Квоут тяжело вздохнул.
– От того, чтобы один раз произнести имя вслух, особого вреда не будет, Баст.
Он откинулся на спинку стула.
– Как ты думаешь, откуда у адемов взялись традиции, связанные именно с этой историей? Рассказать только раз и не задавать никаких вопросов?
Баст задумчиво сощурился. Квоут улыбнулся натянутой улыбкой.
– Именно! Пытаться отыскать того, кто один раз назвал твое имя, – все равно что выследить человека в лесу по одному-единственному отпечатку ноги.
Хронист спросил осторожно, словно не хотел перебивать:
– А что, неужели такое действительно возможно? На самом деле?
Квоут угрюмо кивнул.
– Думаю, именно так они и отыскали мою труппу, когда я был мальчишкой.
Хронист нервно огляделся по сторонам, потом нахмурился и явно сделал над собой усилие, чтобы перестать озираться. В результате он замер на стуле, выглядя ничуть не менее нервозным, чем прежде.
– Это что же, значит, они и сюда явиться могут? Ты уж точно немало о них говорил…
Квоут только рукой махнул.
– Да нет. Тут главное – имена. Истинные имена. Сокровенные. А их я избегал именно по этой причине. Мой отец очень заботился о подробностях. Он годами расспрашивал и раскапывал старые истории про чандриан. Подозреваю, он наткнулся на некоторые из их древних имен и вплел их в свою песню…
Хронист, казалось, понял разницу.
– И репетировал ее снова и снова.
Трактирщик задумчиво улыбнулся.
– Не переставая, если я хоть чуть-чуть его знал. Не сомневаюсь, что они с моей матерью делали все, чтобы в песне не осталось ни единой занозы, прежде чем они споют ее на публике. Они были перфекционисты.
Он устало вздохнул.
– Должно быть, для чандриан это было все равно как если бы кто-то то и дело мигал им маячком. Думаю, единственное, что спасало моих родителей так долго, – это то, что мы постоянно находились в пути.
Баст вмешался снова:
– Вот почему не следует говорить таких вещей, Реши!
Квоут нахмурился.
– Баст, я с тех пор уже проспал тысячу ночей и отмерил не одну тысячу миль. Один раз произнести их можно. В наши дни, когда сам ад вырвался на волю, люди куда чаще вспоминают древние предания, уж поверь мне. И если чандрианы прислушиваются к своим именам, не сомневаюсь, они слышат раскаты шепота от Аруэха до Окружного моря.
Судя по лицу Баста, его это не особо успокоило.
– А кроме того, – сказал Квоут, устало вздохнув, – хорошо, если они будут записаны. Может, кому-нибудь со временем и пригодится.
– И все-таки, Реши, ты бы поосторожней…
– Я все последние годы только и делал, что осторожничал, Баст! – воскликнул Квоут. Его раздражение наконец прорвалось наружу. – И что, сильно мне это помогло? К тому же если то, что ты говорил про Ктаэха, правда, значит, все кончится слезами, что бы я ни делал. Так это или нет?
Баст открыл рот, потом закрыл его, явно не зная, что сказать. Потом бросил взгляд в сторону Хрониста, умоляя о поддержке.
Заметив это, Квоут тоже обернулся и посмотрел на Хрониста, с любопытством приподняв бровь.
– Я лично понятия не имею, – сказал Хронист, опустил глаза, открыл свой портфель и достал испачканную чернилами тряпочку. – Вы оба видели вершину моих талантов именователя: «Железо». А это провал, как ни посмотри. Магистр имен объявил, что обучать меня – только впустую тратить время.
– Звучит знакомо, – пробормотал Квоут.
Хронист пожал плечами.
– Ну, лично я поверил ему на слово.
– А чем он это мотивировал, не припомнишь?
– У него было много конкретных претензий: я знаю слишком много слов. Я никогда не был голоден. Я чересчур мягок…
Руки Хрониста деловито оттирали кончик пера.
– Я счел, что он ясно сформулировал свою позицию, когда сказал: «Кто бы мог подумать, что в таком хилом книжном черве-скрибе, как вы, имеется железо?»
Квоут сочувственно усмехнулся.
– Что, так и сказал?
Хронист пожал плечами.
– Вообще-то он назвал меня говнюком. Я просто не хотел оскорблять слух нашего юного друга, – он кивнул на Баста. – Судя по всему, у него выдался нелегкий день.
Теперь Квоут улыбался во весь рот.
– Жалко все-таки, что мы учились в университете в разное время!
Хронист еще разок протер перо мягкой тряпочкой и принялся разглядывать его в тускнеющем свете из трактирного окна.
– На самом деле нет, – сказал он. – Я бы вам не понравился. Я и в самом деле был хилым говнюком. При этом избалованным. И самодовольным.
– А что, с тех пор что-то изменилось? – спросил Квоут.
Хронист пренебрежительно фыркнул носом.
– Не особенно. Смотря кого спросить. Но хотелось бы думать, что глаза у меня чуточку раскрылись.
Он аккуратно вставил перо обратно в ручку.
– И как же именно это вышло? – спросил Квоут.
Хронист посмотрел через стол, похоже, удивившись вопросу.
– Как именно? – переспросил он. – Вообще-то я тут не затем, чтобы рассказывать историю.
Он убрал тряпочку обратно в портфель.
