Симмон открыл было рот, чтобы ответить, но тут дверь распахнулась снова. Фигура Куклы заполняла весь дверной проем, черная мантия четко вырисовывалась на фоне теплого свечного света у него за спиной. Теперь он был в капюшоне, руки его были воздеты к потолку. Длинные рукава одеяния развевались в потоке воздуха. Но этот же самый сквозняк подхватил его капюшон и наполовину стащил с головы.
– А, черт! – рассеянно сказал Кукла. Капюшон наполовину сполз ему на спину, закрыв один глаз. Кукла снова пнул дверь.
Вилем с Симмоном стояли с непроницаемыми лицами. Я воздержался от комментариев.
На секунду воцарилась тишина. Наконец из-за двери послышался приглушенный голос:
– Не могли бы вы постучать еще раз? А то без этого как-то не то.
Вилем послушно подступил к двери и постучал снова. После второго удара дверь распахнулась, и мы увидели перед собой внушительную фигуру в черном одеянии. Лица не было видно под капюшоном, длинные рукава трепетали на ветру.
– Кто взывает к Таборлину Великому? – провозгласил Кукла. Голос у него был звучный, но слегка приглушенный капюшоном. Он сделал театральный жест. – Не ты ли, Симмон?
Кукла сделал паузу, и его голос утратил театральную звучность:
– Мы ведь сегодня уже виделись, да?
Симмон кивнул. Я чувствовал, как он пытается сдержать смех, норовящий вырваться на свободу.
– Давно ли?
– Да где-то час назад.
– Хм… – капюшон кивнул. – Ну что, на этот раз лучше вышло?
Он поднял руку, чтобы снять капюшон, и я обратил внимание, что мантия ему великовата и рукава свисают до самых кончиков пальцев. Когда из-под капюшона показалось его лицо, он ухмылялся как ребенок, переодевшийся в папину одежду.
– Таборлина ты раньше не изображал, – заметил Симмон.
– А! – Кукла, похоже, был несколько обескуражен. – Ну а как у меня получилось на этот раз? В последний раз, я имею в виду. Хороший у меня Таборлин вышел?
– По-моему, неплохо, – сказал Симмон.
Кукла взглянул на Вилема.
– Мантия мне понравилась, – сказал Вил. – Но мне всегда казалось, что Таборлин говорил негромко.
– Угу…
Кукла наконец взглянул на меня.
– Привет.
– Привет, – ответил я самым вежливым тоном.
– Я тебя не знаю. – Он помолчал. – Ты кто?
– Я Квоут.
– Ты так уверенно об этом говоришь… – сказал он, пристально глядя на меня. И снова помолчал. – Меня зовут Куклой.
– Кто тебя так зовет?
– Все.
– Что за «все»?
– Кто такие «все»! – поправил он, подняв палец.
Я улыбнулся.
– Ну ладно: кто такие «все»?
– «Все» значит «все те, о ком идет речь».
– И о ком же идет речь в данном случае? – уточнил я, улыбнувшись еще шире.
Кукла рассеянно улыбнулся мне в ответ и сделал неопределенный жест.
– Ну, знаешь, все они. Люди.
И продолжал смотреть на меня все так же, как я бы разглядывал любопытный камушек или листок, какого прежде никогда не видел.
– А ты себя как зовешь? – спросил я.
Его это, похоже, несколько удивило, и он взглянул на меня по-иному, более обыденно.
– Ну, это уж слишком! – сказал он с легкой укоризной. Потом взглянул на стоявших молча Вилема и Симмона. – Ну что, вам пора войти.
Он повернулся и вошел в комнату.
Комната была не особенно просторна. Но тут, во чреве архивов, она выглядела на диво неуместно. Удобное мягкое кресло, большой деревянный стол и пара дверей, ведущих в соседние комнаты.
Повсюду были книги, книжные полки и шкафы, забитые до отказа. Книги лежали стопками на полу, валялись вокруг столов, громоздились на стульях. На одной стене я с удивлением увидел пару задернутых штор. Я с трудом отделался от впечатления, что за ними должно быть окно, хотя и знал, что мы глубоко под землей.
Комнату озаряли лампы и свечи, длинные тонкие церковные свечки и толстые столпы, покрытые наплывами воска. Каждый язычок пламени вселял в меня смутную тревогу – я не мог отделаться от мысли об опасности открытого огня в здании, наполненном сотнями тысяч драгоценных книг.
А еще тут были куклы. Марионетки, свисающие с полок и колышков, вбитых в стены. Сваленные грудой в углах и под стульями. Некоторые, в процессе изготовления или починки, валялись на столе вместе с инструментами. Некоторые полки вместо книг были забиты фигурками, искусно вырезанными и раскрашенными фигурками людей.
По пути к столу Кукла стащил с себя черную мантию и оставил ее валяться на полу. Под мантией оказалась самая простая одежда: жеваная белая рубашка, жеваные черные штаны и разные носки со штопаными пятками. Я обнаружил, что он старше, чем показалось мне сначала. Лицо у него было гладкое, без морщин, но волосы – белые как снег и редеющие на макушке.
Кукла освободил для меня стул, бережно сняв с сиденья маленькую марионетку и пристроив ее на ближайшей полке. Сам он уселся на стол, а Вилем с Симмоном остались стоять. К их чести, их это не особо смутило.
Порывшись в груде вещей на столе, Кукла достал бесформенный кусок дерева и ножичек. Еще раз пристально, изучающе взглянул на мое лицо и методично заработал ножичком. На стол посыпались мелкие кудрявые стружки.
