Деревья расступились, и передо мной распростерлись луга. Все места в Фейе, что показывала мне Фелуриан, были лесными. Очевидно, то был верный знак, что я забрел за пределы тех земель, где мне следовало находиться.
И тем не менее я шагал все дальше, с удовольствием подставляя кожу солнышку после того, как столько времени провел на сумрачной прогалине Фелуриан. Тропа, по которой я шел, похоже, вела к одинокому дереву, что стояло посреди луга. Я решил дойти до дерева, а потом уж повернуть обратно.
Однако сколько я ни шел, а дерево как будто ничуть не приближалось. Поначалу я счел это очередной причудой Фейе, но, по мере того как я упрямо шагал вперед, мне мало-помалу стало ясно, в чем причина. Дерево попросту было больше, чем я думал. Гораздо больше и гораздо дальше.
В конце концов оказалось, что тропа не ведет к дереву. Не доходя до него, она сворачивала в сторону, делая крюк не меньше километра. Я уже подумывал было повернуть назад, но тут мое внимание привлекло нечто цветное, мелькнувшее под деревом. После короткой борьбы любопытство одержало-таки верх, и я шагнул с тропы в высокую траву.
Подобных деревьев я никогда прежде не видел. Я медленно приблизился к нему. Оно напоминало огромную раскидистую иву, только листья пошире и более темные. У дерева была густая плакучая крона, усеянная бледными серовато-голубыми цветами.
Ветер налетел с другой стороны, и когда листва зашевелилась, я ощутил незнакомый сладкий аромат. Пахло дымом, пряностями, кожей и лимоном. Перед этим запахом невозможно было устоять. Нельзя сказать, чтобы он был аппетитный. Рот у меня не наполнился слюной, в животе не забурчало. И тем не менее, если бы я увидел на столе нечто, что так пахло, будь то даже булыжник или деревяшка, мне тут же захотелось бы сунуть это в рот. Не от голода, а из чистого любопытства, как маленькие дети, которые тянут в рот что попало.
Когда я подошел ближе, зрелище ошеломило меня своей красотой: на фоне темной зелени бросались в глаза бабочки, перепархивающие с ветки на ветку, пьющие нектар из бледных цветков. То, что я поначалу принял за клумбу у корней дерева, оказалось сплошным ковром бабочек. У меня захватило дух, и я остановился, не доходя метров двадцати до границ кроны, чтобы не спугнуть насекомых.
Некоторые из бабочек, порхающие вокруг цветов, были лиловые с черным или синие с черным, такие же, как на прогалине Фелуриан. Другие были целиком ярко-зеленые, или желтые с серым, или серебристо-голубые. Но мое внимание привлекла одинокая крупная красная бабочка, малиново-алая с тонюсенькими золотыми прожилками. Крылья у нее были больше моей ладони. Она залетела поглубже в листву в поисках свежих цветов.
Внезапно ее крылышки беспомощно затрепыхались. Они оторвались и порознь слетели на землю, точно падающие осенние листья.
И только проводив их взглядом к подножию дерева, я понял, в чем дело. Там не было отдыхающих бабочек… земля была усеяна безжизненными крылышками. Тысячи и тысячи крылышек устилали траву в тени дерева подобно самоцветному одеялу.
— Красные бабочки оскорбляют мое эстетическое чувство, — холодно и сухо заявил голос с дерева.
Я отступил на шаг, взглядываясь в густой балдахин плакучих ветвей.
— Ну и манеры у тебя! — поддел меня сухой голос. — Даже не представился! Да еще и пялишься!
— Прошу прощения, сударь, — серьезно ответил я. Потом вспомнил цветы на дереве и поправился: — Сударыня. Но я никогда прежде не разговаривал с деревьями и оттого слегка растерялся.
— Да уж, оно и видно! Я тебе не дерево. Так же, как человек — не стул. Я — Ктаэх. Тебе повезло, что ты меня нашел. Многие позавидовали бы твоей удаче.
— Удаче? — переспросил я, пытаясь разглядеть, кто же все-таки разговаривает со мной из ветвей. В памяти шевелился обрывок старой истории, кусок народной легенды, которую я прочел, пока искал сведения о чандрианах…
— Ты — оракул! — сказал я.
— Оракул? Оригинально. Не пытайся лепить на меня ярлыки. Я — Ктаэх. Я есмь. Я вижу. Я знаю.
Пара переливчатых, синих с черным крылышек порознь опустилась на землю там, где только что была бабочка.
— Иногда я говорю.
— Мне казалось, тебя оскорбляют красные бабочки.
— А красных не осталось, — равнодушно пояснил голос. — Синие же смотрятся несколько слащаво.
В ветвях что-то мелькнуло, и еще одна пара сапфировых крылышек, медленно кружась, начала опускаться на землю.
— Ты же новый людь Фелуриан, да?
Я замялся, но сухой голос продолжал так, будто я ответил:
— Ну да, так и есть. От тебя несет железом. Самую малость. И все равно странно, как она это выносит.
Пауза. Что-то мелькнуло в ветвях. Слегка колыхнулся десяток листочков. Еще одна пара крылышек затрепыхалась и принялась опускаться на землю.
— Ну давай, — продолжал голос, который теперь доносился с другой стороны дерева, хотя обладателя его по-прежнему не видно было в листве. — Наверняка у любопытного мальчика найдется пара вопросов. Давай. Спрашивай. Твое молчание меня оскорбляет.
Я поколебался, потом сказал:
— Пожалуй, у меня и впрямь найдется пара вопросов.
— Ах-ха-а! — медленно и удовлетворенно протянул голос. — То-то же!
