– Так вы думали, будто сумеете одурачить меня? – сказал я, чувствуя, как гнев свернулся во мне тугой пружиной. – Это же моя семья! Неужто бы я не догадался? Руэ не делают того, что сделали вы! Руэ не воруют, не похищают девушек.
Аллег тряхнул головой и насмешливо осклабился.
– Как же, все знают, что вы это делаете!
Я взорвался.
– Все думают, будто они это знают! Все путают слухи с правдой! Руэ такого не делают!
Я яростно взмахнул руками.
– Люди верят в это только из-за таких, как вы!
Мой гнев разгорался все жарче, я обнаружил, что ору.
– А теперь ты расскажешь мне то, что я хочу знать, или Боженька расплачется, услышав, что я с тобой сделал!
Аллег побледнел, ему пришлось сглотнуть, прежде чем он сумел заговорить:
– Там были старик с женой и еще пара актеров. Я полгода путешествовал с ними охранником. И наконец они приняли меня к себе…
Он выдохся и слегка охнул, пытаясь перевести дух.
Он сказал достаточно.
– Значит, ты их убил.
Аллег яростно затряс головой.
– Нет… на нас напали в дороге.
Он слабым жестом указал на остальные трупы.
– Нас застали врасплох. Прочих актеров перебили, а меня… я просто потерял сознание.
Я окинул взглядом ряд трупов и снова почувствовал вспышку ярости, хотя уже и так все знал. Никак иначе эти люди два фургона эдема руэ со всеми знаками раздобыть не могли.
Аллег снова заговорил.
– Я им показал… потом… как выдавать себя за труппу.
Он сглотнул, морщась от боли.
– Хорошее житье!
Я с отвращением отвернулся. Ведь он в каком-то смысле был одним из нас. Приемным сыном нашей семьи. Оттого, что я это узнал, все стало в десять раз хуже. Я снова сунул подкову в угли костра и, пока она калилась, посмотрел на девушку. Сейчас, когда она смотрела на Аллега, глаза у нее стали как кремень.
Я не был уверен, правильно ли поступаю, но все же протянул ей клеймо. Лицо у нее окаменело, и она его взяла.
Аллег, похоже, не понимал, что сейчас произойдет, пока она не прижала каленое железо к его груди. Он взвыл и выгнулся, но у него не хватало сил отползти, а Крин нажимала крепко. Видя, как он слабо сопротивляется, она поморщилась, и на глаза у нее навернулись злые слезы.
Миновала долгая минута, прежде чем Крин отвела железо и отступила назад, тихо плача. Я ее не трогал.
Аллег посмотрел на нее снизу вверх и через силу заговорил:
– Эх, девка, а недурно мы с тобой развлеклись, а?
Она перестала плакать и посмотрела на него.
– Зря ты…
Я сильно пнул его в бок, прежде чем он успел сказать что-нибудь еще. Он застыл от немой боли и плюнул в меня кровью. Я пнул еще раз, он обмяк.
Не зная, что еще делать, я взял клеймо и принялся калить его снова.
Последовало долгое молчание.
– Элли еще спит? – спросил я.
Крин кивнула.
– Как ты думаешь, ей станет легче, если она это увидит?
Она задумалась, утирая лицо ладонью.
– Не думаю, – сказала она наконец. – Думаю, прямо сейчас она вообще этого не увидит. Она повредилась умом.
– Вы обе из Левиншира? – спросил я, чтобы оттеснить молчание подальше.
– Моя семья живет на хуторе к северу от Левиншира, – ответила Крин. – А Элли – дочка мэра.
– Когда эти явились к вам в городок? – спросил я, вдавливая клеймо в очередную руку. В воздух поднялась густая сладковатая вонь горелой плоти.
– А сейчас какой день?
Я мысленно посчитал дни.
– Поверженье.
– В город они приехали в теден… – она запнулась. – Пять дней назад? – недоверчиво переспросила она. – Мы были так рады, что есть возможность посмотреть пьесу, узнать новости. Музыку послушать…
Она потупилась.
– Они раскинули лагерь на восточной окраине города. Я пришла к ним погадать, а они мне сказали, чтобы я возвращалась вечером. Они казались такими дружелюбными, такими замечательными…
Крин посмотрела на фургоны.
– Когда я пришла, они все сидели вокруг костра. Они пели мне песни. Старуха налила мне чаю. Я даже не подумала… ну, в смысле… она была совсем как моя бабушка.
Она бросила взгляд на труп старухи и снова отвернулась.
– А дальше ничего не помню. Я очнулась в темноте, в одном из этих фургонов. Я была связана, и…
Голос у нее слегка сорвался, она рассеянно потерла запястья. И оглянулась на палатку.
– Элли, наверно, тоже так пригласили.
Я закончил клеймить их руки. Я собирался заклеймить и лица тоже, но железо калилось медленно, и меня уже тошнило от этой работы. Я всю ночь не спал, и гнев, который так жарко пылал прежде, вспыхнув в последний раз, угас окончательно. Мне сделалось холодно и тоскливо.
Я указал на котелок с кашей, который снял с костра.
– Есть хочешь?
– Хочу, – сказала она, потом бросила взгляд на трупы. – Нет, не хочу.
– Я тоже. Ступай, буди Элли, поедем к вам домой.
Крин побежала в палатку. Когда она скрылась в палатке, я обернулся к ряду трупов.