Как ни странно, мне не хотелось никого расспрашивать о том, что происходит. Когда задаешь так много вопросов, как я, мало-помалу учишься соображать, когда это уместно, а когда нет.
А кроме того, я и так уже знал, что мне ответят. Кукла был одним из тех немного безумных гениев, что сумели найти себе место в университете.
Обучение в аркануме оказывает на головы студентов ряд противоестественных воздействий. Самая примечательная из всех этих противоестественных вещей – способность творить то, что большинство людей именует магией, а мы – симпатией, сигалдри, алхимией, именованием и всем прочим.
Некоторым все это дается легко, у других начинаются проблемы. Самые тяжелые сходят с ума и попадают в Гавань. Однако большинство голов не разбивается вдребезги, столкнувшись с арканумом, – так только, чуть-чуть трескается. Порой эти трещинки проявляются в мелочах: тиками или заиканием. Другие студенты слышат голоса, делаются забывчивы, слепнут, немеют… Иногда только на час или на день. Иногда навсегда.
По-видимому, Кукла был студентом, который тронулся умом много лет назад. Он, как и Аури, сумел найти себе место, хотя меня удивляло, как это Лоррен позволил ему поселиться здесь, внизу.
– Он всегда так выглядит? – спросил Кукла у Вилема и Симмона. Вокруг его рук уже громоздился небольшой ворох светлых стружек.
– Обычно да, – сказал Вилем.
– Как именно? – уточнил Симмон.
– Как будто вы с ним играете в тирани, он обдумал игру на три хода вперед и уже решил, как именно он тебя обставит.
Кукла еще раз окинул взглядом мое лицо и срезал с дерева еще одну тонкую стружку.
– Это изрядно бесит, по правде говоря.
Вилем хохотнул.
– Кукла, это его думательное лицо. Он так выглядит очень часто, но не всегда.
– А что такое тирани? – спросил Симмон.
– Думатель… – задумчиво произнес Кукла. – И о чем же ты сейчас думаешь, а?
– Я думаю о том, что ты, Кукла, должно быть, очень тщательно наблюдаешь за людьми, – вежливо ответил я.
Кукла фыркнул, не поднимая глаз.
– При чем тут тщательность? И какой смысл наблюдать за людьми? Люди только и делают, что наблюдают. Не наблюдать, видеть надо, видеть! Лично я вижу то, на что смотрю. Я не наблюдатель, я – видящий!
Он еще раз взглянул на деревяшку у себя в руке, потом на мое лицо. И, явно удовлетворенный, сложил руки поверх своего изделия. Но я все же успел мельком увидеть свой собственный профиль, искусно вырезанный из дерева.
– Знаешь ли, чем ты был, чем ты не являешься и чем ты еще будешь? – спросил Кукла.
Это звучало как загадка.
– Нет.
– Видящим, – уверенно сказал он. – Ведь э-лир как раз и значит «видящий».
– Сейчас Квоут уже ре-лар, – почтительно сказал Симмон.
Кукла пренебрежительно фыркнул.
– Да нет, – сказал он, внимательно вглядываясь в меня. – Со временем ты, может, еще и станешь видящим, но не сейчас. А пока ты только смотрящий. Со временем ты станешь настоящим э-лиром. Если научишься расслабляться.
Он показал мне резную деревянную головку.
– Вот что ты тут видишь?
Это уже не был бесформенный кусок дерева. В слоях древесины проступили мои черты, исполненные напряженного размышления. Я наклонился поближе, чтобы рассмотреть получше…
Кукла расхохотался и вскинул руки.
– Все, поздно! – воскликнул он, на миг вновь сделавшись похож на мальчишку. – Ты смотрел слишком пристально и увидел слишком мало. Видишь ли, когда слишком долго смотришь, это может помешать увидеть!
Кукла поставил деревянную головку на стол, так что она как будто уставилась на одну из разбросанных марионеток.
– Видишь этого маленького деревянного Квоута? Видишь, как смотрит? Такой внимательный! Такой сосредоточенный! Он может смотреть хоть сто лет, но увидит ли он то, что прямо у него перед носом, а?
И Кукла вновь уселся. Его взгляд удовлетворенно блуждал по комнате.
– Так э-лир значит «видящий»? – спросил Симмон. – А прочие ранги тоже что-то означают?
– Поскольку ты – студент, имеющий полный доступ к архивам, думаю, ты и сам способен это выяснить, – ответил Кукла. Его внимание сосредоточилось на марионетке, лежавшей перед ним на столе. Он бережно опустил ее на пол, чтобы веревочки не запутались. Это было великолепное миниатюрное изображение тейлинского священника в серой рясе.
– Может, подскажешь, с чего начать поиски? – спросил я по наитию.
– «Речение» Ренфалька.
Повинуясь движениям пальцев Куклы, священник-марионетка поднялся с пола и раскинул свои конечности, как будто потягивался после долгого сна.
– Эта книга мне незнакома.
– На втором этаже, в юго-восточном углу, – рассеянно ответил Кукла. – Второй ряд, вторая стойка, третья полка, в правом конце, красный кожаный переплет.
Миниатюрный тейлинский священник медленно бродил у ног Куклы. В одной руке он крепко сжимал малюсенький экземпляр «Книги Пути», изображенный тщательно, до мельчайших подробностей, вплоть до крохотного колеса со спицами, нарисованного на обложке.