В Кярдлу вернулись поздно вечером.
— С Ханко пришла радиограмма, товарищ генерал, — доложил начальник штаба СУСа полковник Савельев. — Послезавтра прибудут представители от генерала Кабанова для разработки плана боевого взаимодействия.
— Добро. Давно пора, — повеселел Елисеев.
— Вам шифровка от командующего флотом. — Савельев протянул Елисееву бланк.
Елисеев торопливо пробежал глазами текст. С минуту он напряженно молчал.
— Придется вам одному командовать на Хиуме, — обратился он к Константинову. — Меня отзывают в Ленинград. Новое назначение… Я доложу обстановку на острове лично командующему флотом. Какие будут просьбы?
— Просьб много, — вздохнул Константинов, — да они вряд ли реальны сейчас. Главное — отстоять наш Ленинград. А мы тут по возможности скуем силы немцев.
— Тяжело вам будет, Александр Сильвестрович, тяжело, — сочувственно произнес Елисеев и, простившись, вышел из кабинета.
Провожать на аэродром коменданта БОБРа поехал Копнов.
— Меня назначают комендантом Кронштадтской крепости, — сказал по дороге Елисеев. — Буду просить Политуправление флота, чтобы вас, Лаврентий Егорович, назначили ко мне начальником политотдела.
Через три дня Копнова отозвали в Ленинград. С ним отзывался в Политуправление и военком БОБРа Зайцев.
Старшего лейтенанта Катаева разбудили глухие взрывы снарядов.
«С Саремы фашисты бьют, — догадался он и, торопливо одевшись, выскочил из дома. — Рано сегодня начинают. Еще темно…»
Отчетливо донеслись частые удары колокола — на батарее объявили боевую тревогу. Катаев быстро добежал до командного пункта, одним махом поднялся по деревянному трапу в боевую рубку. Там уже находился старший политрук Паршаев.
— Фашисты начали артподготовку. Стреляют с Саремы полевые орудия, — сообщил Паршаев.
— Это не так страшно. Слишком мала у них точность стрельбы, — проговорил Катаев. Он сел за визир, наведенный на притаившийся в темноте соседний остров. Мелькнули четыре короткие вспышки, потом еще четыре. Чуть правее появились новые огненные точки, и так по всему берегу.
— Ого! Все немецкие батареи открыли огонь. Впервые это они, — оторвался Катаев от окуляров визира. — Если накроют нас, туго будет.
Но снаряды падали впереди батареи и несколько левее. До командного пункта доносился лишь сплошной гул от их разрывов. Нетрудно было догадаться, что немцы стремятся обработать прибрежную полосу южной оконечности Хиумы.
— По-моему, будет сейчас выброшен десант на наш остров, — предположил Паршаев.
— Десант? — переспросил Катаев и задумался. Пожалуй, прав комиссар, иначе зачем бы им вести такой ураганный огонь по берегу. Правда, немцы редко высаживали десанты ночью. Но сейчас уже, можно сказать, утро.
Катаев подошел к застекленной амбразуре, напряженно поглядел в темноту. Вокруг в нескольких метрах ничего не видно. Но, присмотревшись, он заметил на востоке чуть розоватую полоску, наполовину еще скрытую лесом. Через полчаса забрезжит мутный осенний рассвет, а за это время фашистские катера могут подойти к пристани Сыру и высадить десант. Значит, необходимо было проверить, чист ли пролив Соэла-Вяйн, и Катаев решился:
— Прожектор к бою!
— Сразу же выдадим себя, — предупредил Паршаев, хотя и знал, что командир батареи принял правильное решение: лучше взять на себя тяжесть прицельного огня вражеских батарей, чем позволить беспрепятственно высадиться десанту.
— Прожектор к бою готов! — через минуту доложил телефонист.
— Пеленг сто пятьдесят, луч! — скомандовал Катаев и приник к окулярам визира.
Огромный сноп яркого света вспорол предутреннюю темноту и осветил маслянисто-черную воду.
— Произвести поиск вправо! — приказал Катаев.
Луч вздрогнул и словно нехотя пополз вправо, ощупывая поверхность Соэла-Вяйн. Командир батареи и военком внимательно следили за освещенным треугольником поверхности пролива, боясь пропустить маленькие вражеские катера. Глаза слезились от напряжения. Паршаев опустил бинокль и вытер слезы платком.
— Стоп! — воскликнул Катаев.
Луч прожектора несколько сузился, ярче осветив небольшой участок воды. В визир теперь были видны расплывчатые контуры приземистых судов, шедших прямо на свет.
— Сколько их! — не выдержал Паршаев и попробовал сосчитать суда. Но вражеские катера вдруг начали расступаться, как бы давая место ослепительному лучу. Одна группа свернула вправо, а другая круто повернула влево, в сторону Балтийского моря.
— Десант идет на Хиуму, — выдохнул Катаев. — Доложите немедленно в штаб, — приказал он телефонисту.
Полевые немецкие батареи с Саремы, заметив луч, перенесли огонь на прожектор. Для огневой позиции батареи это было не страшно: прожектор находился далеко от нее. И все же отдельные снаряды уже начали падать вблизи орудий. Самым неожиданным для Катаева оказалось то, что со стороны моря открыли огонь по батарее притаившиеся в ночи немецкие корабли. Луч прожектора послужил им хорошим ориентиром.