— Что ты можешь рассказать мне об амир?
— Пф-фш-ш! — в голосе послышалось раздражение. — В чем дело? Чего ты осторожничаешь? Зачем ходишь вокруг да около? Спрашивай про чандриан, и дело с концом!
Я застыл, ошеломленный и безмолвный.
— Удивлен? А что тебя удивляет? Боже, мальчик, ты же как прозрачный пруд! Сквозь тебя видно на три метра в глубину, а там всей и глубины-то не больше метра!
В ветвях снова мелькнуло, и сразу две пары крылышек закружились в воздухе — одна синяя, другая лиловая.
Мне померещилось, что в ветвях показалось нечто жилистое, однако оно тут же исчезло в бесконечном колыхании дерева.
— А лиловую за что? — спросил я, просто затем, чтобы что-нибудь спросить.
— А так, из вредности, — ответил голос. — Из зависти к ее невинности и беззаботности. И вообще, они такие миленькие, мне это приелось. Так же, как и преднамеренное невежество.
Пауза.
— Ну так что, ты же хочешь спросить у меня про чандриан?
Мне ничего не оставалось, как кивнуть.
— Да тут, на самом деле, и рассказывать-то особо нечего, — легкомысленно сообщил голос. — Однако же тебе лучше называть их просто "Семеро". А то к слову "чандрианы" за все эти годы налипло столько побасенок. Прежде-то эти названия были взаимозаменяемыми, но в наше время, если сказать "чандрианы", всем сразу приходят на ум людоеды, грызни и бука. Ужасно глупо!
Последовала долгая пауза. Я стоял неподвижно, пока не сообразил, что существо ждет моей реакции.
— А дальше? — спросил я. Мой голос мне самому показался ужасно чужим.
— А тебе зачем? — мне померещилась игривая нотка.
— Потому что мне надо знать, — ответил я, пытаясь придать своему голосу хоть немного твердости.
— Надо? — скептически переспросил Ктаэх. — С чего это вдруг? Возможно, университетские магистры знают ответы на вопросы, которые ты ищешь. Но тебе они не скажут, даже если ты спросишь, а ты не спросишь. Ты для этого слишком гордый. Слишком умный, чтобы просить помощи. Слишком заботишься о собственной репутации.
Я попытался ответить, но сумел выдавить только сухой хрип. Я сглотнул и начал заново:
— Ну, пожалуйста! Мне надо это знать. Они убили моих родителей.
— Ты что, собираешься убить чандриан? — голос звучал завороженно, почти ошарашенно. — Взять, выследить их и убить, и все это в одиночку? Ничего себе! И как же ты собираешься это сделать? Хелиакс живет на свете целых пять тысяч лет. Пять тысяч лет, и ни секунды сна.
Впрочем, полагаю, тебе хватит ума отправиться искать амир. Даже такой гордец, как ты, способен понять, что без помощи не справиться. Возможно, орден и согласится тебе помочь. Беда в том, что отыскать их не проще, чем самих Семерых. Ай-яй-яй! Что же делать нашему отважному мальчугану?
— Расскажи!
Я хотел крикнуть это, но получилась униженная просьба.
— Думаю, это выводит из себя, — спокойно продолжал Ктаэх. — Те немногие, кто в чандриан верит, слишком запуганы, чтобы говорить об этом, а все остальные только посмеются, если ты их об этом спросишь.
Последовал театральный вздох — как будто с нескольких сторон кроны сразу.
— Однако же такова цена, которой приходится расплачиваться за культуру.
— Какая цена? — спросил я.
— Самонадеянность, — ответил Ктаэх. — Ты уверен, будто знаешь все на свете. Ты смеялся над фейри, пока сам не встретил одну из них. Неудивительно, что твои культурные знакомые точно так же не верят в чандриан. Тебе придется оставить свои драгоценные закоулки далеко позади, прежде чем ты найдешь кого-то, кто воспримет это всерьез. Тебе не на что надеяться, пока ты не дойдешь до Штормвала.
Оно умолкло. Еще одна пара лиловых крылышек слетела на землю. Я сглотнул — в горле у меня пересохло, — стараясь придумать, что бы такое спросить, чтобы получить побольше сведений.
— Ты же понимаешь, немногие отнесутся всерьез к твоим поискам амир, — спокойно продолжал Ктаэх. — Однако маэр — человек весьма неординарный. Он уже подошел к ним вплотную, хотя и не догадывается об этом. Держись маэра, и он приведет тебя к их порогу.
Послышалось тоненькое сухое хихиканье.
— Клянусь кровью, колючкой и костью, жаль, что у вас, жалких тварей, не хватит ума оценить меня! Забудь что хочешь, но слова мои помни. В конце концов ты поймешь, в чем соль шутки. Я гарантирую это. Ты от души посмеешься, когда придет время.
— И все же, что ты можешь рассказать о чандрианах? — спросил я.
— Ну, раз уж ты так любезно интересуешься, тебе нужен Пепел. Помнишь Пепла? Белые волосы. Черные глаза. Знаешь, что он делал с твоей матерью? Страшные вещи. Однако она держалась молодцом. Лориана была прирожденной актрисой, извини за выражение. Куда лучшей актрисой, чем твой отец: он так стенал и молил…
У меня перед глазами вспыхнули картины того, о чем я столько лет пытался забыть. Мать, с мокрыми от крови волосами, с неестественно вывороченными руками, переломанными в запястьях, в локтях… Отец со вспоротым животом, оставивший кровавый след длиной в восемь метров. Он полз, чтобы умереть поближе к ней… Я попытался заговорить, но во рту пересохло.