– Ринта? – почтительно переспросил я.
– Ринта – это плохо. Человек, который более чем человек, но менее чем человек.
– Демон? – уточнил я, машинально использовав атуранское слово.
– Нет, не демон, – сказала Шехин, непринужденно перейдя на атуранский. – Демонов не бывает. Это ваши священники рассказывают сказки про демонов, чтобы вас запугивать.
Она коротко взглянула мне в глаза, вежливо прожестикулировала честно, извинение, серьезно и важно.
– Но в мире много плохих существ. Древних тварей в человеческом обличье. И среди них есть несколько, хуже всех остальных. Они свободно бродят по миру и творят ужасные вещи.
Во мне пробудилась надежда.
– Я еще слышал, что их зовут чандрианами, – сказал я.
Шехин кивнула.
– Я это тоже слышала. Но слово «ринта» подходит лучше.
Шехин окинула меня долгим взглядом и снова перешла на адемский.
– Судя по тому, что Темпи рассказывал о твоей реакции, ты уже встречался с таким существом прежде.
– Да.
– И ты хочешь повстречаться с ним снова?
– Да.
Я сказал это так уверенно, что сам удивился.
– У тебя есть цель?
– Да.
– Какая?
– Убить его.
– Убить такую тварь непросто.
Я кивнул.
– Ты собираешься использовать для этого то, чему тебя учил Темпи?
– Ради этой цели я использую все.
Я машинально хотел было сделать жест «абсолютно», но перевязанная рука помешала. Я сердито посмотрел на нее.
– Это хорошо, – сказала Шехин. – Твоего кетана для этого недостаточно. Он плох для такого взрослого человека, как ты. Для варвара – хорош. Для человека, который учился так мало, хорош, но в целом все равно плох.
Я изо всех сил постарался не выдать личной заинтересованности, в то же время жалея, что не могу показать рукой, насколько важен для меня этот вопрос.
– Шехин, я очень сильно хочу знать об этих ринтах как можно больше.
Шехин долго молчала.
– Я подумаю об этом, – сказала она наконец, сделав жест, который я истолковал как «содрогание». – О подобных вещах не стоит говорить походя.
Я, сохраняя бесстрастную мину, постарался сделать перевязанной рукой жест «глубокое почтительное желание».
– Спасибо, что согласилась подумать об этом, Шехин. Все, что ты можешь о них сказать, для меня дороже золота.
Вашет продемонстрировала сильный дискомфорт, потом вежливое желание и перемену. Пару оборотов назад я бы ничего не понял, но теперь я увидел, что она желает переменить предмет беседы.
Поэтому я прикусил язык и оставил эту тему. К тому времени я уже достаточно знал об адемах, чтобы понять: для того чтобы узнать побольше, лучше не настаивать. У себя в Содружестве я бы настоял на своем и не мытьем, так катаньем вытянул бы из собеседника все, что тот знает. Тут это не подействовало бы. Здесь могли сработать только безмолвие и бездействие. Требуется терпение. Пусть Шехин вернется к этой теме, когда сама сочтет нужным.
– Как я уже говорила, – продолжала Шехин. Признание помимо воли, – твой кетан плох. Но если ты будешь заниматься как следует в течение года, ты станешь равен Темпи.
– Ты мне льстишь.
– Не льщу. Я говорю тебе о твоих слабостях. Ты быстро учишься. Это ведет к опрометчивости, а опрометчивость противоречит летани. Вашет не единственная среди нас, кто считает, что в твоем духе есть нечто внушающее тревогу.
Шехин устремила на меня долгий взгляд. Она смотрела на меня дольше минуты. Потом красноречиво пожала плечами и взглянула на Вашет, одарив младшую женщину подобием улыбки.
– И все же, – странная мысль, – если я когда и встречала человека без единой тени на сердце, то разве что дитя, еще не научившееся говорить.
Она встала с кресла и обеими руками одернула свою рубаху.
– Идемте. Пойдем добудем тебе имя.
Шехин повела нас вверх по крутому каменистому склону горы.
С тех пор как мы вышли из школы, никто из нас не произнес ни слова. Я не знал, что сейчас будет, но спрашивать казалось неудобно. Это выглядело неподобающим, как если бы жених выпалил «Ну, а что дальше-то?» в разгар собственной свадьбы.
Мы поднялись на поросший травой уступ, где росло наклонившееся дерево, крепко цеплявшееся за голый обрыв. Рядом с деревом была массивная деревянная дверь – один из скрытых домов адемов.
Шехин постучалась и сама отворила дверь. Внутри было совсем не как в пещере. Каменные стены были выглажены, пол выстелен полированными досками. Помещение оказалось куда просторнее, чем я думал: с высоким потолком и шестью дверьми, ведущими дальше в глубь утеса.
За низеньким столиком сидела женщина и что-то переписывала из одной книги в другую. Волосы у нее были белые, лицо морщинистое, как прошлогоднее яблоко. Мне пришло в голову, что за все время, проведенное мною в Хаэрте, это первый встреченный мною человек, который читает или пишет.
Старуха кивком приветствовала Шехин, потом обернулась к Вашет, и вокруг ее глаз разбежались морщинки. Радость.
