— Вперед, за мной! Ура, товарищи!
Карпенко побежал к шлюпке, увлекая за собой краснофлотцев.
Кудрявцев, помня наказ Букоткина, ни на шаг не отставал от комиссара, оберегая его от опасности. Но, застигнутый врасплох, враг и не думал обороняться. Лишь офицер с перекошенным от бессильной злобы лицом стрелял из пистолета, но Кудрявцев ударом приклада вышиб у него оружие из рук.
Вдалеке послышались частые глухие взрывы; краснофлотцы с тревогой посмотрели на комиссара.
— Это младший лейтенант Кухарь доканчивает вторую шлюпку, — сказал Карпенко. — Пошли, товарищи…
Оставив на перешейке небольшое охранение, Карпенко с краснофлотцами отправился на батарею.
— Хорошая весть, — сказал Мельниченко, когда услышал, что немецкие шлюпки уничтожены. — Но у меня вести не из приятных. Генерал передал: наш полуостров отрезан от остальных частей гарнизона. Мы окружены. Фашисты взяли Ориссаре. Завтра на рассвете на нашу батарею ожидается наступление усиленного немецкого батальона. Задачу мы свою выполнили. Нам приказано взорвать орудия, уничтожить все материальные ценности и пробиваться к своим.
Пробиваться из окружения решено было двумя группами: так больше шансов проскочить мимо заслонов врага. Первой группой командовал Карпенко, второй — Мельниченко. Младший лейтенант Кухарь с краснофлотцами первого орудия и радистом Яценко оставался на батарее, чтобы в случае надобности артиллерийским огнем поддержать товарищей при прорыве. Расстреляв снаряды, он должен был на рыбацкой лайбе переправиться через залив на соседний полуостров Кейгусте и добираться в Курессаре.
Пока командир батареи вместе с краснофлотцами ломал приборы и механизмы на втором и третьем орудиях, Карпенко прошел в свой чудом уцелевший от бомбардировки дом. Возле двери он заметил девушку и, всмотревшись, узнал дочь старого рыбака Кааля.
— Мария? Откуда ты?
— Оттуда. — Мария показала рукой в сторону перешейка. — Отец послал. Немцы на Кюбассар идут.
— Как же ты пробралась?! — удивился Карпенко.
— Я здесь родилась. Каждую тропинку знаю, — ответила девушка и рассказала о заслонах немцев на пути к полуострову.
— На карте ты можешь показать? — спросил Карпенко, но девушка отрицательно покачала головой.
— На дороге немцы стоят. На хуторе. На опушке леса. Возле сарая тоже. Сама видела. Много их. Очень, очень много. Отец сказал: предупредить надо. Он партизаном будет…
Дорогу от батареи до Ориссаре Карпенко знал хорошо. На своем стареньком мотоцикле он часто ездил туда. И все же со слов Марии было трудно понять, где находятся немцы. Может быть, девушка сумеет вывести батарейцев из окружения? Но пока она шла, немцы, без сомнения, передвинулись. Значит, это риск и для Марии. Одна она может проскользнуть незамеченной мимо вражеских заслонов, но вся батарея…
— Спасибо тебе, Мария, — пожал Карпенко руку девушке. — Отцу тоже передай спасибо. И матери, конечно. Для нас это очень важно, очень. А сейчас беги обратно.
— А вы?
Карпенко промолчал. Потом спросил озабоченно:
— Проскочишь?
— Надо проскочить. Отец ждет, — ответила Мария.
Карпенко проводил ее до опушки, еще раз пожал девушке руку и вернулся на батарею.
Поздно вечером к развалинам казармы — месту сбора артиллеристов — стали подходить краснофлотцы. Измученные, они валились на траву, ожидая остальных товарищей. Отсюда они все пойдут в последний бой. Песков пересчитал раненых; многие еще не пришли, хотя он предупредил всех, кто мог двигаться. Вспомнил о тяжелораненом командире зенитной установки, побежал на косу. Перебинтованный Байсулитов с закрытыми глазами лежал возле своего разбитого пулемета.
— Я сейчас вернусь с носилками. Пойдешь с нами, слышишь? Мы тебя не оставим, — сказал Песков.
— Не надо, — слабым голосом остановил его Байсулитов. — Останусь тут… Мешать не хочу товарищам.
— Что ты мелешь! Разве мы тебя оставим? — наклонился Песков. — На спине, если хочешь, понесу тебя, слышишь? Я же здоровый…
Байсулитов замотал головой:
— Дай гранаты. Фашистов бить буду. Письмо домой посылай. — Байсулитов протянул смятый исписанный лист бумаги.
— Сам еще перешлешь, — отстранил его руку Песков. — Лежи спокойно. Я сейчас позову краснофлотцев с носилками.
Он побежал к месту сбора. Байсулитов что-то прокричал ему вслед, но Песков не расслышал. Он бежал напрямик, через кусты. Когда сзади вдруг раздался взрыв гранаты, он в страхе обернулся. Раскинув руки, командир зенитной установки лежал мертвый. В стороне виднелось присыпанное землей письмо к матери.
Вернулся Песков к развалинам казармы, когда почти все уже были в сборе. Мельниченко и старшина батареи отбирали ценные документы и укладывали их в сейф, чтоб перед уходом зарыть в землю. Карпенко сидел возле рации, стиснув голову руками, и, казалось, дремал. Песков подсел к нему и рассказал о Байсулитове.
— Хороший был краснофлотец, — вздохнул Карпенко и еще ниже опустил голову.
В его памяти возникли образы погибших в боях батарейцев, события недавнего сражения…
Карпенко встал. Подойдя к Мельниченко, спросил:
— Все собрались? Пора выступать.
