Я указал на второй:
– А вот это надо всыпать в кипящую воду и дышать паром.
Денна переводила взгляд с одного свертка на другой.
– Я написал, как их принимать, на клочках бумаги, вложенных внутрь, – сказал я. – Голубой – это тот, который надо кипятить и дышать над паром. Голубой цвет означает воду, понимаешь?
Она подняла взгляд на меня:
– А чай разве не на воде заваривают?
Я растерянно поморгал, потом покраснел и начал было что-то говорить, но Денна расхохоталась и замотала головой.
– Да шучу я, шучу, – ласково сказала она. – Спасибо тебе большое. Это самый приятный подарок, который я получала за много-много дней.
Она подошла к комоду и бережно убрала матерчатые свертки в резную деревянную шкатулку.
– А ты, похоже, недурно устроилась! – сказал я, указывая на богато обставленную комнату.
Денна пожала плечами, равнодушно глядя на богатую обстановку.
– Это Келлин недурно устроился, – ответила она. – А я так, пребываю в его отраженном свете.
Я понимающе кивнул:
– Я-то думал, ты нашла себе покровителя!
– Ну что ты, это все неофициально. Мы с Келлином просто «гуляем вместе», как говорят в Модеге, и он учит меня игре на арфе.
Она кивнула в сторону инструмента, громоздившегося в углу.
– Может, покажешь, чему ты успела научиться? – попросил я.
Денна смущенно покачала головой. Волосы соскользнули у нее с плеч.
– Да у меня пока плохо получается…
– Ничего, – любезно сказал я, – я сдержу свои здоровые порывы и не стану шипеть и кусаться.
Денна рассмеялась.
– Ну ладно! Только чуть-чуть!
Она подошла к арфе, подтащила поближе высокий табурет и оперлась на него. Подняла руки к струнам, помедлила – и заиграла.
Мелодия была вариацией на тему «Барашка с бубенцом». Я улыбнулся.
Играла она неспешно, почти царственно. Очень многие думают, будто стремительность игры есть признак истинного виртуоза. Их можно понять. То, что делала в «Эолиане» Мари, было чудом. Но то, в каком темпе ты можешь перебирать струны, – лишь малая часть искусства. Главное – умение выдерживать паузу.
Это все равно что рассказывать анекдоты. Слова может запомнить кто угодно. И повторить их тоже. Но для того, чтобы люди смеялись от души, этого мало. И если рассказать анекдот быстрее, смешнее он от этого не станет. Тут, как и во многих делах, пауза лучше спешки.
Вот почему настоящих музыкантов так немного. Очень многие могут петь или пиликать на скрипке. А музыкальная шкатулка и подавно может сыграть одну и ту же песню сколько угодно раз без сучка без задоринки. Но знать ноты еще мало. Надо еще уметь сыграть их правильно. Беглость пальцев нарабатывается со временем и с практикой, а вот с чувством ритма надо родиться. Оно либо есть, либо нет.
У Денны с ритмом было все в порядке. Она играла медленно, но не было впечатления, будто она играет неуверенно. Мелодия тянулась, точно долгий поцелуй. Не то чтобы я тогда что-то знал о поцелуях. Но, видя, как она стоит, обнимая руками арфу, с сосредоточенно прикрытыми веками, слегка поджав губы, я чувствовал, что, когда придет мое время целоваться, мне хочется делать это столь же протяжно, старательно и неспешно.
И еще она была прекрасна. Думаю, неудивительно, что меня особенно тянет к женщинам, у которых музыка в крови. Но в тот день, когда она играла мне, я впервые увидел ее такой, какая она есть. Прежде меня все отвлекала то новая прическа, то покрой платья. Но теперь, когда она заиграла, все это исчезло из виду.
Что-то я заговариваюсь… Довольно будет сказать, что играла она впечатляюще, хотя заметно было, что она только учится. Несколько раз она брала неверную ноту, но не морщилась и не вздрагивала, как бывает с новичками. Как говорится, ювелир узнает алмаз и без огранки. Вот так и я. А она была алмазом. Ну, вот так.
– Я смотрю, ты далеко ушла от «Белочки на крыше», – негромко заметил я, когда отзвучали финальные ноты.
Она только плечами пожала, не глядя мне в глаза.
– Да мне тут и делать почти нечего, остается только заниматься, – сказала она. – Келлин говорит, что я не лишена дарования.
– И давно ты занимаешься? – спросил я.
– Оборота три… – Она призадумалась, потом кивнула: – Чуть меньше трех оборотов.
– Матерь Божья! – сказал я, покачав головой. – Никому не рассказывай, как быстро ты научилась играть. Прочие музыканты тебя возненавидят.
– У меня пока еще пальцы не разработались, – сказала она, глядя на свои руки. – Я не могу заниматься столько, сколько хочется.
Я взял ее за руку и развернул ладонью кверху, чтобы посмотреть на кончики пальцев. На них были подживающие кровавые мозоли.
– Да ты…
Я поднял голову и вдруг увидел, как близко она от меня. Рука ее была прохладной на ощупь. Она смотрела на меня огромными темными глазами. Одна бровь слегка приподнята. Не изумление, не игривость – просто сдержанное любопытство. Я вдруг ощутил пустоту и странную слабость в животе.
