Целеана указала на скамью, где сидели наши наставницы, не обращая на нас внимания.
– У Вашет есть такой! Я много раз просила ее показать, но она не хочет.
– Вашет знает другой кетан? – спросил я.
Целеана кивнула.
– Она же обучалась на пути радости, прежде чем прийти к нам.
Она оглянулась на Вашет, и лицо у нее стало сосредоточенным, как будто она надеялась выведать тайну женщины одним усилием воли.
– Когда-нибудь я отправлюсь туда и тоже научусь этому. Я побываю всюду и выучу все кетаны, что только есть на свете. Я узнаю тайные приемы ленты, и цепи, и волнующегося пруда. Узнаю пути радости, и страсти, и самоограничения. Я буду знать все.
Целеана говорила все это не детским капризным тоном, как девочка, мечтающая съесть пирог целиком. И не хвастливо, как будто это был план, который она сама придумала и считает необычайно умным.
Целеана сказала это спокойно и уверенно. Как будто объясняла, кто она такая. И не мне. Она говорила это себе самой.
Она обернулась и взглянула на меня.
– И в ваших землях тоже побываю, – сказала она. Абсолютная уверенность. – И выучу варварский кетан, который ваши женщины держат в секрете от вас.
– Ты будешь разочарована, – ответил я. – Я не оговорился. Я знаю, что значит «секретный». Но я хотел сказать, что там, откуда я родом, многие женщины вообще не сражаются.
Целеана снова озадаченно покрутила запястьем, и я понял, что придется объяснять.
– Там, откуда я родом, большинство женщин проводит всю жизнь, ни разу не взяв в руки меча. Большинство из них растут, не умея нанести удар кулаком или ребром ладони. Они не ведают никакого кетана. Они вообще не сражаются.
Последние два слова я подчеркнул жестом «усиленное отрицание».
Похоже, до нее наконец дошло. Я отчасти ожидал, что она ужаснется, но она просто осталась стоять неподвижно, уронив руки, словно не зная, что и думать. Как будто я объяснил ей, что там, откуда я родом, женщины живут без головы.
– Не сражаются? – недоверчиво переспросила она. – Ни с мужчинами, ни друг с другом, вообще ни с кем?
Я кивнул.
Она надолго умолкла. Лоб у нее нахмурился, я видел, как она пытается освоиться с этой мыслью. Растерянность. Смятение.
– Но чем же они занимаются? – спросила она наконец.
Я подумал о женщинах, с которыми был знаком: Мола, Фела, Деви…
– Да много чем, – сказал я, пытаясь придумать, как объяснить то, для чего я не знал слов. – Делают картины из камней. Покупают и продают деньги. Пишут в книгах.
Целеана, похоже, поуспокоилась, слыша все это, – как будто до этого ей казалось, что иноземные женщины, лишенные кетана, просто лежат без движения там и сям, точно бескостные трупы.
– Лечат больных и исцеляют раны. Играют… – я едва не сказал «играют музыку и поют песни», но вовремя спохватился. – Играют в игры, сеют зерно и пекут хлеб.
Целеана надолго задумалась.
– Я бы предпочла заниматься всем этим и еще сражаться, – решительно сказала она.
– Некоторые женщины сражаются, но многие считают, что это противоречит летани.
Я использовал выражение «противоречит летани», потому что не знал, как сказать по-адемски «недостойное поведение».
Целеана сделала глубокое презрение и укоризну. Я даже удивился, насколько сильнее задели меня эти жесты, когда их сделала девочка в ярко-желтой рубашке, чем те же самые жесты, исходящие от Темпи или Вашет.
– Летани везде одна и та же, – твердо сказала она. – Она не то что ветер, который дует то с одной, то с другой стороны.
– Летани – как вода, – ответил я, не раздумывая. – Сама по себе она всюду одна и та же, однако она меняется, приспосабливаясь к разным местам. Она и река, она же и дождь.
Девочка уставилась на меня. Взгляд не был свирепым, но в исполнении одной из адемов эффект был тот самый.
– Да кто ты такой, чтобы говорить, на что летани похожа, а на что нет?
– А ты кто такая?
Целеана поглядела на меня, между ее светлыми бровками на миг пролегла задумчивая складка. Потом она радостно рассмеялась и вскинула руки.
– Я – Целеана! – объявила она. – Моя мать достигла третьего камня. Я – прирожденная адем, и я та, кто повергнет тебя наземь!
И так она и поступила.
Глава 118Цель
Мы с Вашет сражались, бродя по предгорьям Адемре.
Проведя здесь столько времени, я почти не обращал внимания на ветер. Он сделался частью пейзажа, так же как неровная почва под ногами. Иногда он был слабым и всего лишь рисовал узоры на траве или задувал мне волосы в глаза. В другие дни он был таким сильным, что отстающая от тела ткань моей одежды трещала и хлопала. Он налетал без предупреждения с самой неожиданной стороны и толкал сильно, как ладонь, упертая между лопаток.
– Почему мы тратим столько времени на борьбу без оружия? – спросил я у Вашет, «собирая клевер».
– Потому что ты плохо ею владеешь, – ответила Вашет, блокируя мой удар «водяным веером». – Потому что мне стыдно за тебя всякий раз, когда мы боремся. И потому, что ты три раза из четырех проигрываешь ребенку вдвое ниже тебя ростом.
