– Что, правда? – переспросил я. Мне уже не было нужды изображать интерес.
Мартен кивнул.
– Капля пота убьет его точно так же. Это значит, что обычно оно умирает от одного прикосновения к одежде человека. И к доспехам тоже. И к палке, за которую ты подержался. Или к мечу, – он указал на бок Темпи. – Некоторые говорят, будто оно умрет, даже если на него подуешь. Но лично я не знаю, правда ли это.
Мартен повернулся и повел нас прочь от анова клинка.
– Это древняя, очень древняя пуща. Поблизости от тех мест, где живут люди, клинок не растет. Мы теперь, считай, шагнули за край карты.
– Ну почему же, – возразил я. – Мы же точно знаем, где мы находимся!
Мартен фыркнул.
– У карт есть не только внешние края, но и внутренние. В картах имеются дыры. Люди любят делать вид, будто знают о мире все. Особенно богатые. Карты для этого отлично подходят. По эту сторону черты поле барона Тришкуры, а по ту – земли графа Деринос.
Мартен сплюнул.
– На карте нельзя оставлять белые пятна, поэтому те, кто их рисует, заштриховывают кусок земли и пишут: «Эльд».
Он покачал головой.
– С тем же успехом можно прожечь в карте дыру, толку будет столько же. Этот лес обширен, как Винтас. Он никому не принадлежит. Если сбиться с пути и пойти не в ту сторону, можно пройти сотню миль и не выйти ни на одну дорогу, не говоря уже о домах или возделанных полях. Здесь есть такие места, где не ступала нога человека, где никогда не слышали человеческого голоса.
Я огляделся.
– Ну, выглядит он так же, как большинство других лесов, что довелось мне видеть.
– Волк выглядит как собака, – коротко ответил Мартен. – Но волк – не собака. Собака – она…
Он запнулся.
– Ну, как называются звери, которые живут при людях? Коровы, овцы и так далее?
– Одомашненные?
– Во-во, – сказал Мартен, озираясь по сторонам. – Поле – оно одомашненное. И сад. И парк. И большинство лесов тоже. Люди собирают там грибы, рубят дрова, водят туда своих зазнобушек пообниматься и пошалить.
Он покачал головой и коснулся грубой коры ближайшего дерева. Жест был странно ласковый, почти любовный.
– А эта чаща – нет. Этот лес – древний и дикий. На нас ему наплевать. Если те ребята, за которыми мы охотимся, набросятся на нас, им не придется даже зарывать трупы. Мы пролежим тут сотню лет, и никто наших косточек не сыщет.
Я обернулся и посмотрел назад, на холм, оставшийся за спиной. Растрескавшиеся камни, бесконечные ряды деревьев… Я старался не думать о том, как маэр отправил меня сюда, словно переставил камушек на доске для игры в тэк. Он отправил меня в дыру на карте. В место, где никто моих косточек не сыщет…
Глава 85Интерлюдия. Забор
Квоут внезапно выпрямился и вытянул шею, чтобы посмотреть в окно. Он едва успел вскинуть руку, подавая знак Хронисту, как они услышали стремительный, легкий топоток на деревянном крыльце. Шаги были слишком проворны и мягки, чтобы принадлежать крестьянам, обутым в тяжелые сапоги, и вслед за ними раздался взрыв звонкого детского смеха.
Хронист торопливо промокнул страницу, которую писал, и сунул ее под стопу чистой бумаги. Квоут встал и пошел к стойке. Баст принялся раскачиваться на стуле.
Дверь распахнулась, и в трактир вошел широкоплечий молодой человек с жидкой бородкой, бережно подталкивая перед собой белокурую девчушку. Следом за ним шла молодая женщина, несущая на руках младенца.
Трактирщик расплылся в улыбке, вскинул руку.
– Мэри! Хэп!
Молодая пара перекинулась парой слов, и высокий крестьянин подошел к Хронисту, по-прежнему мягко подталкивая вперед девчушку. Баст вскочил на ноги и предложил свой стул Хэпу.
Мэри подошла к стойке, мимоходом отцепляя ручонку малыша, схватившего ее за волосы. Она была молодая и милая, с улыбчивым ртом и усталыми глазами.
– Привет, Квоут!
– Давненько вас не было видно, – сказал трактирщик. – Сидру налить? Свежий, только утром отжал!
Она кивнула, и трактирщик налил три кружки. Баст отнес две из них Хэпу и его дочке. Хэп кружку взял, а девочка спряталась за отца, застенчиво выглядывая из-за его плеча.
– А юному Бену налить кружечку? – спросил Квоут.
– Налить-то можно, – сказала Мэри, улыбаясь малышу, сосущему собственные пальчики. – Но я бы не стала, а то пол мыть придется.
Она полезла в карман.
Квоут поднял руку и твердо покачал головой.
– Даже и не думайте, – сказал он. – Хэп и так мне тогда за полцены забор починил.
Мэри улыбнулась усталой, озабоченной улыбкой и взяла свою кружку.
– Спасибо большое, Квоут!
Она отошла туда, где сидел ее муж, разговаривая с Хронистом. Она заговорила с книжником, слегка покачиваясь из стороны в сторону, укачивая младенца на бедре. Муж кивал, время от времени вставляя пару слов. Хронист обмакнул перо и принялся писать.
Баст вернулся к стойке и прислонился к ней, с любопытством глядя в сторону дальнего стола.
