Очнулся он от горько-соленой воды, попавшей в рот. Спасательный пояс, надетый заранее, удерживал его на воде. Тральщик, отбиваясь от самолетов, маневрировал возле острова. К песчаному берегу подходили лодки с десантом. «Значит, высаживаются все же наши», — облегченно подумал Егорычев и поплыл к острову. Он не выпускал из виду головную лодку сержанта Ходака. Вот она уже совсем рядом с отмелью. И тут с берега ударил станковый пулемет. С лодки тотчас же полетели гранаты, пулемет умолк. Десантники соскочили в воду и устремились на остров. Кайтселиты, отстреливаясь, отступали в лес.
Егорычев с трудом доплыл до песчаной отмели, подняться уже не было сил. Болела правая нога. Должно быть, он обо что-то ударился, когда взрывной волной его выбросило с тральщика. Подбежал Ходак и вытащил командира взвода на берег.
— Я думал, вы на тральщике, товарищ старшина, — гудел над ухом Ходак. — А вы купаться вздумали. Остров наш. Саперы не подкачали.
— Все целы?
— В полном составе. Не считая двух раненых.
«Легко отделались, — подумал Егорычев. — Да и корабли десанта особо не пострадали».
Вечером начальник гарнизона Рухну лейтенант Сашков собрал у маяка командиров подразделений на совещание. Он объяснил задачу каждому подразделению и распределил между ними участки обороны побережья в случае высадки немецкого десанта на остров. Командарм поднялись на смотровую площадку металлического маяка, откуда открывался вид на весь сравнительно небольшой остров, прикрытый сверху зеленой шапкой леса.
— Мы будем драться на этой советской земле. Отступать нам некуда, сами видите, — твердо сказал Сашков. — Поэтому каждый метр должен быть неприступен для врага.
Саперам был отведен для обороны тот участок, на котором высадился десант.
— В первую очередь замаскировать лодки и спрятать взрывчатку, — распорядился Егорычев.
Саперы перетащили резиновые лодки в лес, замаскировали их ветвями. В вырытую яму они сложили взрывчатку.
— Завтра с утра примемся за окопы, — предупредил Егорычев саперов, укладывавшихся спать в натянутых палатках.
Следующий день ушел на рытье окопов и стрелковых ячеек.
— Минное бы поле соорудить, товарищ старшина, — предложил Ходак. — Поставить бы с десяток фугасов. Сунется фашистская посудина к берегу — и поминай как звали.
— Добро! — согласился Егорычев.
Ходак взял с собой двоих саперов и, насколько позволяла глубина, поставил десять подводных фугасов вдоль берега.
— Поймаем фашистскую рыбку, вот увидите, — твердил он своим помощникам.
Поздно вечером с Саремы пришел торпедный катер, на котором прибыл инженер для руководства строительством огневой позиции береговой батареи. Обратно лейтенант Сашков отправлял на катере кайтселитов, обезвреженных группой эстонского истребительного батальона.
Все последующие дни с раннего утра и до позднего вечера саперы строили дальномерную вышку для береговой батареи, а инженерный взвод сооружал основания под орудия. Когда уже было почти все готово, пришла неожиданная весть: орудия, погруженные на буксир, потоплены немецкими самолетами при переходе.
— Выходит, вся наша работа вылетела в трубу! — упал духом сержант Ходак. — А может, новые орудия пришлют, а? — с надеждой спросил он Егорычева.
— Не пришлют. Нет их больше, орудий. Остров Муху надо укреплять. В Виртсу немцы.
— Что же нам делать здесь?!
— Только не сидеть сложа руки. Будем укреплять полосу обороны.
Егорычев заставил саперов углублять окопы, укреплять их бревнами, строить ходы сообщения и землянки. Возможно, долго им придется оборонять Рухну, вот тогда все это и пригодится!
Неожиданно к их участку подошли три немецких торпедных катера.
— Начинается, — кивнул Егорычев на катера, которые опасливо подходили к берегу.
— Давайте, голубчики, давайте… спешите, — манил их Ходак. — Еще поближе… Так. Чуточку еще. Наш фугасик ждет вас не дождется…
Катера вдруг открыли огонь из автоматических пушек и крупнокалиберных пулеметов. Снаряды врезались в брустверы окопов и с грохотом разбрасывали землю с осколками. Над головами свистели пули, впиваясь в стволы деревьев.
— Ну, еще ближе подходите, дьяволы! — кричал расходившийся Ходак. — Не бойтесь же. Мы же пока не стреляем!.. — уговаривал он, налаживая свой ручной пулемет.
Но катера так же неожиданно прекратили стрельбу и, развернувшись, ушли в сторону Пярну.
— Удрали, сволочи! Даже выстрелить ни разу не дали! — ругался Ходак.
Ежедневно утром и вечером, точно по расписанию, на Рухну прилетал немецкий самолет-разведчик. Обычно он долго летал, над островом, порой переходил в бреющий полет и под конец наугад обстреливал берег. Все в гарнизоне уже настолько привыкли к знакомому разведчику, что мало обращали на него внимания. И лишь один Ходак не мог мириться с этим.
— Зенитку бы нам хоть одну. Враз бы подрезали крылышки. Ведь обнаглел, стервец! Погоди, ты у меня долетаешься, — говорил он обычно.