– Короче, я разобиделся и оставил университет в поисках более тучных пастбищ. И это было лучшее, что я сделал в своей жизни. За месяц в дороге я узнал больше, чем за три года в аудиториях.
Квоут кивнул.
– Вот и Теккам тоже сказал: «Не стоит называть отважным того, кто ни разу не прошел сотни миль. Если хочешь постичь, кто ты на самом деле, ступай и иди, пока вокруг не останется тех, кто знает тебя по имени. Путешествие – великий уравнитель, великий учитель, горький, как лекарство, и твердый, как зеркало. Долгий путь позволит тебе узнать о себе больше, чем сотня лет спокойного созерцания».
Глава 130Вино и вода
На то, чтобы проститься со всеми в Хаэрте, ушел целый день. Я пообедал с Вашет и Темпи и позволил им надавать мне куда больше советов, чем мне было нужно или хотелось. Целеана немного поплакала и сказала, что навестит меня, когда наконец облачится в алое. Мы устроили еще один, последний спарринг – и, подозреваю, она нарочно дала мне выиграть.
И наконец, я провел с Пенте приятный вечер, который превратился в приятную ночь, которая затянулась далеко за полночь. Однако в предрассветных сумерках мне все же удалось урвать несколько часов сна.
Я вырос среди руэ и оттого не устаю удивляться, как стремительно человек ухитряется пустить корни. Я провел в Хаэрте меньше двух месяцев, а расставаться все равно было тяжко.
И все же я был рад снова оказаться в дороге, на пути к Алверону и Денне. Пришла пора получить награду за хорошо выполненную работу и принести искренние, хотя и запоздалые извинения.
Пять дней спустя я шагал по одному из тех длинных безлюдных участков дороги, которые можно найти только в предгорьях восточного Винтаса. Я находился, как говаривал мой отец, на краю географии.
За весь день я встретил всего одного или двух путников и ни единого трактира. Мысль о том, чтобы заночевать под открытым небом, меня особо не тревожила, однако я уже пару дней питался тем, что было у меня в карманах, и горячий ужин мне бы не помешал.
Уже почти стемнело, и я перестал было надеяться набить живот чем-нибудь существенным, как вдруг заметил впереди струйку белого дыма, тянущуюся в сумеречное небо. Поначалу я решил, что это хутор. Потом до меня донеслась еле слышная музыка, и надежды на постель и ужин только с огня у меня сразу прибавилось.
Однако за поворотом дороги меня ждал сюрприз куда лучше любого придорожного трактира. Сквозь деревья я увидел полыхающий костер между двумя мучительно знакомыми фургонами. Вокруг костра, удобно устроившись, сидели и болтали люди. Один бренчал на лютне, второй рассеянно постукивал о колено небольшим тамбуринчиком. Другие натягивали между двух деревьев палатку, женщина постарше раскладывала над огнем треногу.
Бродячие артисты! Более того: я заметил на стенке одного из фургонов знакомые знаки. Для меня они сияли ярче огня. Это означало, что они – настоящие артисты. Мои родичи, эдема руэ.
Когда я выступил из-за деревьев, один из мужчин поднял тревогу, и на меня наставили сразу три меча. Внезапная тишина, которой сменились музыка и болтовня, была изрядно пугающей.
Красивый чернобородый мужчина с серебряной серьгой в ухе медленно шагнул вперед, не отводя от моих глаз острия своего меча.
– Отто! – рявкнул он в сторону леса за моей спиной. – Если ты там дрыхнешь, я тебе кишки выпущу, клянусь молоком моей матушки! Кто ты такой, черт побери?
Последнее было адресовано мне. Но не успел я ответить, как из леса откликнулись:
– Да тут я, Аллег, как ты и… А это кто такой? Во имя Господне, как он пробрался мимо?
Когда на меня направили мечи, я поднял руки. Хорошая привычка: делать так, когда на тебя направляют что-то острое. Тем не менее я улыбнулся, когда сказал:
– Извини, что потревожил, Аллег.
– Не трудись извиняться, – холодно ответил он. – У тебя остался один выдох на то, чтобы объяснить, почему ты шастаешь вокруг нашего лагеря.
Говорить было незачем: я вместо этого развернулся так, чтобы все сидящие у костра могли видеть у меня за спиной футляр с лютней.
Отношение Аллега тут же изменилось. Он успокоился, спрятал меч. Прочие последовали его примеру. Он улыбнулся и со смехом подошел ко мне.
Я тоже рассмеялся.
– Одна семья!
– Одна семья!
Он пожал мне руку, повернулся к костру и крикнул:
– Эй, ведите себя прилично! У нас нынче гости!
Раздался негромкий хор приветствий, и все вернулись к своим занятиям, прерванным моим появлением.
Из-за деревьев появился плотный мужик с мечом.
– Аллег, пропади я пропадом, если он прошел мимо меня! Он небось из…
– Он из наших, – аккуратно перебил Аллег.
– А-а! – ответил Отто, явно застигнутый врасплох. Он взглянул на мою лютню. – Ну, тогда добро пожаловать!
– На самом деле я не прошел мимо тебя, – соврал я. В темноте я был почти невидим в своем шаэде. Но это была не его вина, и я не хотел, чтобы у него были из-за меня неприятности. – Я просто услышал музыку и зашел кругом. Я принял вас за другую труппу и хотел застать их врасплох.