— Мне говорили, что я задаю слишком много вопросов, — сказал я. — И здесь я старался вести себя несколько осмотрительнее.
Вашет подалась вперед, внезапно став очень деловитой.
— Ты знаешь то, чего тебе знать не следует. Шехин не против того, чтобы ты знал летани, хотя другие считают иначе. Однако, что касается нашего кетана, существует соглашение. Это не для варваров. Это только для адемов, и только для тех, кто идет путем меч-дерева.
— Шехин рассудила так, — продолжала Вашет. — Если ты станешь частью школы, ты станешь частью Адемре. Если ты часть Адемре, значит, ты уже не варвар. А если ты уже не варвар, значит, тебе можно все это знать.
Некая логика в этом была, хотя и весьма изощренная.
— А это значит, что и Темпи не поступил дурно, взявшись меня учить.
Она кивнула.
— Именно. Получится, что он не приволок домой непрошеного щенка, а вернул в стадо заблудившегося ягненка.
— А обязательно надо быть либо ягненком, либо щенком? — вздохнул я. — Как-то это унизительно.
— Ты дерешься как щенок, — сказала она. — Восторженно и неуклюже.
— Но ведь я уже часть школы, разве нет? — спросил я. — Ведь ты учишь меня, в конце концов.
Вашет покачала головой.
— Ты живешь в школе и ешь нашу еду, но это еще не делает тебя учеником. Многие дети изучают кетан в надежде вступить в школу и когда-нибудь облачиться в алое. Они живут и учатся вместе с нами. Они в школе, но не часть школы, если ты понимаешь, о чем я.
— Мне кажется странным, что столь многие хотят быть наемниками, — сказал я как можно мягче.
— Ну, ты-то вон как рвался! — сказала она довольно резко.
— Я рвался учиться, — сказал я, — а не вести жизнь наемника. Ты только не обижайся…
Вашет покрутила головой, разминая шею.
— Это все твой язык, он тебе мешает. В варварских землях наемники принадлежат к низшему слою общества. Неважно, насколько человек туп или бестолков, он всегда может взять дубинку и заработать полпенни в день, сопровождая караван. Верно?
— Ну, этот образ жизни привлекает грубых людей, — сказал я.
— Мы не такие наемники. Нам платят деньги, но мы выбираем, за какую работу браться, за какую нет.
Она помолчала.
— Если ты сражаешься ради своего кошелька, ты наемник. А как называется, когда ты сражаешься из долга перед родиной?
— Солдат.
— А ради закона?
— Констебль либо пристав.
— А ради собственной репутации?
Тут мне пришлось призадуматься.
— Ну… может быть, дуэлянт?
— А если ради блага людей?
— Амир, — ответил я, не раздумывая.
Она склонила голову набок.
— Интересный выбор!
Вашет протянула руку, гордо демонстрируя свой алый рукав.
— Нам, адемам, платят за то, что мы охраняем, преследуем, защищаем. Мы сражаемся за свою родину, свою школу и свою репутацию. И за летани. С летани. В рамках летани. По-адемски тот, кто носит алое, зовется кетхан.
Она посмотрела на меня.
— И этим очень гордятся.
— То есть стать наемником означает занять очень высокое положение в обществе адемов, — сказал я.
Она кивнула.
— Но варвары не знают этого слова и не поняли бы его, даже если бы знали. Так что приходится обходиться словом «наемник».
Вашет вырвала из земли два длинных пучка травы и принялась вить из них веревку.
— Вот почему Шехин нелегко было принять решение. Ей следовало уравновесить то, что правильно, и то, как будет лучше для ее школы, при этом принимая во внимание благо всего пути меч-дерева. И, вместо того чтобы принять опрометчивое решение, она ведет игру, требующую терпения. Лично я думаю, она надеется, что проблема разрешится сама собой.
— Это каким же образом? — спросил я.
— Ты мог сбежать, — коротко ответила она. — Многие думали, что ты так и поступишь. Если бы я решила, что учить тебя не стоит, это тоже избавило бы ее от необходимости выбора. А то еще ты мог бы погибнуть или стать калекой в процессе обучения.
Я уставился на нее.
Она пожала плечами.
— Бывают же несчастные случаи. Нечасто, но бывают. И будь твоей наставницей Карсерет…
Я поморщился.
— Но как же официально стать частью школы? Надо пройти какие-нибудь испытания?
Она покачала головой.
— Для начала за тебя кто-нибудь должен поручиться, сказать, что ты достоин вступить в школу.
— Темпи? — спросил я.
— Кто-то, чье мнение имеет вес, — уточнила она.
— То есть ты, — медленно произнес я.
Вашет ухмыльнулась, потерла крыло своего сломанного носа, потом указала на меня.
— Надо же, со второй попытки! Да, если ты когда-нибудь достигнешь такого уровня, чтобы мне не пришлось тебя стыдиться, я поручусь за тебя и ты сможешь пройти испытание.
Она продолжала сплетать стебли травы. Ее руки монотонно двигались, выплетая сложный узор. Я никогда прежде не видел, чтобы кто-то из адем вертел что-то в руках во время разговора. Ну да, конечно: им же надо, чтобы одна рука все время была свободна для жестов.