– Никто не возражает, если я уйду из труппы? – спросил я.
Никто не возражал. И я ушел.
Глава 133Сны
У меня ушел час на то, чтобы загнать фургоны в самую гущу леса и спрятать их там. Я ликвидировал знаки эдема руэ и выпряг лошадей. Седло нашлось только одно, так что на двух других лошадей я навьючил припасы и прочее движимое имущество, какое нашел.
Когда я вернулся с лошадьми, Крин с Элли уже ждали меня. Точнее, ждала одна Крин. Элли просто стояла рядом с отсутствующим лицом и пустыми глазами.
– Верхом ездить умеешь? – спросил я Крин.
Она кивнула, и я вручил ей повод оседланной лошади. Она вставила ногу в стремя, остановилась, покачала головой и медленно поставила ногу на землю.
– Я пешком пойду.
– Как думаешь, Элли удержится в седле?
Крин оглянулась на блондинку. Одна из лошадей с любопытством ткнула ее мордой – та никак не отреагировала.
– Возможно. Но, думаю, ей от этого будет плохо. После…
Я понимающе кивнул.
– Значит, пойдем пешком все вместе.
– Что лежит в сердце летани? – спросил я у Вашет.
– Успех и правое дело.
– А что важнее, успех или правота?
– Это одно и то же. Если поступать хорошо, успех придет.
– Но ведь иные могут преуспеть, поступая дурно, – заметил я.
– Дурные поступки никогда не ведут к успеху, – твердо сказала Вашет. – Если человек поступает дурно и преуспевает, это не путь. Без летани не бывает истинного успеха.
– Сударь! – окликнули меня. – Сударь!
Мой взгляд сфокусировался на Крин. Волосы у нее растрепались на ветру, юное лицо выглядело усталым. Она робко смотрела на меня.
– Сударь, уже темнеет…
Я огляделся и увидел, что с востока наползают сумерки. Я смертельно устал и задремал на ходу после того, как мы в середине дня устроили привал, чтобы пообедать.
– Крин, зови меня просто Квоут. Спасибо, что дернула меня. А то я задумался.
Крин набрала хворосту и развела костер. Я расседлал лошадей, накормил и почистил их. Я потратил несколько минут на то, чтобы поставить палатку. Обычно я не обременял себя такими вещами, но на лошадях место было, а я подозревал, что девушки не привыкли ночевать под открытым небом.
Управившись с палаткой, я сообразил, что захватил всего одно запасное одеяло. А ночь обещала быть холодной, если я в этом что-нибудь смыслю.
– Ужин готов! – окликнула Крин. Я забросил в палатку оба одеяла, свое и запасное, и вернулся к костру. Она неплохо использовала то, что было. Картофельный суп с грудинкой и поджаренным хлебом. Еще на углях пеклась зеленая летняя тыковка.
Меня тревожила Элли. Она весь день вела себя одинаково: безучастно шагала вперед, не говоря ни слова и не отвечая, когда я или Крин обращались к ней. Она провожала взглядом то, что видела, но мысли в ее глазах не было. Мы с Крин на собственном горьком опыте убедились, что, если ее предоставить самой себе, она либо остановится, либо свернет с дороги, если что-нибудь привлечет ее внимание.
Когда я сел, Крин вручила мне миску и ложку.
– Вкусно пахнет! – похвалил я.
Она слабо улыбнулась и налила вторую миску, для себя. Принялась было наливать третью, потом остановилась, сообразив, что Элли сама есть не может.
– Элли, хочешь супу? – спросил я как ни в чем не бывало. – Пахнет вкусно!
Она тупо сидела у костра, глядя в никуда.
– А моего супу хочешь? – спросил я, словно это было самым естественным делом на свете. Я подсел поближе и подул на ложку, чтобы остудить суп. – Давай-ка, ешь!
Элли механически проглотила суп и слегка повернула голову в мою сторону, за ложкой. В ее глазах отражались пляшущие языки пламени. Глаза были как окна опустевшего дома.
Я подул на вторую ложку и протянул ее белокурой девушке. Рот она открыла, только когда ложка ткнулась ей в губы. Я вытянул шею, пытаясь разглядеть что-нибудь за пляшущими бликами огня, отчаянно надеясь увидеть хоть что-нибудь. Что угодно.
– А дома тебя небось зовут просто Эл, да? – спросил я тоном дружеской болтовни. Я посмотрел на Крин. – Как уменьшительное от Элли?
Крин беспомощно пожала плечами.
– Мы с ней особо не дружили. Просто Элли Энвотер. Дочка мэра.
– Путь мы сегодня прошли неблизкий, – продолжал я тем же непринужденным тоном. – Как твои ноги, Крин?
Крин смотрела на меня своими серьезными темными глазами.
– Натерла немного.
– И я тоже. Жду не дождусь, чтобы скинуть башмаки. Эл, а ты как, ноги не натерла?
Ответа не было. Я скормил ей еще ложку.
– И еще день был довольно жаркий. А вот ночью прохладно будет. Как раз самое оно спать в такую погоду. Правда, хорошо, да, Эл?
Ответа не было. Крин по-прежнему смотрела на меня через костер. Я сам отхлебнул супу.
– Правда, очень вкусно, Крин, – честно сказал я и снова обернулся к безучастной девушке. – Знаешь, Эл, хорошо, что у нас есть Крин, чтобы готовить. А то все, что готовлю я, на вкус выходит совсем как конский навоз.