– То есть из любви к искусству? Думаю, ты усложняешь. Такие вещи, как правило, банальны, тупы и в этом их преимущество. А что в самой бумаге?
– Насколько я понял, ты же знаешь, как все подает Кристина, мнит себя пифией, кажется, но насколько я понял: издевательство над лексическим рядом политкорректности. Из чего в бумаге делаются расширительные выводы.
– Вроде бы ерунда.
– Кристина отнеслась серьезно. И еще, мне показалось, что за всем ее всегдашним жеманством скрывается – она действительно не знает (не имя подписанта, конечно же), а откуда ветер дует, кто за этим стоит. Почему вообще заниматься будет совет, тогда как дело явно факультетское. (Рациональных объяснений нет.) Она не знает. А должна бы знать. Это незнание раздражает ее саму. Видимо, чувствует в этом угрозу своему влиянию. То есть даже при самом плохом повороте событий шансы у нас будут.
– Что же, – хмыкнул Прокофьев, – храм науки!
\\ Из черновиков Лоттера \\
Вечность, абсолют, истина, по списку далее – может, это все есть промежуточные станции при заведомой невозможности конечной. И ты (если уж транспортную длить метафору), ты – пассажир транзитный, что слагает замысловатые комбинации из названий в расписании…
\\ Из черновиков Лехтмана \\
Пробиться сквозь Бога, непостижимость Его углубив, пусть даже за счет всесилия… Способ такой Его оправдания?! Пробиться сквозь Бога, чтоб все потерять, вот так, до конца, до предела, до какой-то немыслимой чистоты… до Ничто. То есть до Бытия?!
Эта жажда. И горечь саднящая эта. Эта готовность платить.
Наши цели? Как правило, достигаются. Наши смыслы стираются временем или же остаются. Наши формы и способы быть. Наши формы тоски и страдания.
Переросшие собственную правоту. Кое-как искупившие, пусть и не поняли, что… Гремящий хвост истории волочится за нами, спешащими…хотя знаем, что некуда…
Утро, когда… что ж, еще одно утро, когда все, что ни сделаешь, будь то приготовление кофе или (к примеру) безоглядное изменение всей судьбы – все бессмысленно. Но кофе варить придется.
В последнее время женщины говорят ему, что он-Прокофьев, красиво стареет. (Если было б не только внешне). То прокофьевское, что вроде бы выше его самого; попытки творчества, вопрошания как бы, да и сам процесс протекания времени жизни – неужели это все настолько дорого ему? Настолько значимо?.. Деваться некуда! А когда вот до сблева – в последнее время все чаще как-то. Суицид? Не хочется быть смешным. Эпигоном не хочется быть (хотя бы в этом). Умножать бессмыслицу по ее же собственным правилам? Да и страшно. Конечно же, страшно. С этого надо было б начать. Страх плюс эта его нутряная жажда и похоть быть. Тот еще запашок этой смеси. Можно разбавить какой-нибудь лирикой. Ну, а в сухом остатке? Самомненью обиды за жизнь. Общая желчность. Сознание, что ему вроде как «не додали» (?) все-таки нет – здесь хватает все же ума и вкуса, пока что хватает.
Слишком много было за жизнь каких-то пустых и ненужных страхов, что не очень, конечно, страшны, но отнимают силы и вяжут душу. И засоряют память безбожно. (То есть только это и помнишь.) Если б можно было прожить заново. Да он вот только устал и от первой, сказать ли, «попытки». Хотя к событийности, к обстоятельствам особых претензий и нет, как ни странно. Туповатый и механический, но несущий все-таки смыслы ход жизни отвлекает от той непосильной и главной бессмыслицы… Да нет – это тоже всего лишь слова.
Почему ж такая боль сейчас? И стыд такой… так жжет. Мгновение, когда выхватываешь ту непостижимую и трепетную красоту – оно не оправдывает, не искупает вовсе… ни тебя, ни жизни…наоборот, скорее. Но подводит к той чистоте… А в своем не очень-то чистом стремлении к истине (могут быть и другие термины), как правило, обретаешь, ладно бы только ее невозможность (для тебя во всяком случае) – не-пра-во-ту ее – не перед нами (избави боже), прежде всего перед Целым, которого (может, Лоттер здесь прав) и нет… Все остальное? Кишит основаниями. Он, по итогам жизни(?), избавился от привычки обращать поражение в победу, бессмысленность в смысл, не обладание в не-обладание…
Берг был доволен, что постоянным клиентам понравилось, еще бы бифштекс, да что там, бицепс, а не бифштекс, под совершенно особым, изумительным соусом (повара они из-за этого соуса только и взяли), вареный картофель, чуть-чуть обжаренный, и все это с прекрасным портвейном из старых запасов.
– Ну что ж, господа, – начал Прокофьев, – пятница есть пятница, поэтому вам придется слушать меня долго и благосклонно. Я написал от первого лица. Думаю, будет излишним пояснение, что автор имел в виду не себя:
«Мне сорок пять. Разведен недавно. Бегаю из вуза в вуз, вроде получается на жизнь (по совокупности)». – Прокофьев прервался, сообщил, что ему, в отличие от своего героя, пятьдесят пять, поэтому он, видимо, и забыл объявить название: «Час из жизни почасовика» с подзаголовком «Вместо конца света», продолжил: – «Перспектив особых нет, если точнее, нет вообще, а так у меня все в порядке, в целом.
После лекции подошла секретарша: “Наш новый декан, неделю как исполняет, прислали откуда-то сверху, просил вас зайти”.