— Кажется, все… Кроме первого орудия.
— Военфельдшера нет, — подсказал Песков.
— Сбегайте-ка за ним, — послал Мельниченко санитара.
Песков быстро добежал до землянки санчасти, толкнул рукой дверь, но она оказалась закрытой. Торопливо постучал кулаком, за дверью послышался стук, должно быть упал стул, и на пороге появился начпрод. Широко расставив ноги и покачиваясь, старшина загородил своим грузным телом вход в землянку.
— Чего тебе? — дохнул он винным перегаром в лицо опешившему Пескову.
— Все уже собрались. Ждут вас…
— Мы не пойдем. Мы останемся здесь, — отрезал начпрод, намереваясь закрыть дверь.
— Оставайся с нами, Песков, — услышал санитар голос военфельдшера. — Немцы — гуманные люди…
Песков не дослушал военфельдшера. Он сорвался с места и помчался к казарме. Запыхавшись, он сбивчиво рассказал о случившемся Карпенко и Мельниченко.
— Теперь повторите еще раз, — приказал Карпенко. — Для общего суда.
Песков дословно передал товарищам свой разговор с начпродом и военфельдшером. Это известие настолько ошеломило артиллеристов, что первые несколько секунд никто из них не мог произнести ни слова. Потом вдруг, как по команде, заговорили все разом, повскакали с мест и плотным кольцом окружили Карпенко.
— От трусости до предательства один шаг? — выкрикнул Дубровский.
— Не место таким среди нас! К стенке их! — решительно сказал Божко.
— Согласен, товарищи! — поднял руку Карпенко и, когда артиллеристы стихли, повернулся к Пескову, твердым голосом сказал: — Слышали мнение батареи? Приказываю… расстрелять трусов и предателей как изменников Родины.
— Правильно! — не выдержал Кудрявцев.
— А на помощь себе возьмите Кудрявцева, — распорядился Карпенко.
К землянке санчасти Песков и Кудрявцев подходили тихо. Санитар держал в руке трофейный кольт, а сигнальщик — винтовку. Возле двери остановились и прислушались. Из землянки доносились приглушенные голоса военфельдшера и начпрода. Песков налег плечом на дверь, она была закрыта изнутри. Тогда санитар с силой ударил по ней ногой — и дверь раскрылась. Кудрявцев увидел начпрода и военфельдшера, сидящих за столиком, на котором возвышалась бутылка, наполовину наполненная спиртом.
— Песков?! Я знал, что ты придешь к нам, — поднялся из-за столика начпрод, но, увидев за санитаром Кудрявцева с винтовкой, схватился за свой пистолет, — Арестовать нас хотите? Да?
— Нет, — сдерживая волнение, проговорил Песков.
— Тогда входите, — потянулся начпрод за спиртом.
— Входи, Николай, — сказал Песков и, когда Кудрявцев вошел в душную землянку, глухо произнес: — Именем Союза Советских Социалистических Республик за трусость и измену Родине приговариваются к расстрелу!..
Когда Песков и Кудрявцев вернулись к развалинам казармы, отряд начал собираться в путь. Краснофлотцы тяжело поднимались с земли и приводили снаряжение в порядок.
Наступала холодная осенняя ночь. Роща темнела, лощины и полянки накрывал туман, образуя белесые озера, отчетливо вырисовывающиеся на темном фоне леса. Туман, мешаясь с дождем, вползал в рощу, сгущая темноту. Вскоре уже ничего не было видно.
Тревожно было на душе у комиссара. Он знал, какая опасность подстерегает их. Очень трудно, почти невозможно пробиться с такими силами через расположение фашистских войск, ожидающих их у полуострова. Знали об этом и краснофлотцы. Знали и шли на прорыв. Другого выхода не было. Лучше смерть в бою, чем плен, так думал каждый. Карпенко, окинув беспокойным взглядом молчаливых краснофлотцев, спокойно сказал:
— Товарищи, друзья! Вы геройски сражались с фашистами, честно выполняли свой долг. Для вас наступает последнее испытание — выход из окружения к нашим частям. Не скрою, трудно. Но иного пути нет. Бейте врагов, как били в эти дни. — Карпенко помолчал, потом негромко, но твердо добавил: — Коммунисты и комсомольцы пойдут впереди.
— Мы, беспартийные, тоже пойдем впереди, — подошел к комиссару Дубровский. — Верно я говорю, ребята?
— Правильно! Все вместе пойдем, не отстанем, — послышались одобрительные возгласы.
Через минуту первая группа краснофлотцев во главе с комиссаром двинулась по дороге на север. Следом за ней, с небольшим интервалом, повел свою группу и Мельниченко.
Благополучно миновали узкий перешеек, где еще недавно батарейцы оборонялись от гитлеровского воздушного десанта. Шли молча, осторожно ступая ногами в хлюпающую грязь. К счастью, стало еще темнее, появилась надежда незамеченными вплотную подойти к фашистским заслонам. Они начинаются где-то здесь.
Полуостров стал расширяться, и Карпенко приказал краснофлотцам построиться в цепь: так легче будет прорываться. Прошли травянистую поляну. На пути стали попадаться кусты. Карпенко помнил: где-то возле них находился эстонский хутор. В нем и затаились немцы. Он повел цепь в обход хутора слева, к лесу, как вдруг наткнулся на свежевырытый окоп. Послышалась немецкая речь. Стало ясно: дорога отряду перерезана. Единственная возможность — с ходу прорвать вражескую оборону. Об отходе назад не могло быть и речи.