– Что – я? – переспросила она.
Я сообразил, что понятия не имею, что именно собирался сказать. Хотел было ответить: «Понятия не имею, что я хотел сказать». Но тут же подумал, что это было бы глупо. Поэтому не сказал ничего.
Денна опустила глаза, взяла меня за руку и перевернула ее ладонью кверху.
– А у тебя руки нежные, – сказала она, легонько коснувшись моих кончиков пальцев. – Я думала, мозоли будут жесткими на ощупь, а они нет, гладкие такие…
Сейчас, когда она не смотрела мне в глаза, я немного пришел в себя.
– На это просто нужно время, – объяснил я.
Денна подняла глаза и лукаво улыбнулась. Мой разум сделался пуст, как новый лист бумаги.
Секунду спустя Денна отпустила мою руку и прошла мимо меня на середину комнаты.
– Быть может, хочешь чего-нибудь выпить? – спросила она, грациозно опускаясь в кресло.
– Я был бы весьма признателен, – ответил я чисто машинально. Я осознал, что по-прежнему держу руку в воздухе, как дурак, и опустил ее.
Денна указала на соседнее кресло, я сел.
– Смотри!
Она взяла со столика маленький серебряный колокольчик и негромко позвонила в него. Потом подняла руку с растопыренными пальцами и принялась загибать их, считая. Большой палец, потом указательный…
Не успела она согнуть мизинец, как в дверь постучали.
– Войдите! – сказала Денна, и шикарно одетый привратник отворил дверь.
– Мне хотелось бы горячего шоколаду, – сказала она. – А Квоуту…
Она вопросительно посмотрела на меня.
– Я бы тоже не отказался от шоколада, – сказал я.
Привратник кивнул и исчез, затворив за собой дверь.
– Иногда я делаю это нарочно, просто чтобы заставить его побегать, – стыдливо призналась Денна, глядя на колокольчик. – Не представляю, как он ухитряется его услышать! Одно время я думала, будто он так и сидит в коридоре, прижавшись ухом к моей двери.
– А можно мне взглянуть на колокольчик? – спросил я.
Денна протянула мне колокольчик. На первый взгляд он был вполне обычный, но, перевернув его, я увидел цепочку крохотных рун, тянущихся вдоль внутреннего края.
– Да нет, он не подслушивает, – сказал я, возвращая колокольчик ей. – Просто внизу висит второй такой же колокольчик, который звонит одновременно с этим.
– Но как? – спросила она и тут же сама ответила на свой вопрос: – Магия, да?
– Ну, можно сказать, что да.
– Так вот чем вы там занимаетесь! – она кивнула в сторону реки и находящегося за нею университета. – Как-то это… мелко.
– Ну, это самое легкомысленное использование сигалдри, какое я когда-либо видел, – признался я.
Денна расхохоталась.
– У тебя такой оскорбленный вид! – сказала она. Потом спросила: – Так это называется «сигалдри»?
– Изготовление подобных предметов называется «артефакцией», – ответил я. – А «сигалдри» – это вырезание или написание рун, которые заставят предмет работать.
Глаза у Денны вспыхнули.
– Так, значит, в письме есть магия? – спросила она, подавшись вперед. – А как это действует?
Я ответил не сразу. Не только потому, что вопрос требовал слишком пространного ответа, но и потому, что университетские правила касательно разглашения тайн арканума были весьма строги.
– Ну, это все довольно сложно… – протянул я.
По счастью, в этот момент в дверь снова постучали и подали нам шоколад в исходящих паром чашечках. У меня слюнки потекли от одного только запаха. Привратник поставил поднос на столик и молча удалился.
Я отхлебнул глоток и улыбнулся, ощутив густую душистую сладость.
– Тыщу лет шоколаду не пробовал! – сказал я.
Денна взяла чашечку и окинула взглядом гостиную.
– Даже странно, как подумаешь, что некоторые люди всю жизнь так и живут, – задумчиво сказала она.
– А тебе тут что, не по душе? – удивился я.
– Шоколад мне нравится, и арфа тоже, – сказала она. – А вот без колокольчика я вполне могла бы обойтись, как и без целой комнаты, предназначенной только для того, чтобы там сидеть.
Она сомкнула губы с выражением легкого недовольства.
– И мне очень не по душе, что ко мне приставлен человек, которому поручено меня стеречь, как будто я сокровище, которое могут украсть.
– Но разве ты не стоишь того, чтобы тебя ценили?
Денна пристально посмотрела на меня поверх чашки, как будто была не уверена, что я говорю всерьез.
– Мне не по вкусу, когда меня держат под замком, – угрюмо пояснила она. – Я не против, чтобы мне давали комнаты, но, если я не могу свободно приходить и уходить, когда захочу, эти комнаты не очень-то мои.
Я вопросительно взглянул на нее, но прежде, чем успел уточнить, что она имеет в виду, Денна махнула рукой.
– Да нет, вообще-то все не так плохо, – вздохнула она. – Но я уверена, что Келлину докладывают о том, когда я ухожу и прихожу. Привратник сообщает ему о том, кто у меня бывает, это я знаю точно. И это меня несколько злит, вот и все.
Она невесело усмехнулась.
– Я выгляжу неблагодарной мерзавкой, да?