Ростом новый шеф чуть ниже среднего, из тех, кому как-то подходят и борода и животик. Борода настолько для него удачная, что вполне обычное лицо выглядело респектабельным, чуть ли даже не загадочным. И морщины тоже интересные, глубокие. С такой типажностью обычно и играют профессоров в голливудских фильмах. Но что-то в нем было не то. Знаете, шпион заброшен, вроде все предусмотрели до мельчайших, а какая-нибудь деталь, например, он по легенде тракторист, а на нем носки от Версаче. Декан рассмеялся: “Остроумно, особенно, насчет носков”, – сказано было так, будто я в самом деле говорил все это вслух, дабы порадовать своим юмором собеседника, вот он как вежливый человек и смеется… “Что еще за уездный экстрасенс?” “И это тоже удачно, – сказал декан, – у вас свежий взгляд на вещи и быстрая реакция, Борис Федорович. Вы присаживайтесь, присаживайтесь. Разговор у нас будет длинный”. Мне почему-то вспомнилось, как меня во время оно вербовал-старался совсем молоденький гэбэшник. От этой мысли, тоже естественно, не произнесенной, мой собеседник брезгливо скривился… “Все! Вообще перестану думать. Для разнообразия”, – это я уже вслух. Не хотел нарочитой твердости в голосе, но все равно получилось:
– Уже в два мне надо читать в нашем N-м университете, на социологическом. Так что если пробуду у вас больше пятнадцати минут, боюсь, просто уже не успею.
– Вот как? Тогда мы там чего-нибудь подправим, ну, пусть будет в расписании. Вы не против? Ах, да! Два потерянных академических часа будут вам компенсированы. Ираида Паловна сообщит.
У меня сейчас же зазвонил мобильник: “Да! Ираида Паловна?!” Надо же, какое совпадение! Я вообще-то не давал ей этот номер. Точно, я только вчера сменил сим-карту. Я вообще еще никому его не давал! Но голос Ираиды Паловны и высвечивается ее номер. Нет, точно она. Совпадение, конечно же. А что же еще может быть?! Голос сказал, что моя лекция отменяется. Им самим сообщили только что: по дороге во Владимир чрезвычайный и полномочный Германии решил вдруг заехать в наш университет (двести километров крюк? Вот они себя и выдали. Я задыхался от собственной проницательности), внезапная и непреодолимая потребность встретиться с молодежью. (Но голос-то точно Ираиды Паловны!) Эта лекция, разумеется, будет компенсирована. Далее голос пожаловался: “Мы все здесь стоим на ушах”. Я попытался быть ироничным, в интонации хотя бы: “Браво! Браво!”. Голос обиделся: “В здании эфэсбэ проверяет сейчас туалеты”. Ираида Павловна возмущенно отключилась.
– Я закурю, вы не против? – спросил декан, – вы почти что себя убедили в том, что это все совпадение, так ведь? – бросил брезгливо сигарету в пепельницу, даже не затянувшись (все мои нелестные для его самолюбия мысли он демонстративно, как-то даже издевательски проигнорировал).
– Нет, наверное. – Я ответил с вызовом, кажется.
– И напрасно. Это действительно совпадение, целая цепь совпадений, просто умело организованных. Я вам скажу, события, случайности, на самом-то деле хотят указующего перста (а не свободы), им просто, как правило, не везет.
– С перстом?
– Самое неправдоподобное, как вы думаете, что здесь было? Что Ираида Павловна вообще вспомнила про вас. Между прочим, это мне далось трудней всего, – отследив мою реакцию, он добавил:
– Думаете, что меня все это так уж развлекает?
– А меня вот да, – я попытался продемонстрировать присутствие духа. (А с чего, собственно, его терять?)
– Далее, – продолжил он, – так сказать “по плану” у меня должны быть знаки.
– Огненные? – съязвил я.
– Именно, – мой собеседник закивал, обрадованный моей, наконец-то прорезавшейся, сообразительностью. – Предлагаю сократить дистанцию. Дело, видите ли, в том, что я… я – ангел.
– Как бы вам сказать, за жизнь я повидал множество деканов, плюс, конечно, замдеканы, но все они явно были не ангелы.
– Вы опять меня не поняли, – он говорил с терпеливой доброжелательностью психиатра. – Я – ангел.
– В каком смысле, извините?
– В том, первоначальном, я послан вам.
– Так! Может, я еще успею все-таки на свою лекцию.
– Доказательства, что я не параноик были любезно предоставлены Ираидой Павловной, завучебным отделом все-таки. Но если телефона вам недостаточно (действительно, изобретение, можно сказать, архаическое), давайте попробуем другие приборы. Он щелкнул пультом. С экрана: “Спецвыпуск новостей…й губернии. Прямое включение. Тринадцать пятьдесят”. Пошла картинка: вот здание нашего университета (точно, оно), главный корпус. Вот «мерседес». Открывается дверь. Вот наш мэр. Перепуганный, бежит к послу, поправляя галстук и незаметно проверяя ширинку другой рукой. Наш градоначальник явно извлечен был из чего-то очень неофициального. На экране махали флажками те студенты, которым в два я должен читать, причем флажки были не цветов германского флага, а просто какие успели найти. Я увидел даже корейский. А вот и Ираида Павловна в кадре. Я чувствовал, что здесь какой-то фокус, но понимал уже, что мне не разгадать. Нет, совпадение просто! Пусть и неправдоподобное. Посмотрел на своего собеседника и даже стыдно стало. Такая смесь из этого стыда и какого-то дурного, расползающегося по внутренностям предчувствия.