— Знаю, Михаил Семенович, — тихо ответил Константинов. — Хорошо, чтобы люди знали об этом.
— Знают! Нам от них скрывать нечего.
Константинов, Биленко, Фиронов и Навагин обошли окопы стрелкового батальона майора Столярова. Красноармейцы переутомлены беспрерывными боями, молчаливы и угрюмы. Почти никто не спал: знали, едва забрезжит рассвет, противник пойдет в атаку. А до утра осталось не больше получаса.
— Ни одной жалобы! — похвалил комендант. — Истинные балтийцы!
— Пока есть патроны, будем драться до последнего, товарищ полковник, — заверил Столяров. — Только огонька бы нам побольше от береговых батарей, — попросил он.
— Будет вам огонек с триста шестнадцатой батареи, — пообещал Константинов. — Шестипудовыми снарядиками…
С рассветом немецкая артиллерия начала обстрел последнего рубежа обороны моонзундцев по всему фронту. Ей помогали минометные батареи. Снаряды и мины так часто падали в районе окопов и стрелковых ячеек, что защитники полуострова вынуждены были на время отойти назад. В ответ открыли огонь две дальнобойные береговые батареи, стараясь сбить прицельную стрельбу противника. Особенно грозен был огонь 316-й башенной батареи. Ее шестипудовые осколочно-фугасные снаряды выше леса вздымали черные столбы взрывов, с корнем выворачивая самые большие деревья. Там, где рвались снаряды 316-й, сразу же замолкал огонь немецких батарей.
Артиллерийская канонада продолжалась около часа. Над полуостровом стоял сплошной гул от выстрелов сотен орудий и минометов, от разрывов снарядов и мин. Часть стрелковых ячеек была сровнена с землей, в окопах завалены ходы сообщения. В рядах защитников появились убитые и раненые.
Неожиданно немецкие артиллеристы и минометчики прекратили стрельбу. Но в небе появились вражеские самолеты. Пришлось снова отойти, укрываясь в лесу. «Юнкерсы» цепочкой летали над линией обороны, с небольшой высоты поливая огнем из пушек и пулеметов окопы и ячейки. Минут сорок они безнаказанно сравнивали с землей возведенные Навагиным укрепления, потом почти так же неожиданно улетели. Моонзундцы быстро заняли оборону в полуразваленных окопах, и вовремя: на них уже надвигались цепи гитлеровских солдат.
…Пронизывающий осенний ветер гудел в голых ветвях берез. Он поднимал с земли красно-желтые опавшие листья и кидал их в изнуренные и сумрачные лица бойцов, угрюмо стоящих у только что вырытой свежей могилы. Умер лейтенант Тихомиров от тяжелой раны в живот. Хоронили его возле развилки дорог, идущих с Тахкуны на Кярдлу и Кяйну. Этот участок обороны был передан 33-му инженерному батальону. Капитану Морозову удалось собрать лишь третью часть своих красноармейцев; остальные погибли в боях, в том числе и командир роты лейтенант Сокерин. Сейчас они опускали в могилу тело второго командира роты.
Сквозь шум ветра доносились взрывы снарядов и мин. «Артподготовка, — определил Морозов. — Сейчас немцы в атаку пойдут».
— По местам, товарищи!
Он расположил батальон полукругом, далеко вперед и на фланги выдвинув станковые и ручные пулеметы, которые должны были рассекать наступающие цепи гитлеровцев. Расчет его оправдался. Едва закончился артиллерийский и минометный обстрел, как немцы устремились в атаку. Их встретил перекрестный пулеметный огонь, и первая атака тут же захлебнулась. Противник отступил. Особенно метко бил в центре станковый пулемет Артамонова. Сержант находился в дзоте, господствующем над всей близлежащей местностью. С правого фланга вел огонь из ручного пулемета сержант Титов — единственный, кто остался в живых после западни, устроенной немцам пулеметчиками на западной приморской дороге у кладбища.
Когда последняя цепь немецких солдат скрылась в лесу, Морозов решил пробраться в дзот Артамонова. Ему хотелось лично поблагодарить сержанта и заодно с фронта осмотреть позиции своего батальона. Он уже направился к дзоту, взяв с собой двух связных, как из-за леса, чуть ли не задевая за вершины деревьев, вылетели три немецких бомбардировщика. Они закружили над развилкой дорог. Послышались частые взрывы бомб. Морозов вернулся в свой окоп. «Пробомбят наши позиции, и снова атака», — понял он.
До полудня немцы беспрестанно штурмовали позиции 33-го инженерного батальона. К Морозову то и дело поступали доклады о потерях в людях. Ему становилось ясным, что оставшейся горстке бойцов развилку дорог не удержать. К тому же бомба угодила в дзот Артамонова, и головной станковый пулемет замолчал. Морозов хотел послать своего связного к сержанту, но прибежал подносчик патронов Филатов.
— Что с Артамоновым?
— Ранен в руку… Завалило дзот… Еле выбрались из-под земли… Трое нас только осталось… И патронов нету… Кончились…
Морозов показал Филатову на пять коробок с лентами, набитыми патронами.
— Возьмите. И запомните: последние.
— Запомним, товарищ капитан!
— Передайте сержанту: держаться!..
Запыхавшийся Филатов пробежал к дзоту, на развалинах которого наводчик Жуков и Артамонов устанавливали «максим», и бросил к их ногам пять коробок с патронами.
— Последние… Капитан Морозов приказал держаться… Жуков взял коробку, вынул ленту и привычным движением протянул ее в приемник.