— Если ты выдержишь испытание, ты перестанешь быть варваром. Темпи будет оправдан, и все, довольные, разойдутся по домам. Разумеется, за исключением тех, кто останется недоволен.
— А если не выдержу? — спросил я. — Или ты решишь, что я недостоин его пройти?
— Ну, тогда все будет гораздо сложнее…
Она поднялась на ноги.
— Пошли, Шехин хотела с тобой поговорить. Невежливо заставлять ее ждать.
Вашет привела меня обратно к приземистым каменным строениям. Увидев их впервые, я вообразил, будто они и есть город. Теперь я знал, что это школа. Группка зданий представляла собой крошечный Университет, только тут не было строгого, раз навсегда заведенного распорядка, к которому я привык.
И системы официальных рангов здесь тоже не было. С теми, кто носил алое, обращались почтительно, а Шехин явно была тут главной. В остальном же у меня сложилось лишь смутное представление о какой-то неписаной иерархии. Темпи тут явно стоял довольно низко и не пользовался особым уважением. А Вашет была достаточно важной и почитаемой персоной.
Когда мы пришли, Шехин выполняла кетан. Я молча смотрел, как она движется — со скоростью меда, растекающегося по столу. Выполнять кетан чем медленней, тем труднее, однако Шехин делала все безукоризненно.
Ей потребовалось полчаса, чтобы закончить комплекс, потом она отворила окно. Порыв ветра принес в комнату сладкий аромат летней травы и шум листвы.
Шехин села. Дышала она ровно, хотя ее кожа была влажной от пота.
— Говорил ли тебе Темпи о девяноста девяти рассказах? — спросила она без всякого вступления. — Об Аэте, о том, откуда взялись адемы?
Я покачал головой.
— Это хорошо, — сказала Шехин. — Ему неуместно рассказывать такие вещи, и он не сумел бы сделать это как следует.
Она взглянула на Вашет.
— Как продвигается язык?
— Для языка — довольно быстро, — ответила та. Однако…
— Хорошо, — сказала Шехин, перейдя на четкий атуранский с легким акцентом. — Тогда я расскажу об этом так, чтобы меньше приходилось останавливаться и оставить меньше места недопониманию.
Я изо всех сил постарался правильно сделать жест «почтительная благодарность».
— Это случилось много-много лет назад, — торжественно начала Шехин. — До того, как появилась эта школа. До того, как возник путь меч-дерева. До того, как адемы впервые услышали о летани. Это история о том, как все это возникло.
В первой школе адемов учили не мечу. Как это ни удивительно, основал ее мужчина по имени Аэте, который стремился в совершенстве овладеть луком и стрелами.
Шехин прервала свою повесть и пустилась в объяснения:
— Тебе следует знать, что в те времена луком пользовались очень многие. Искусство стрельбы из лука ценилось высоко. Мы были пастухами, и нас часто донимали недруги, и лук был лучшим способом себя защитить, какой мы знали.
Она откинулась на спинку стула и продолжала:
— Аэте не собирался создавать школу. В те времена не было школ. Он просто стремился улучшить свое мастерство. Он направил на это всю свою волю и в конце концов научился сбивать яблоко с дерева на расстоянии тридцати метров. Он принялся упражняться еще и научился гасить стрелой горящую свечу. Вскоре единственной мишенью, которая была ему не по силам, сделался кусок шелка, свободно развевающийся на ветру. Аэте упорствовал до тех пор, пока не научился предугадывать любой порыв ветра, и, овладев этим умением, он отныне бил без промаха.
Слухи о его даровании расходились все дальше, и к нему стали приходить люди. Среди них была молодая женщина по имени Рете. Поначалу Аэте сомневался, хватит ли ей сил натягивать лук. Однако вскоре она уже считалась лучшей его ученицей.
Как я уже сказала, это было много лет назад и за много километров отсюда. В те дни у адемов не было руководящей нами летани, и оттого времена были грубые и кровавые. В те дни нередко случалось, что адемы убивали адемов из гордости, или в ссоре, или затем, чтобы показать свое мастерство.
Поскольку Аэте был величайшим из лучников, многие бросали ему вызов. Но трудно ли попасть в человека тому, кто способен прострелить шелковый платок, реющий на ветру? Аэте убивал их легко, как колосья скашивал. На поединок он брал с собой только одну стрелу и говорил, что если ему не хватит одной стрелы, то и поделом ему, пусть убивают.
Аэте мужал, и слава его росла. Он пустил корни и основал первую из адемских школ. Шли годы, он воспитал немало адемов, смертоносных, как кинжалы. Сделалось известно, что, если дать ученикам Аэте три стрелы и три монеты, трое твоих худших врагов никогда более тебя не потревожат.
И вот школа стала богата, знаменита и горда. И Аэте тоже.
И тут-то к нему явилась Рете. Рете, лучшая его ученица. Рете, что стояла ближе всего к его уху и к его сердцу.
Рете заговорила с Аэте, и они не сошлись во мнениях. Потом они заспорили. Потом принялись кричать так громко, что вся школа слышала это сквозь толстые каменные стены.