Жующий Симмон пожал плечами и сделал некий жест ложкой, который, видимо, означал, что он не обижен.
— Ты бы лучше не наряжался, как павлин, — сказал Манет. — Снимай шелка, когда идешь на экзамен.
— То есть как это? — вопросил Совой, снова вспыхивая гневом. — Я должен унижаться? Посыпать голову пеплом? Рвать на себе одежду? — По мере нарастания злости его мелодичный акцент становился все более отчетливым. — Нет. Ни один из них не лучше меня. Мне нет нужды кланяться.
За столом наступила неловкая тишина. Я заметил, что немало студентов наблюдает за представлением из-за ближних столов.
— Хилта тиам, — продолжал Совой. — Нет ничего в этом месте, что не заслужило бы моей ненависти. Погода у вас буйная и первобытная, религия варварская и ханжеская. Ваши шлюхи невежественны и невоспитанны. А язык ваш едва способен выразить, насколько это жалкое место…
Голос Совоя становился все тише, и наконец он уже будто разговаривал сам с собой.
— Мои корни уходят в глубь веков на пятьдесят поколений, они старше деревьев и камней. И я докатился до такого. — Он подпер подбородок ладонями и воззрился на свой поднос. — Ячменный хлеб. Боги свидетели, человек создан, чтобы есть пшеницу.
Я наблюдал за ним, жуя свежий ячменный хлеб — божественно вкусный.
— Не знаю, о чем я думал, — внезапно сказал Совой, вскакивая. — Я не могу так жить.
И он унесся прочь, оставив поднос на столе.
— Вот это Совой, — непринужденно сказал мне Манет. — Не худший в своем роде, хотя обычно до такого он не допивается.
— Он модеганец?
Симмон рассмеялся:
— Большего модеганца, чем Совой, не найти.
— Не стоило заводить его, — сказал Вилем Манету.
Из-за акцента я не мог понять, упрекает ли он старого студента, но его темное сильдийское лицо выказывало явный укор. Я догадался, что он, будучи иностранцем, сочувствует Совою в привыкании к языку и культуре Содружества.
— У Совоя действительно трудные времена, — поддержал его Симмон. — Помните, как ему пришлось отпустить своего слугу?
Манет, жуя, закатил глаза и изобразил обеими руками игру на воображаемой скрипке. На лице его не отражалось никакого сочувствия.
— В этот раз ему пришлось продать кольца, — заметил я. Вилем, Симмон и Манет повернулись ко мне с любопытством. — У него на пальцах были бледные полоски, — объяснил я, подняв руку для наглядности.
Манет оглядел меня внимательнее.
— Неплохо! Наш новый студент, похоже, умен со всех сторон. — Он повернулся к Вилему и Симмону. — Парни, у меня есть настроение побиться об заклад. Ставлю две йоты, что юный Квоут попадет в арканум до конца своей третьей четверти.
— Три четверти? — удивленно пробормотал я. — Они сказали, я должен только подтвердить, что освоил основные принципы симпатии.
Манет мягко мне улыбнулся:
— Они всем это говорят. «Принципы симпатии» — один из предметов, через который надо продраться, чтобы тебя повысили до э'лира. — Он выжидающе повернулся к Виду и Симу: — Ну как? Две йоты?
— Я поспорю. — Вилем глянул на меня и, извиняясь, пожал плечами. — Без обид. Я играю на вероятность.
— А что ты будешь изучать? — спросил Манет, когда они ударили по рукам.
Вопрос застал меня врасплох.
— Все, наверное.
— Ты говоришь прямо как я тридцать лет назад, — ухмыльнулся Манет. — С чего собираешься начать?
— С чандриан, — сказал я. — Я хочу узнать о них все, что только возможно.
Манет нахмурился, потом расхохотался.
— Что ж, это замечательно. Сим здесь изучает фейри и пикси. Вил верит во всяких дурацких сильдийских духов неба и все такое. — Он смешно напыжился. — А я спец по бесам и шаркунам.
Я почувствовал, как мое лицо заливает горячая волна смущения.
— Господне тело, Манет, — оборвал его Сим. — Что тебе в голову ударило?
— Я только что поставил две йоты на мальчишку, который хочет изучать детские сказочки, — пробурчал Манет, тыкая в мою сторону вилкой.
— Он имел в виду фольклор. Вот что. — Вилем повернулся ко мне: — Ты хочешь работать в архивах?
— Фольклор — часть этого, да, — быстро увильнул я, радуясь возможности оправдаться. — Я хочу посмотреть, как сказки в различных культурах согласуются с теорией Теккама о семеричности в сюжетах.
Сим повернулся к Манету:
— Видишь? Чего ты сегодня такой дерганый? Когда ты в последний раз спал?