Сержант сходил в деревню и прикатил оттуда деревянное колесо от телеги.
— Ты что надумал? — поинтересовался Егорычев.
— Хочу угостить фашиста саперным способом.
Ходак вбил в землю кол, надел на него колесо и прикрепил к нему ручной пулемет Дегтярева. Стоя во весь рост, он мог теперь вращать колесо по кругу и поднимать пулемет в зенит.
— Пусть сунется, угостим.
Вечером прилетел разведчик. Все с нетерпением ждали, что получится из затеи сержанта. Немецкий самолет, как обычно, низко летел вдоль береговой черты. Ходак весь напрягся, поджидая разведчика. Самолет сделал круг и пошел прямо на установку сержанта. Ходак вел мушку пулемета за разведчиком и, когда тот находился метрах в пятидесяти от берега, нажал на спусковой крючок.
— Получай саперным способом!
Раздалась длинная очередь. И почти тут же из хвоста самолета потянулся шлейф дыма. Разведчик взмыл вверх, потом, клюнув носом, резко пошел вниз и на глазах саперов врезался в воду.
— Ура! Ура! — разнеслось по окопам, и на берег выбежали обрадованные саперы. Они схватили отбивавшегося сержанта и стали качать.
— Долетался, гад… Я же не зря говорил, — басил довольный Ходак.
Поздравить сержанта пришел начальник гарнизона. Он долго тряс руку Ходаку, дружески хлопал его по плечу.
— Хоть не с пустыми руками вернемся на Сарему.
— Разве мы уходим отсюда, товарищ лейтенант? — спросил Ходак.
— Уходим. Получен приказ вернуться в Кейгусте…
В полночь за гарнизоном Рухну пришли те же суда, что и высаживали десант на остров. Погрузку производили в темноте, и с рассветом корабли отошли от острова, взяв курс на север, к Кейгусте. Егорычев с отделением саперов шел на головном тральщике, Остальные семнадцать человек из его взвода во главе с сержантом Ходаком шли на самоходной барже. Вместе с ними находился и инженерный взвод.
За кормой быстро растаяла обрамленная кружевным прибоем желтая полоса песчаного берега, она слилась с лесом. Вскоре и лес, постепенно сужаясь, растянулся темной ниточкой; Рухну угадывался лишь по тонкому, как спичка, маяку. С ходового мостика тральщика Егорычев долго смотрел на лениво колышущуюся синевато-серую воду. На небольших волнах то и дело появлялись белые шапки и тут же бесследно исчезали, чтобы появиться снова, но уже в другом месте. И так без конца…
Егорычев думал о скорой встрече с друзьями. Втайне он надеялся, что удастся побывать в Менту, тогда можно будет навестить Людмилу. Не забыла ли она его? Ведь они всего один раз встретились…
Солнце уже давно оторвалось от воды и начало свой восход к зениту, когда корабли подходили к Кейгусте. И тут случилось, непредвиденное: из-за леса выскочили три вражеских бомбардировщика и стремглав атаковали суда с десантом. Не успели тральщики и катера открыть огонь, как в воде стали рваться бомбы. Раздался один мощный взрыв, второй, третий… Егорычев оглянулся и не поверил своим глазам: объятая пламенем самоходная баржа, на которой были его саперы, медленно оседала в воду. Один из бомбардировщиков сделал новый заход. Взрыв разметал горевшие обломки баржи по заливу. Как ни всматривался Егорычев, ни тер кулаками слезящиеся глаза, на поверхности не было ни одного человека.
Тральщик и катера стреляли по немецким самолетам не переставая. Егорычев не слышал ни шума моторов бомбардировщиков, ни трескотни крупнокалиберных пулеметов, ни частого уханья пушек: его внимание было обращено на то место, где только что была баржа.
— Огонь! Огонь! — исступленно кричал он, заглушая боль в сердце.
Флотский закон
Со смотровой площадки маяка Сырве отчетливо просматривался весь Ирбенский пролив. Простым глазом был виден приплюснутый к воде латвийский берег. Он уходил вправо, к Вентспилсу, и терялся в серо-сизом налете дымки.
— Не зря «юнкерсы» сегодня дважды бомбили нас, — проговорил Стебель. Ему только что позвонил капитал Харламов и сообщил о движении конвоя в Ригу. Управлять огнем батареи он решил с маяка, откуда лучше виден весь Ирбенский пролив.
В бинокль Стебель старался разглядеть немецкие корабли, но ничего не было видно: мешала колеблющаяся полоса марева.
Корабли приближались к Ирбенскому проливу медленно. Нетрудно было догадаться, что среди них есть и громоздкие транспорты, на которых обычно доставляются в Ригу войска и техника. Вскоре в стереотрубу начали проясняться силуэты головного миноносца, огромного транспорта и концевого миноносца. Корабли шли в кильватерной колонне, прижимаясь к латвийскому берегу.
Слева, из-за леса, показались четыре быстро движущиеся точки, сзади которых отчетливо виднелись пенистые буруны.
— Будем действовать совместно с торпедными катерами капитан-лейтенанта Осипова, — передал Стебель по трансляции на все боевые посты.
Катера между тем вышли в Ирбенский пролив и устремились в Балтийское море. 315-я батарея должна была обеспечить атаку «морской кавалерии». Но торпедные катера, не видя фашистских кораблей, уклонились вправо.