– Но на мечах-то я сражаюсь еще хуже, – возразил я, обходя ее и высматривая слабое место.
– Это верно, – согласилась она. – Потому я и не разрешаю тебе сходиться ни с кем, кроме меня. Ты слишком буйный. Еще покалечишь кого-нибудь.
Я улыбнулся.
– А я думал, в этом весь смысл!
Вашет нахмурилась, потом небрежно протянула руки, ухватила меня за плечо и запястье и скрутила меня «спящим медведем». Ее правая рука завернула мое запястье выше головы, выкрутив мою руку под неестественным углом, а левая сильно надавила мне на плечо. Я поневоле согнулся в три погибели, глядя в землю.
– Вех, – смиренно сказал я.
Однако Вашет не выпустила меня. Она продолжала выкручивать мне руку, и давление на плечо усилилось. Мелкие косточки моего запястья заболели.
– Вех! – сказал я чуть громче, думая, что она не услышала. Но она продолжала удерживать меня, все сильнее выкручивая запястье. – Вашет!
Я попытался обернуться, чтобы взглянуть на нее, но из этой позиции мне было видно только ее ногу.
– Если весь смысл в том, чтобы кого-нибудь покалечить, – спросила она, – зачем мне тебя отпускать?
– Да я не это хотел…
Вашет надавила сильнее, и я заткнулся.
– В чем цель «спящего медведя»? – спокойно спросила она.
– Обезвредить противника, – сказал я.
– Хорошо.
И Вашет принялась давить вниз с медленной, неумолимой силой движущегося ледника. Тупая боль из запястья распространилась в плечо.
– Скоро твое плечо вывернется из сустава. Связки растянутся и перестанут удерживать кости. Мышцы порвутся, и рука повиснет вдоль бока, как мокрая тряпка. Как ты считаешь, это будет соответствовать цели «спящего медведя»?
Я принялся вырываться, повинуясь чисто животному инстинкту. Однако жгучая боль от этого сделалась только сильнее, и я замер. За время обучения мне уже не раз приходилось оказываться в безвыходном положении. И каждый раз я был беспомощен, но впервые за все время я чувствовал себя по-настоящему беспомощным.
– Цель «спящего медведя» – это контроль, – спокойно сказала Вашет. – Сейчас ты в моей власти, и я могу сделать с тобой, что захочу. Могу передвинуть тебя, могу тебя искалечить, могу отпустить.
– Я бы предпочел последнее, – сказал я, надеясь, что в моем голосе слышится надежда, а не отчаяние.
Она помолчала, потом спросила, все так же спокойно:
– В чем цель «спящего медведя»?
– В контроле.
Я почувствовал, как ее руки отпустили меня, и выпрямился, медленно ворочая плечом, чтобы унять боль.
Вашет сердито хмурилась.
– Весь смысл – в контроле. И прежде всего ты должен научиться контролировать себя. Потом ты сможешь контролировать обстоятельства. И уже потом ты научишься контролировать того, кто вышел против тебя. Это летани.
Проведя в Хаэрте большую часть месяца, я невольно начал чувствовать, что все идет хорошо. Вашет признала, что я мало-помалу овладеваю языком, и поздравила меня с тем, что моя речь стала звучать как речь ребенка, а не как речь слабоумного.
Я по-прежнему встречался с Целеаной на лужайке неподалеку от меч-дерева. Я с нетерпением ждал этих поединков, несмотря на то что она каждый раз весело и безжалостно разносила меня в пух и прах. Прошло три дня, прежде чем мне наконец удалось одолеть ее.
Вот любопытный стишок, его стоит добавить к длинной истории моей жизни, не правда ли?
Я вам спою о тяжких испытаньях,
О Квоута Бескровного деяньях,
Как он, отважный, ловкий, сильный, меткий,
Сражался с девочкой-десятилеткой,
Свалил ее ударом мощным наземь —
И сердце в нем наполнилось экстазом!
Наверное, это звучит ужасно, но я гордился. И не без причины. Целеана сама первая поздравила меня, когда это произошло. Она, похоже, изрядно удивилась, что мне это удалось. А потом, в длинной тени меч-дерева, показала мне в награду свой «двуручный» вариант «укрощения льва» и лукаво улыбнулась, что мне изрядно польстило.
В тот день мы рано завершили положенное число поединков. Я пошел и сел на лежавший поблизости камень, обтесанный в форме удобного кресла. Я осторожно потирал множество мелких ушибов, доставшихся мне в схватке, и собирался сидеть и смотреть на меч-дерево, пока за мной не вернется Вашет.
Целеана, однако, была не из тех, кому по душе сидеть и ждать. Она подбежала к меч-дереву, остановилась всего в шести футах от самых длинных колышущихся сучьев и принялась танцевать на ветру, под круглыми, острыми как бритва, листьями, которые описывали безумные круги.
А потом пригнулась и нырнула под крону, в самую гущу бешено вращающихся листьев.
Я был так ошеломлен, что даже не вскрикнул, но успел приподняться, прежде чем услышал ее смех. Я смотрел, как она шныряет, подпрыгивает и вертится, уклоняясь от пляшущих на ветру листьев, словно играя в салочки. Пробежав полпути до ствола, она остановилась. Втянула голову в плечи, взмахнула рукой и резким ударом отвела в сторону лист, который иначе бы ее порезал.