Артамонов, морщась от боли, тер пальцами раненую руку, туго перевязанную бинтом.
— Гранат-то сколько у нас? — спросил он.
— Две. — Филатов вынул из-за пояса гранаты. — Засыпало остальные. Может, достать, товарищ сержант? — предложил он, присматриваясь, где начать раскопку.
— Попробуй, — согласился Артамонов. — Я тебе не смогу помочь, — показал он на раненую руку.
Филатов приподнял край торчащего из-под земли бревна и провалился по пояс.
— Ага, близко тут! — воскликнул он, пытаясь выбраться из ямы.
— Фашисты идут, — спокойно сказал Жуков, прилаживаясь к пулемету. — Даже остыть «максиму» не дают…
— Какая по счету атака-то будет? — поинтересовался Филатов.
— У них спроси. Они счет ведут. А нам некогда, — проговорил Жуков, ожидая команды для открытия огня.
— Давай! — подтолкнул его Артамонов, когда немцы приблизились к дзоту метров на сто. Длинная очередь рассекла наступающих гитлеровцев на две половины, и они, оставляя стрелявший пулемет в центре, обошли дзот справа и слева. Артамонов приказал Жукову бить во фланги бежавшим вперед немцам и вскоре понял, что оказался у них в тылу. Бой разгорелся в лесу, на линии окопов, которые занимал батальон. До него доносились частая стрельба, взрывы гранат и крики людей; чувствовалось, что под натиском превосходящего по силам, обозленного врага их боевые товарищи отступали в глубь полуострова. Непонятно лишь одно: почему фашисты оставили пулемет в покое? Очевидно, думают после вернуться и покончить с ним.
Жуков развернул «максим» в тыл.
— Не стрелять! И наших побьем! — предупредил Филатов.
Артамонов раздумывал: что же предпринять? Оставаться на месте нельзя: немцы прикончат их. Но куда идти? Вперед, назад, направо, налево? Везде враги.
— Что же будем делать, товарищ сержант? — спросил его Филатов.
— Пойдем на север. Будем пробиваться к маяку Тахкуна, — решился Артамонов.
Они пересекли дорогу и побежали по обочине в лес. Жуков катил за собой пулемет, Филатов нес оставшиеся две коробки с лентами. Бой гремел где-то впереди. Артамонов намеревался обойти немцев слева и присоединиться к своим. Напрямик, через заросли кустов, они пробирались по лесу. Больше всех доставалось Жукову: «максим» то и дело цеплялся за сучья и корни.
Шедший впереди Филатов неожиданно замер, прижимая палец к губам, Артамонов подошел к Филатову. Тот раздвинул ветви двух елок и показал сержанту на небольшую лесную полянку. Артамонов увидел человек пятнадцать гитлеровцев, возившихся у четырех небольших минометов. «Напоролись, — мелькнула у него мысль. — Куда же теперь? Заметят — конец…»
С полянки раздались резкие выстрелы: четыре миномета, поставленные почти вертикально, выбросили мины. Послышался новый выстрел, за ним второй, третий, четвертый. Немецкие минометчики начали беглый обстрел полуострова Тахкуна. Они так увлеклись стрельбой, что совершенно не оглядывались по сторонам.
Филатов опустил ветки, кивнул сержанту: надо обойти их слева. Артамонов упрямо замотал головой: нет. Он помахал рукой Жукову, подзывая его к себе. Ткнул пальцем в сторону поляны и знаками показал, что надо устанавливать пулемет. Жуков понял командира отделения, развернул пулемет и подкатил его под елку, Артамонов держал гранату в руке, прикрывая подход товарищей. Немцы так ни разу и не оглянулись. Велико было их изумление и страх, когда за спинами застрочил станковый пулемет! Артамонов ликовал, наблюдая, как гитлеровцы валились у своих минометов. Все фашисты до единого распластались на поляне. Здорово бьет Жуков!
— Отходить, друзья! — подал он команду, но Жуков точно прилип к рукоятке пулемета и, пока патроны в ленте не кончились, не разжал затекшие пальцы.
Больше часа пробирались по лесу на север три измученных пулеметчика, ориентируясь по звукам выстрелов и грохоту взрывов. К ним присоединились отбившиеся от своих четыре незнакомых красноармейца и три краснофлотца.
— Ого, да нас теперь целое отделение! — воскликнул Артамонов. — Прорвем любое кольцо… Пошли, товарищи.
Прошло еще минут двадцать. Отряд миновал густой лес и вышел в совершенно голую березовую рощицу. И тут неожиданно ухнул слева снаряд, выворотив три сросшиеся корнями березки. Взрывы посыпались справа, спереди и сзади. «Попали под артогонь немецкой батареи», — догадался Артамонов. Он хотел побыстрее увести свою группу из рощицы, но в этот момент почувствовал страшный удар…
Очнулся Артамонов от легкой качки: два рослых немца несли его на носилках к сараю…
Противнику удалось прорваться на полуостров и по самой восточной дороге, идущей от Кярдлы к пристани Лехтма. Гитлеровцы вклинились в оборону подразделений 36-го инженерного батальона и оттеснили бойцов метров на восемьсот от первоначального рубежа. Полковник Константинов не мог допустить захвата Лехтмы и лишиться единственной пристани на полуострове, к которой еще подходят суда для эвакуации гарнизона. По его приказу на помощь строителям был срочно переброшен с соседнего участка отряд краснофлотцев с береговых батарей под командованием старшего лейтенанта Волкова. Костяком отряда являлись артиллеристы огневого взвода 42-й береговой батареи.