— Закрыть луч! — приказал он прожектористам, и яркий сноп света погас.
Батарея не давала возможности артиллерии противника вести прицельный огонь, но в то же время потеряла из поля видимости катера с десантом. Катаев думал, что корабли прекратят огонь — ни цели, ни ориентира не видно. Но обстрел не прекратился, наоборот — усилился. Снаряды рвались даже в центре огневой позиции, и краснофлотцы вынуждены были укрыться за броневыми щитами орудий и попрятаться в бетонированных погребах для боеприпасов. В редеющей темноте Катаев увидел яркие вспышки. Можно было определить: стреляют по батарее пять кораблей, один из них очень большой.
— Что будем делать, Михаил Александрович? — спросил командира батареи Паршаев.
— Произведем обстрел площади, — ответил Катаев и подал первую команду: — К бою!..
Через минуту прогремел дружный залп батареи.
Видимость с каждой минутой улучшалась. Отчетливее стали вырисовываться с командного пункта вершины деревьев, показался каменистый берег, а за ним и темно-серая поверхность пролива. Простым глазом можно было уже различить дом у пристани Сыру, бухточку и подход к ней. Вражеских катеров с десантом не было видно. По-прежнему лишь доносились звуки канонады да разрывы снарядов в еще темном лесу.
— Где же катера?! — заволновался Катаев. — Неужели повернули обратно?..
— Не для того фашисты устроили такой фейерверк, — усмехнулся Паршаев.
— Тогда они просто обошли нас!
В боевую рубку поднялся радист Соколов.
— Товарищ командир, получена радиограмма от поста наблюдения в Нурсте: около тридцати фашистских катеров подошли к берегу. Высаживают десант силою до батальона. Пост ведет бой.
— Передайте эту радиограмму в штаб, — распорядился Катаев и развернул карту. — Так вот где они высаживаются… Обходят нас с запада. Район Нурсте — удобное место для них. Корабли поддерживают огнем… А мы их не сможем достать. За лесом не видно Нурсте. Стрелять же по площади…
Зазвонил оперативный телефон. Катаев схватил трубку. До него донесся далекий взволнованный голос командира 33-го инженерного батальона капитана Морозова.
— Немецкие самоходные баржи подходят к берегу…
— Сколько их?
— Около двух десятков. Высаживают десант… Открывайте огонь! Нам не удержать…
— Не вижу я их! — сердито сказал Катаев.
С дальномера в боевую рубку поступил доклад:
— Пеленг сто двадцать, дистанция тридцать семь кабельтовых, десантные баржи идут к берегу.
— Вижу, вижу теперь! — прокричал в трубку Катаев. — Открываю огонь!
В визир ему были видны низкие борта четырех барж, медленно двигавшихся к берегу. «Вот поднагрузили, — пронеслось у него в голове. — По роте в каждой посудине будет!»
— К бою! По головной барже!..
Три пенистых всплеска кучно упали за баржей и несколько впереди нее. Катаев определил отклонение по направлению и передал его на орудия. Второй залп накрыл неповоротливое судно. Всплески вырастали вокруг баржи, обрушив на ее палубу потоки воды.
— Есть! Прямое попадание в цель! Баржа тонет! — сообщили дальномерщики.
Паршаев и сам увидел, как баржа резко сбавила ход и прямо на глазах развалилась.
— Первая, — со злостью произнес Катаев. — Право восемь, — скомандовал он на орудия поправку. И тут же три губительных всплеска выросли возле второй баржа. Судно сделало резкий поворот вправо, надеясь уйти от снарядов батареи, но было уже поздно. Третья и четвертая баржи повернули вправо, стремясь скорее уйти в спасительную утреннюю дымку. 44-я батарея все же успела поджечь одну из них. Черный столб дыма был еще виден и тогда, когда баржу уже скрыла белесая полоса. Его клубящаяся шапка возвышалась над дымкой, северный порывистый ветер сносил ее к Сареме.
— Пеленг двести семьдесят, крейсер и четыре миноносца. Открыли огонь по батарее, — доложили с дальномерного поста.
Катаев увидел в визир вражеские корабли. Четыре миноносца медленно шли в кильватерной колонне, обстреливая берег. За ними высилась громада крейсера, над палубой которого то и дело вставало сизое облачко дыма от залпа тяжелых орудий.
— По головному миноносцу! — поступила команда на орудия.
«12 октября. 9.05. Веду огонь по крейсеру и четырем миноносцам. Катаев», — зашифровал радист Соколов донесение и передал в эфир.
Головной миноносец, спасаясь от снарядов батареи, увеличил ход и, развернувшись, взял курс в открытое море. Вспененные султаны воды долго преследовали его, заставляя маневрировать. Один из снарядов разорвался на корме миноносца, и сразу же поднялся клуб дыма и пламени. Но экипажу удалось быстро потушить пожар. Три остальных миноносца нарушили строй и тоже отошли ближе к крейсеру.
Катаев прекратил стрельбу:
— Побережем снаряды. Да и стволы пусть остынут. День еще только начинается.
С дальномера поступил доклад от сигнальщика:
— Самолеты! Курсом на батарею…
— Воздушная тревога! — объявил Катаев. В амбразуру он увидел три бомбардировщика. Вдалеке за ними виднелась еще тройка. Шум моторов нарастал. Вскоре гулко ударила