– Все равно не понимаю, – сказал он. – Я точно знаю, что Мэри умеет писать. Она мне записочки посылала.
Квоут с любопытством взглянул на своего ученика, потом пожал плечами.
– Думаю, он пишет завещания и доверенности, а не записочки. Такая бумага должна быть написана чисто, разборчиво и без ошибок.
Он указал на Хрониста, который прикладывал к листу бумаги тяжелую печать.
– Видишь? Значит, он – судебный чиновник. Бумага, заверенная им, имеет юридическую силу.
– Но это же и священник может! – возразил Баст. – Аббат Граймс – он тоже вроде чиновника. Он ведет записи о браках и составляет расписки, когда кто-то покупает землю. Ты же сам говорил, они любят свои записи.
Квоут кивнул.
– Это верно. Но священники любят, когда ты оставляешь денежки церкви. Если он возьмется составлять тебе завещание, а ты не оставишь церкви ни единого гнутого пенни…
Он пожал плечами.
– После этого твоя жизнь в таком маленьком городке, как этот, может сделаться весьма неприятной. А уж если ты не умеешь читать, тогда священник может написать вообще все, что угодно, верно? И кто решится с ним спорить, когда ты помрешь?
Баст был шокирован.
– Аббат Граймс такого нипочем не сделает!
– Вероятно, нет, – согласился Квоут. – Для священника он вполне порядочный. Но вдруг тебе захочется оставить клочок земли молодой вдовушке, что живет дальше по улице, и немного денег ее младшему сыну?
Квоут многозначительно вскинул бровь.
– Это одна из тех вещей, которые не хочется доверять священнику. Лучше, чтобы об этом сделалось известно уже после того, как ты помрешь и тебя закопают.
В глазах Баста отразилось понимание, и он взглянул на молодую пару, словно пытался угадать, какие же тайны они пытаются скрыть.
Квоут достал белую тряпочку и принялся рассеянно натирать стойку.
– Но в большинстве случаев все гораздо проще. Многие просто хотят оставить музыкальную шкатулку Элли и не слушать в течение ближайших десяти лет, как другие сестры хнычут по этому поводу.
– Это как когда вдова Грейден померла?
– Вот именно, как когда померла вдова Грейден. Ты же видел, как вся семья перегрызлась из-за ее пожитков. Многие из них до сих пор друг с другом не разговаривают.
На другом конце зала девчушка подошла к матери и принялась настойчиво дергать ее за юбку. Мэри подошла к стойке, ведя девочку за собой.
– Малютке Сил срочно надо по делу, – виновато сказала она. – Можно?..
Квоут кивнул и указал на дверку рядом с лестницей.
Мэри обернулась и протянула малыша Басту.
– Можно вас попросить?..
Баст чисто машинально протянул руки, взял мальчика и остался стоять в растерянности. Мэри увела дочку.
Малыш с улыбкой огляделся по сторонам, еще не зная, как себя вести в этой новой ситуации. Баст повернулся к Квоуту, крепко прижимая к себе младенца. Личико малыша постепенно из любопытного сделалось неуверенным, а из неуверенного – несчастным. Наконец он принялся тихо, испуганно всхлипывать. Казалось, будто он никак не мог решить, заплакать ему или нет, и мало-помалу приходил к выводу, что, пожалуй, все-таки стоит заплакать.
– Ох, Баст, ради всего святого! – сказал Квоут раздраженным тоном. – Дай сюда.
Он шагнул вперед, взял малыша и усадил его на стойку, крепко держа его обеими руками.
Мальчишка повеселел. Он с любопытством потер ладошкой отполированную стойку, оставив на ней пятно. Потом посмотрел на Баста и улыбнулся.
– Коёва, – сказал он.
– Очаровательно, – сухо сказал Баст.
Маленький Бен сунул пальцы в рот и огляделся по сторонам, уже более целеустремленно.
– Мам! – сказал он. – Ма-ма-ма-ма!
Вид у него сделался озабоченный, и он снова тихо, испуганно захныкал.
– Подержи-ка его, – сказал Квоут и встал напротив малыша. Баст подхватил малыша сзади, а трактирщик ухватил мальчика за ножки и нараспев заговорил:
Сапоги, сапожник, шей!
Пахарь, в поле рожь посей!
Пекарь, сыпь на булку мак,
А портняжка – шей колпак!
Малыш внимательно смотрел, как Квоут делает движения, соответствующие каждой строчке: то «сеет хлеб», то «сыпет мак». На последней строчке малыш расхохотался радостным, булькающим смехом и «надел колпак» вслед за рыжим трактирщиком.
Ты лепи горшок, гончар,
Сыпь в чан солод, пивовар!
Мельник, на весы не жми!
Детка, папку обними!
На последней строчке Квоут никакого движения не сделал, а вместо этого склонил голову набок и выжидательно уставился на Баста.
Баст стоял в растерянности. Потом до него, очевидно, дошло.
– Реши, ну как ты мог подумать! – воскликнул он, слегка обиженный. Он указал на малыша. – Он же беленький!
Мальчишка обвел их взглядом и решил, что пора наконец поплакать. Личико его насупилось, и он завопил.
– Это все ты! – заявил Баст.
Квоут снял малыша со стойки и принялся его трясти, пытаясь успокоить. Ему это даже отчасти удалось. Но когда в зал вернулась Мэри, мальчонка взвыл еще отчаяннее и изо всех сил потянулся к ней.