– Вашет! – сказала она. – А я и не знала, что ты вернулась.
– Мы пришли за именем, Магуин, – сказала Шехин. Вежливая формальная просьба.
– За именем? – озадаченно переспросила Магуин. Она обвела глазами Шехин и Вашет, потом устремила взгляд на меня, стоявшего позади них, на мои огненно-рыжие волосы, на перевязанную руку…
– А-а! – сказала она, внезапно сделавшись серьезной.
Магуин закрыла свои книги и поднялась на ноги. Спина у нее была сгорбленная, и передвигалась она мелкими, шаркающими шажками. Она жестом подозвала меня поближе и медленно обошла вокруг, тщательно рассматривая меня с головы до ног. В лицо мне она старалась не смотреть, зато пристально разглядела мою перевязанную руку, перевернула ее, посмотрела на ладонь и на пальцы.
– Я бы хотела услышать твой голос, – сказала она, не отрывая глаз от моей ладони.
– Как тебе угодно, достопочтенная создательница имен, – сказал я.
Магуин взглянула на Шехин.
– Он надо мной издевается?
– Не думаю.
Магуин снова обошла вокруг меня, провела руками по плечам, по рукам, по затылку. Запустила пальцы мне в волосы, потом остановилась напротив и посмотрела мне прямо в глаза.
Глаза у нее были как у Элодина. Нет, не в мелочах. У Элодина глаза были зеленые, пронзительные и насмешливые, у Магуин – привычного адемского серого цвета, слегка слезящиеся и красноватые. Нет, сходство было в том, как она на меня смотрела. Кроме Элодина, я больше не встречал людей, которые умели смотреть так, словно ты – книга, которую они небрежно листают.
Когда Магуин впервые заглянула мне в глаза, я почувствовал себя так, словно из меня высосали весь воздух. На кратчайший миг я подумал, что ее может оттолкнуть то, что она увидит, однако, вероятно, это была всего лишь моя тревожность. В последнее время я слишком часто бывал на грани катастрофы, и, несмотря на то что мое недавнее испытание прошло удачно, где-то в глубине души я все еще ждал, когда прилетит второй сапог.
– Маэдре, – сказала она, по-прежнему не отводя взгляда. Отвернулась и направилась к своей книге.
– Маэдре? – переспросила Вашет. В ее голосе слышался чуть заметный намек на смятение. Она бы, возможно, сказала что-то еще, но Шехин замахнулась и отвесила ей затрещину.
Это было точно то же самое движение, которым Вашет тысячу раз осаживала меня за последний месяц. Я не выдержал. Я расхохотался.
Вашет и Шехин грозно уставились на меня. Действительно грозно.
Магуин обернулась и посмотрела на меня. Она, похоже, не рассердилась.
– Ты смеешься над именем, которое я тебе дала?
– Ни в коем случае, Магуин! – сказал я, старательно изобразив перевязанной рукой жест «почтение». – Имена чрезвычайно важны.
Она по-прежнему не сводила с меня глаз.
– А что может варвар знать об именах?
– Кое-что может, – сказал я, снова пытаясь что-то изобразить перевязанной рукой. Без этого я не мог придавать своим словам тонкие оттенки значения. – В своей далекой стране я изучал подобные вещи. Я знаю больше многих, хотя этого все еще мало.
Магуин долго смотрела на меня.
– Тогда тебе известно, что не следует никому называть свое новое имя, – сказала она. – Это очень личное, и делиться им опасно.
Я кивнул.
Магуин, похоже, удовлетворилась этим. Она опустилась в кресло и раскрыла книгу.
– Вашет, кроличек мой, заходила бы ты ко мне почаще!
Ласковый, любовный укор.
– Ладно, бабушка, – сказала Вашет.
– Спасибо тебе, Магуин, – сказала Шехин. Почтительная благодарность.
Старуха рассеянно кивнула, и Шехин повела нас прочь из пещеры.
Позднее тем же вечером я вернулся к дому Вашет. Она сидела на лавочке у входа и смотрела на небо и на заходящее солнце.
Она похлопала по лавочке рядом с собой, и я сел.
– Ну что, каково это – не быть больше варваром? – спросила она.
– Да в общем-то все то же самое, – сказал я. – Только чуть пьянее.
После ужина Пенте затащила меня к себе домой, там устроили нечто вроде вечеринки. Хотя лучше назвать это собранием: там ведь не было ни музыки, ни танцев. И все-таки я был польщен тем, что Пенте потрудилась отыскать еще пять адемов, которые были не прочь отметить мое принятие в школу.
Я с удовольствием обнаружил, что все адемское бесстрастие развеивается после нескольких кружек выпивки: вскоре мы уже все лыбились, точно варвары. Это помогло мне расслабиться, тем более что мое собственное плохое владение языком теперь можно было списывать на перевязанную руку.
– Сегодня днем, – осторожно сказал я, – Шехин говорила, что знает историю о ринтах.
Вашет обернулась и посмотрела на меня. Лицо у нее было непроницаемым. Колебание.
– Я искал нечто подобное по всему миру, – сказал я. – Мало на свете вещей, которые я ценю выше.
Полная откровенность.
– И я тревожусь, что не сумел как следует дать это понять Шехин.