту романтику окунаться. В Зону – как на работу: не хочется, а надо. Хабар на деньги, деньги на ветер, и опять пошло-поехало. Ни разу полученной выручки не хватало на что-то серьезное.
И вот наконец у меня появился реальный шанс выбраться из этого болота.
Сколько я отдам Богомолу и Гремлину? Думаю, по «червонцу» им хватит. Больше – сильно жирно, меньше – совестно: все-таки в самое пекло за мной полезли. О сумме, предложенной Витей, я им, конечно же, говорить не стал, а то еще начнут возмущаться моей жадности.
А это не жадность, правда. Всего лишь здравый смысл.
–Ворон,– окликнул меня Гремлин.
–Чего такое?
–Кажется, хвост за нами.
–Хвост?– переспросил я, оглядываясь.– Чего-то не вижу я никакого хвоста…
–Да тащится кто-то следом, точно тебе говорю,– заверил механик.– Я назад посмотрел, а он за гаражом спрятался.
Я закусил губу. Пойти обратно да проверить? Нехорошая примета – возвращаться… Тем более – в Зоне.
–Двигаем дальше,– понизив голос, предложил я.– Но ухо держим востро. Курки взведены, смотрим в оба. Глядишь, это здешний муляж какой-нибудь, бродит бесцельно, стращает честного сталкера.
Они отрывисто кивнули и потянулись к пистолетам.
Это раньше, когда Посещение только-только минуло, в Зону ходили без оружия, поскольку стрелять в аномалии было бесполезно, а подчас и опасно. Но чем дальше, тем больше становилось мерзавцев, любящих загребать жар чужими руками. Вот сходил ты в Зону, пролежал целый день в пыли, дождался, пока патруль с границы уберется, и назад к выходу ползешь, сжимая в руке сумку с заветной добычей… а тут тебя на выходе встречает сволочь с автоматом наперевес и, нагло так пялясь, заявляет: «Хабар или жизнь!» А ствол уже в рожу смотрит, готовый плюнуть пулей. И хоть вроде как предложил тебе этот мерзавец выбор, но на деле, самое обидное, выбора-то нет. Ему тебя и так и сяк в живых оставлять нельзя. Фразочку свою подобные типы говорят, видно, дабы самих себя убедить, что сохранилась в них хоть капля человечности. Что какие-то принципы у них остались.
А в наши дни, наверное, уже даже говорить ленятся. Стреляют сразу, на поражение, а потом выдирают из скрюченной руки сумку и тащат к Парфюмеру.
Держа пистолеты наготове, мы продолжили наш путь. Гремлин нервничал больше других, поминутно оглядывался и вздыхал, жалея, видно, что с нами отправился. Богомол же бормотал что-то под нос и, напротив, смотрел только перед собой.
До угла дошли спокойно, а вот сворачивать сразу я не решился – затормозил отряд и полез за гайкой. В проходе меж бойлерной и складом тоже раньше «скачка» не было, однако ж появился и уже успел кого-то расплющить. В общем, береженого Бог бережет.
С этой же гайкой, к нашему облегчению, ничего не случилось. Тогда мы решились и все же свернули. Шагая по узкой забетонированной дорожке, брели вперед, и сердца наши стучали куда чаще, чем обычно.
–Уже малехо,– сказал я, ободряюще глядя на соратников.
–Не дает мне покоя этот наш преследователь,– сознался Гремлин.– Уж до того не люблю я подобные игры!..
–Ну будет,– урезонил его Богомол.– Глядишь, примерещилось тебе просто.
–Сам бы хотел,– буркнул механик.– Да только чую я, огребем мы потом с этим проблем…
–Давай без паникерства, ладно?– урезонил я его.– Проблемы будем решать по мере их появления.
Гремлин нехотя замолчал, но, судя по виду, переживать меньше не стал.
До следующего угла дошли без приключений. Аномалий на дороге не встретили, а таинственный преследователь, если вообще и был, на глаза не показывался. Спутники мои да и я сам немного расслабились. До отстойника, где обитала жар-птица, было уже рукой подать.
Наконец мы обогнули бойлерную и увидели бетонную стену ее логова. С удивлением я услышал беззаботное, мистическое щебетание, точно канарейка пела, всунув голову в водосточную трубу. Пульс участился, лоб покрылся испариной. Все-таки не каждый день приходится ходить на жар-птицу. Крадучись, мы устремились к отстойнику. Чем ближе подходили, тем громче становилось пение, тем сильней тряслись поджилки. Богомол держал сеть наготове, Гремлин, пыхтя, тащил переносной аквариум с водой, а я прокручивал в голове все пункты моего странного плана.
Идея прихватить с собой аквариум пришла внезапно – во время того же достопамятного разговора с Колотушкой.
–А чего она в отстойнике-то сидит?– спросил я.
–На тот счет догадок много,– веско произнес старый сталкер.– Одна другой сказочней. Но я лично подозреваю, что в луже той она боль снимает. Ее тело ведь пылает постоянно, по сути, один сплошной ожог. Вот, видимо, и приноровилась птаха в воде отмокать. Глядишь, не бултыхалась бы там, давно б подохла от боли.
Вот тогда-то мой план и зародился. Взяли большой аквариум, на восемь литров, «с запасом», чтобы наверняка. И сеть сделали на заказ, из вольфрамовой проволоки, дабы не оплавилась от жара чудесной птахи: кто знает, что там за температура у ее пламени?
На цыпочках подойдя к круглому «окошку» в бетонной стене, я осторожно заглянул внутрь. Вот ты где, родимая, невидаль невиданная, плещешься. Наконец-то увидел я тебя собственными глазами.
По виду действительно напоминала она канарейку, волшебным образом пережившую «духовку». Махонькая, с небольшим треугольным клювиком, а вместо перьев ее крохотное тельце язычки пламени покрывают. Вода от соприкосновения с телом жар-птицы шипит и закипает. Птаха ловко перепрыгивает с места на место в облаках пара и неустанно щебечет.
–Ну? Что там?– нетерпеливо спросил механик. Ему из-за моей спины жар-птицу видно не было.
–Чудо там,– ответил я без тени иронии.– Покруче всяких там «черных брызг» и «гремучих салфеток». Давай сюда сеть и страхуй, а ты, Гремлин, держи аквариум наготове. И не вздумай разбить! А то без зелененьких останемся.
Механик отрывисто кивнул, а Богомол вложил в мои руки сеть.
Вот он, момент истины. Ну, не подведи…
Выждав, пока жар-птица подойдет поближе, я набросил на нее сеть. Канарейка, оказавшись в ловушке, заголосила еще громче, стала метаться, биться грудью в вольфрамовые прутья. Только бы не оплавила, думал я, споро вытягивая добычу из отстойника.
Мои спутники, затаив дыхание, наблюдали, как из круглого «окошка» на свет божий появляется наша птаха – сгусток пламени внутри вольфрамовой решетки.
–Крошечная такая,– заметил Гремлин.
–Ты не болтай вот-то, а аквариум подставляй,– велел я.
Он поспешно сдернул крышку, и я опустил сеть с трепыхающейся внутри птицей в водную «темницу». Вода забулькала, зашипела, однако ж дело свое, по-видимому, сделала: орать наша пленница стала куда как меньше. По моему кивку Гремлин снова водрузил крышку на место и защелкнул фиксирующие ее замки.