Однако моя гордость была задета. Точно так же бил меня Темпи, в знак молчаливого упрека за неправильное исполнение кетана.
— Ловкий, — негромко сказала наемница по-атурански. Только услышав ее голос, я сообразил, что это женщина. Не то чтобы она выглядела особенно мужиковато, просто она слишком походила на Темпи: те же светлые волосы с легкой рыжиной, светло-серые глаза, безмятежное выражение лица, кроваво-красные одежды. Она была на несколько дюймов выше Темпи, и плечи у нее были шире, чем у него. Но, хотя она была худа как хлыст, под облегающими одеждами наемника были заметны изгибы бедер и груди.
Приглядевшись внимательнее, я без труда обнаружил, что трое из четверых наемников — женщины. У той, широкоплечей, что стояла напротив меня, был узкий шрам поперек брови и еще один — возле челюсти. Такие же бледные серебристые шрамы, как те, что у Темпи на руках и на груди. И хотя ничего жуткого в этих шрамах не было, они все же придавали ее суровому лицу некое мрачноватое выражение.
Она сказала "ловкий". На первый взгляд это была похвала, однако надо мной достаточно часто насмехались в жизни, чтобы я мог узнать насмешку, независимо от языка, на котором она звучит.
Хуже того: ее правая рука скользнула прочь и легла на поясницу, ладонью наружу. Даже я, со своими зачаточными познаниями в жестовом языке адемов, понял, что это значит. Ее рука оказалась как можно дальше от рукояти меча. Одновременно с этим она повернулась ко мне боком и отвела взгляд. Я не просто был объявлен безопасным — это было унизительное пренебрежение.
Я постарался сохранить спокойное лицо, подозревая, что любая гримаса только еще сильнее ухудшит ее представление обо мне.
Темпи указал назад, туда, откуда я пришел.
— Ступай, — сказал он. Серьезно. Официально.
Я нехотя повиновался, не желая устраивать сцен.
Адемы стояли тесной группой четверть часа, пока я занимался кетаном. До меня не долетало ни единого звука, но было очевидно, что идет спор. Они делали резкие, сердитые жесты, и ноги стояли в агрессивной стойке.
Наконец четверо незнакомых адемов удалились в сторону дороги. А Темпи вернулся туда, где я боролся с "волнующейся пшеницей".
— Слишком размашисто.
Раздражение. Он стукнул меня по задней ноге и толкнул в плечо, чтобы показать, что стойка у меня неустойчивая.
Я подвинул ногу и попробовал еще раз.
— Кто это был, Темпи?
— Адемы, — коротко ответил он и уселся обратно под дерево.
— Ты их знаешь?
— Да.
Темпи огляделся по сторонам и достал из футляра мою лютню. Когда руки у него, были заняты, он делался нем вдвойне. Я снова вернулся к упражнениям, понимая, что пытаться вытягивать из него ответы — все равно что зубы рвать.
Миновало два часа, солнце начало опускаться за деревья на западе.
— Завтра я уйду, — сказал он. Поскольку обе руки у него по-прежнему были заняты лютней, о том, в каком он настроении, я мог только догадываться.
— Куда?
— Хаэрт. Шехин.
— Это города?
— Хаэрт — город. Шехин — мой учитель.
Я задумался над тем, в чем может быть дело.
— У тебя неприятности из-за того, что ты меня учишь?
Он положил лютню обратно в футляр, закрыл крышку.
— Может быть.
Да.
— Это запрещено?
— Очень запрещено, — сказал он.
Темпи встал и приступил к кетану. Я принялся повторять за ним, и оба мы на некоторое время умолкли.
— Большие неприятности? — спросил я наконец.
— Очень большие неприятности, — сказал он, и я услышал в его голосе непривычный отголосок эмоций: то была тревога. — Может быть, это было неразумно.
Мы двигались одновременно, медленно, как заходящее солнце.
Я думал о том, что сказал Ктаэх. В нашем разговоре проскользнул один-единственный обрывок информации, которая могла оказаться полезной. "Ты смеялся над фейри, пока сам не встретил одну из них. Неудивительно, что твои просвещенные знакомые точно так же не верят в чандриан. Тебе придется оставить дорогие твоему сердцу места далеко позади, прежде чем ты найдешь кого-то, кто воспримет это всерьез. Тебе не на что надеяться, пока ты не дойдешь до Штормвала".
А Фелуриан сказала, что Ктаэх всегда говорит правду…
— Можно мне с тобой? — спросил я.
— Со мной? — переспросил Темпи. Его руки выписывали изящный круг, рассчитанный на то, чтобы сломать плечо или предплечье.
— Отправиться с тобой. Туда. В Хаэрт.
— Да.
— Это может избавить тебя от неприятностей?
— Да.
— Я пойду.
— Я благодарю тебя.
ГЛАВА 109ВАРВАРЫ И БЕЗУМЦЫ
По правде говоря, больше всего мне хотелось вернуться в Северен — снова спать в удобной кровати, воспользоваться благоволением маэра, пока оно не поостыло, отыскать Денну и наладить отношения с ней…
Однако Темпи попал в беду из-за того, что взялся меня учить. Я не мог просто взять и сбежать и бросить его на произвол судьбы. А главное, Ктаэх же мне сказал, что Денны в Северене уже нет. Впрочем, я это и так знал, безо всяких пророчествующих фейри. Я отсутствовал целый месяц, а Денна не из тех, кто любит засиживаться на одном месте.
