Я пробудился. Я лежал на спине, охваченный ужасом, не понимая, где кончается мой сон и начинается явь. Несколько секунд спустя я понял, в чем дело. Эл выползла из палатки и свернулась клубком, прижавшись ко мне. Она уткнулась лицом мне в грудь, ее рука отчаянно цеплялась за мой локоть.
– Нет, нет! – всхлипывала она. – Нет, нет, нет, нет, нет!
Потом голос у нее пресекся, но тело содрогалось от беспомощных рыданий. Моя рубашка промокла от горючих слез. Она расцарапала мне руку до крови.
Я принялся бормотать что-то утешающее и гладить ее по голове. Много времени спустя она затихла и в конце концов погрузилась в тяжелое забытье, по-прежнему крепко цепляясь за меня.
Я лежал совершенно неподвижно, боясь разбудить ее неосторожным движением. Зубы у меня были стиснуты. Я думал об Аллеге, Отто и остальных. Я вспоминал кровь, вопли, запах горелой кожи. Я вспоминал все это и мечтал о том, чтобы сделать с ними что-нибудь похуже.
Больше мне кошмары не снились. Временами я думаю об Аллеге – и улыбаюсь.
На следующий день мы добрались до Левиншира. Эл пришла в себя, но по-прежнему оставалась молчаливой и отстраненной. Однако теперь дело пошло быстрее, особенно после того, как девушки решили, что достаточно оправились и могут по очереди ехать верхом на Серой.
Прежде чем устроить полуденный привал, мы миновали шесть миль, и девушки мало-помалу начали приходить в возбуждение, узнавая знакомые места. Холмы на горизонте. Кривое дерево у дороги.
Но по мере того как мы приближались к Левинширу, они становились все тише.
– Он вон за тем холмом, – сказала Крин, слезая с кобылы. – Садись теперь ты, Эл.
Эл посмотрела на нее, на меня, на свои ноги. Она покачала головой.
Я посмотрел на них.
– С вами все в порядке?
– Папа меня убьет…
Крин говорила почти шепотом, на ее лице отражался неподдельный страх.
– Сегодня твой папа будет одним из счастливейших людей на свете, – сказал я. Потом решил, что лучше быть честным. – Может, он, конечно, и рассердится тоже. Но только потому, что последние восемь дней он не находил себе места от страха.
Крин это, похоже, слегка успокоило, но Эл разрыдалась. Крин обвила ее руками и зашептала что-то ласковое.
– Никто на мне не женится! – всхлипывала Эл. – Я же должна была выйти замуж за Джейсона Уотерсона, помогать ему держать лавку. А теперь он на мне не женится! И никто не женится!
Я посмотрел на Крин и увидел в ее влажных глазах тот же страх. Но у Крин глаза были злые, в то время как в глазах Эл застыло отчаяние.
– Мужчина, который так считает, – просто дурак! – сказал я, вложив в свой голос всю убежденность, какую сумел найти в себе. – А вы слишком умные и красивые, чтобы выходить замуж за дураков.
Эл это как будто немного утешило. Она уставилась на меня, как будто искала что-то, во что можно верить.
– Нет, правда, – сказал я. – Все, что случилось, – не ваша вина. Постарайтесь этого не забывать в следующие несколько дней.
– Ненавижу их!!! – бросила Эл, изумив меня этой внезапной вспышкой ярости. – Ненавижу мужиков!!!
Она стиснула поводья Серой так, что костяшки побелели. Лицо у нее исказилось, превратившись в гневную маску. Крин обняла Эл, но, когда она посмотрела на меня, я увидел, что в ее темных глазах молчаливо отражается то же чувство.
– Вы, конечно, имеете право их ненавидеть, – сказал я, испытывая такую ярость и беспомощность, как никогда в жизни. – Но ведь и я тоже мужик. Мы не все одинаковые.
Мы немного посидели там, в полумиле от городка. Попили водички, перекусили, чтобы успокоиться. А потом я повел их домой.
Глава 135Возвращение домой
Левиншир был городок небольшой. Там жило сотни две народу – сотни три, если считать с соседними хуторами. Когда мы приехали, было время обеда, и проселочная дорога, делящая городок пополам, была тиха и пустынна. Эл сказала мне, что ее дом на том конце городка. Я надеялся провести туда девушек так, чтобы их никто не заметил. Они были измученные и усталые. Меньше всего им сейчас было нужно встретиться с толпой судачащих соседей.
Но увы, не сложилось. Мы дошли до середины дороги, когда в одном окошке что-то мелькнуло. Женский голос вскричал: «Эл!», и через десять секунд из всех дверей хлынули люди.
Проворней всего оказались женщины, и не прошло и минуты, как девушек плотным кольцом окружили десяток теток, гомонящих, плачущих и обнимающихся. Девушки, похоже, не возражали. Может, оно и к лучшему. Теплый прием должен помочь им оправиться.
Мужчины держались в стороне, понимая, что в таком деле от них толку мало. Большинство из них глазели с порога или с крыльца. Человек шесть-восемь вышли на улицу и, не торопясь, наблюдали за развитием событий. Это были люди осторожные, крестьяне и друзья крестьян. Они знали по имени всех, кто живет на десять миль в округе. В таких городках, как Левиншир, чужих нет – я был единственным.