Итак, на следующее утро наш отряд разделился. Дедан, Геспе и Мартен отправлялись на юг, в Северен, чтобы доложить обо всем маэру и получить свою плату. А мы с Темпи уходили на северо-восток, к Штормвалу и Адемре.
— Ты точно не хочешь, чтобы я отнес ему шкатулку? — в пятый раз переспросил Дедан.
— Нет, я обещал маэру, что если найду какие-то деньги, то верну ему их лично, — соврал я. — Однако я прошу тебя отнести ему вот это.
Я протянул верзиле-наемнику письмо, написанное накануне вечером.
— Тут объясняется, почему мне пришлось назначить тебя командиром отряда.
Я усмехнулся.
— Может, тебе еще и сверху чего накинут!
Дедан напыжился и взял письмо.
Стоявший неподалеку Мартен неопределенно крякнул, что вполне могло сойти за кашель.
По дороге мне удалось вытянуть из Темпи отдельные подробности. В конце концов я выяснил, что человеку его социального положения требуется получить разрешение, прежде чем заводить собственных учеников.
Дело усложнялось тем, что я был чужак. Варвар. Взявшись обучать такого, как я, Темпи, похоже, не просто нарушил обычай. Он нарушил доверие своего наставника и своего народа.
— И что же, будет что-то вроде суда? — спросил я.
Темпи покачал головой.
— Суда не будет. Шехин станет задавать вопросы. Я скажу: "Я увидел в Квоуте хорошее железо, ждущее ковки. Он принадлежит летани. Ему нужна летани, чтобы вести его".
Темпи кивнул в мою сторону.
— Шехин станет спрашивать тебя про летани, чтобы посмотреть, правильно ли я увидел. Шехин решит, правда ли ты железо, достойное ковки.
Его рука описала круг, делая жест, означающий "мне не по себе".
— А если нет, что тогда будет? — спросил я.
— Тебе? — Неуверенность. — А мне? Меня отрубят.
— Отрубят? — переспросил я, надеясь, что неправильно его понял.
Он поднял руку и пошевелил пальцами.
— Адем.
Стиснул кулак, взмахнул им.
— Адемре.
Потом раскрыл ладонь и указал на мизинец.
— Темпи.
Коснулся остальных пальцев.
— Друг. Брат. Мать.
Указал на большой палец:
— Шехин.
Потом сделал вид, что отрезал мизинец и выбросил его прочь.
— Отрубят.
Значит, не убьют, а отправят в изгнание. Я вздохнул было с облегчением, но тут я взглянул в светлые глаза Темпи. Всего на мгновение его безупречная маска безмятежности приоткрылась, и я увидел под ней истину. Смерть — менее жестокое наказание, чем это. Темпи был в ужасе. Я никогда еще не видел человека в таком страхе.
Мы сошлись на том, что будет лучше всего, если на время путешествия в Хаэрт я полностью предам себя в руки Темпи. У меня было примерно пятнадцать дней, чтобы довести до совершенства то, что я уже знал. Вся надежда была на то, чтобы произвести хорошее впечатление, когда я встречусь с начальством Темпи.
Перед началом похода Темпи велел мне снять шаэд. Я нехотя повиновался. Свернутый шаэд оказался на удивление компактным, он легко поместился в моей дорожной сумке.
Темп, который задал мой командир, оказался изматывающим. Начали мы оба с танцевальной разминки, которую я прежде наблюдал неоднократно. Затем, вместо быстрого шага, каким мы ходили обычно, мы в течение часа бежали бегом. Потом выполнили кетан, причем Темпи то и дело поправлял мои бесчисленные ошибки. Потом прошли шагом еще полтора километра.
Наконец мы сели и принялись беседовать о летани. Тот факт, что говорили мы по-адемски, дела отнюдь не упрощал, но мы договорились, что мне требуется полное погружение в язык, чтобы к тому времени, как мы придем в Хаэрт, я мог говорить как культурный человек.
— В чем цель летани? — спрашивал Темпи.
— Указать путь, которым надлежит следовать? — отвечал я.
— Нет, — сурово возразил Темпи. — Летани — не путь.
— Так в чем же цель летани, Темпи?
— Направлять нас в наших поступках. Следуя летани, ты поступаешь верно.
— Но разве это не путь?
— Нет. Летани — то, что помогает выбрать путь.
А потом мы начали все сначала. Час бега, потом кетан, пройти еще полтора километра, побеседовать о летани. На весь цикл уходило примерно два часа, и после того, как короткая беседа завершалась, мы начинали снова.
В какой-то момент в беседе о летани я принялся делать жест "преуменьшение". Но Темпи остановил мою руку.
— Когда говоришь о летани, не надо так делать.
Он стремительно показал левой рукой возбуждение, отрицание и еще несколько жестов, которых я не узнал.
— Почему?
Темпи немного поразмыслил.
— Когда говоришь о летани, это должно идти не отсюда, — он коснулся моей головы. — И не отсюда, — он коснулся моей груди напротив сердца и провел пальцами до левой руки. — Подлинное знание летани живет глубже. Вот тут, — он ткнул меня в живот, пониже пупка. — Говорить надо отсюда, не думая.