Никто из мужчин не был близким родственником девушек. А даже если и был, они понимали, что в течение ближайшего часа, а может, и ближайшего дня к ним не подберешься. Так что они предоставили всё своим женам и сестрам. Поскольку больше им заняться было нечем, они мимоходом окинули взглядом лошадей и воззрились на меня.
Я поманил к себе мальчонку лет десяти:
– Ступай, скажи мэру, что его дочка вернулась. Бегом!
Мальчишка сорвался с места, подняв облако дорожной пыли, замелькали босые пятки.
Мужчины медленно стягивались поближе ко мне: недавние события вдесятеро усилили их природное недоверие к чужим. Парнишка лет двенадцати был не так осторожен, как прочие, и подошел ко мне вплотную, разглядывая мой меч и мой плащ.
– Тебя как звать? – спросил я.
– Пит.
– Пит, ты верхом ездить умеешь?
Малый обиделся.
– А то!
– Где хутор Уокеров, знаешь?
Он кивнул.
– Туда, на север, в двух милях по дороге на мельницу.
Я шагнул в сторону и вручил ему поводья чалого.
– Поезжай, скажи, что их дочка вернулась. И отдай коня, пусть на нем сюда и приедут.
Он очутился в седле прежде, чем я успел предложить подсадить. Я не отпускал поводья, пока не подтянул стремена: убьется еще по дороге.
– Если смотаешься туда и обратно, не свернув шею ни себе, ни моей лошади, получишь пенни, – сказал я.
– Два пенни! – потребовал он.
Я расхохотался. Он развернул коня и умчался.
Мужчины тем временем подтянулись ближе, окружив меня неплотным кольцом.
Высокий лысеющий мужик с хмурой рожей и седеющей бородой, похоже, взял на себя роль главного.
– А ты кто такой? – осведомился он. Его тон говорил яснее слов: «А ты что за хрен с бугра?»
– Квоут, – любезно ответил я. – А ты?
– По-моему, это не твое дело, – проворчал он. – Зачем пожаловал?
«Какого черта ты сюда приперся, да еще с нашими девками?»
– Матерь Божия, Сет, – сказал ему мужик постарше. – Тебе Бог ума дал меньше, чем собаке. Не стоит так говорить с…
– А ты поперек меня не влазь, Бенджамин! – ощетинился хмурый. – Что мы, права не имеем знать, кто он таков?
Он повернулся ко мне и вышел на несколько шагов вперед всех прочих.
– Ты – из тех ублюдков-комедиантов, что тут давеча проезжали?
Я покачал головой, стараясь выглядеть безобидным.
– Нет.
– А по-моему, да! По-моему, ты как раз сильно смахиваешь на этих эдема руэ! Зыришь по-ихнему.
Стоящие вокруг мужики вытянули шеи, чтобы заглянуть мне в лицо.
– Господи, Сет! – снова вмешался старик. – Среди них не было ни одного рыжего. Такую шевелюру, да не запомнить! Не из ихних он.
– И зачем бы мне привозить их обратно, если бы я был одним из тех, кто их увез? – заметил я.
Мужик помрачнел еще сильнее и снова принялся наступать на меня.
– Что, малый, умничать вздумал? Может, думаешь, мы тут дурные все? Решил, что если привезешь их взад, то получишь награду и погони за вами больше не будет?
Он теперь стоял почти на расстоянии вытянутой руки, и рожа у него была свирепая.
Я огляделся и увидел тот же гнев на лицах всех прочих мужчин, что стояли вокруг. Это был тот гнев, что мало-помалу накипает в сердцах добрых людей, жаждущих справедливости и не способных ее обрести, а оттого рвущихся отомстить первому, кто попадется под руку.
Я попытался придумать способ разрядить ситуацию, но прежде, чем я нашелся, услышал у себя за спиной резкий возглас Крин:
– Сет! А ну, отойди от него!
Сет замялся. Он уже тянул ко мне руки.
– Ну…
Крин уже шла на него. Группка женщин расступилась, пропуская ее, но по-прежнему стояла тесно.
– Он же нас спас, Сет! – заорала она. – Ты, тупой дерьмоед, спас он нас, понял?! А вы все где были, черт вас возьми? Почему вы не попытались нас выручить?
Сет отступил от меня. На его лице боролись гнев и стыд. Гнев взял верх.
– Мы попытались! – рявкнул он. – Под Билом убили коня, ему раздавило ногу. Джима пырнули ножом в руку, старый Каппер до сих пор в себя не пришел, так его отколошматили. Они нас едва не убили!
Я снова огляделся по сторонам и увидел гнев на лицах мужчин. Теперь я видел его подлинную причину. Бессилие, которое они ощущали, не в силах защитить свой городок от бесчинств фальшивой труппы. Они не смогли отстоять дочерей своих друзей и соседей, и им было стыдно.
– Плохо, значит, пытались! – с жаром бросила Крин. Глаза у нее горели. – А вот он сумел нас спасти, потому что он настоящий мужчина! Не то что вы, которые бросили нас умирать!
Молодой человек слева от меня, крестьянин лет семнадцати, не сдержал гнева.
– Ничего бы этого не случилось, кабы ты не бегала за ними, как эдемская шлюха!
Я сломал ему руку прежде, чем сообразил, что делаю. Он с воплем рухнул на землю.
Я взял его за шкирку и поставил на ноги.
– Как твое имя? – рявкнул я ему в лицо.
– Рука, рука! – заохал он. Глаза у него начали закатываться.
Я тряханул его, как тряпичную куклу.