— Не разговаривай со мной в таком тоне, — буркнул Манет. — Я урвал пару часиков прошлой ночью.
— И какая это была ночь? — нажимал Сим.
Манет задумался, глядя на поднос:
— Поверженья?
Вилем потряс головой, пробормотав что-то на сиару.
Симмон выглядел испуганным:
— Манет, вчера было возжиганье. Неужели ты два дня не спал?
— Наверно, нет, — неуверенно сказал Манет. — Я всегда теряю счет времени во время экзаменов. Когда нет занятий, это ломает мне график. Кроме того, у меня идет проект в артной. — Он умолк, почесав лицо обеими руками, затем повернулся ко мне: — Они правы. Я немного не в себе сейчас. Теккамовская семеричность, фольклор и все такое. Слегка книжно для меня, но прекрасный предмет для изучения, я не хотел тебя обидеть.
— Да я не обиделся, — беспечно сказал я и кивнул на поднос Совоя. — Двиньте-ка это сюда. Если наш благородный товарищ не собирается возвращаться, я заберу его хлеб.
После того как Симмон сводил меня записаться на предметы, я направился в архивы, горя желанием посмотреть на них после стольких лет мечтаний.
На этот раз, когда я вошел в архивы, за столом сидел юноша дворянского вида. Он постукивал пером по листку бумаги, носящему следы многократного переписывания и зачеркивания. Когда я подошел, юноша сердито нахмурился и зачеркнул еще одну строку. Его лицо было просто создано, чтобы хмуриться, а мягкие бледные руки, ослепительно белая льняная рубашка и ярко окрашенный синий жилет просто-таки благоухали богатством. Некая часть меня, не так давно сбежавшая из Тарбеана, зачесалась проверить его карманы.
Юноша еще несколько секунд постучал пером, потом с чрезвычайно раздраженным вздохом отложил его.
— Имя, — сказал он, не поднимая глаз.
— Квоут.
Он пролистал журнал, нашел нужную страницу и нахмурился.
— Тебя нет в книге. — Он коротко взглянул на меня, снова нахмурился и вернулся к стишку, над которым трудился. Поскольку я не собирался уходить, юноша махнул пальцами, словно отгоняя жука. — Свободен, проваливай.
— Я только что…
Он снова взялся за перо.
— Слушай, — сказал он медленно и раздельно, словно объясняя дураку. — Тебя нет в книге. — Он театрально показал обеими руками на журнал, потом на двери: — Ты не пройдешь внутрь. Точка.
— Я только что прошел экзамены…
Дворянчик воздел и уронил руки в бешенстве.
— Тогда конечно тебя нет в книге.
Я порылся в кармане в поисках своей приемной карточки.
— Магистр Лоррен сам мне это дал.
— Да пусть он тебя хоть на спине сюда притащит, — отмахнулся благородный невежа, аккуратно обмакивая перо в чернильницу. — Хватит тут тратить мое время. У меня есть дела.
— Тратить твое время? — взвился я, потеряв терпение. — Да ты хоть представляешь, через что я прошел, чтобы попасть сюда?
Он поднял глаза на меня, его лицо внезапно стало глумливым.
— Ну-ка дай угадаю, — сказал он, положив ладони на стол и поднимаясь на ноги, — Ты всегда был сообразительнее других детишек в Трахогрязках, или из какой ты там загаженной дыры. Твое умение читать и считать повергало деревенских в священный трепет.
Я услышал, как за моей спиной открылась и затворилась наружная дверь, но наглец не обратил на это никакого внимания. Обойдя стол, он облокотился на него и продолжал:
— Твои родители поняли, что ты особенный, за пару лет скопили денег и купили тебе пару башмаков, а свиную попойку перешили в рубашку, — Он протянул руку, чтобы пощупать ткань моей новой рубахи, — Это заняло месяцы ходьбы, сотни километров тряски на телегах, запряженных мулами. Но в конце концов… — Он широко развел руки: — Хвала Тейлу и всем его ангелам! Ты здесь — с горящими глазами и полный мечтаний!
Я услышал смех и, обернувшись, увидел двух мужчин и молодую женщину, вошедших посреди его тирады.
— Господне тело, Амброз. Что тебя так взбеленило?
— Проклятые первочетвертники, — проворчал Амброз, направляясь обратно к своему месту за столом. — Заваливаются сюда, одетые в груду лохмотьев, и ведут себя так, словно они здесь хозяева.
Трое вошедших направились к двери с пометкой «Хранилище». Я изо всех сил постарался подавить горячий прилив смущения, когда они оглядели меня с головы до ног.
— Так мы идем вечером в «Эолиан»?
Амброз кивнул:
— Конечно. Шестой колокол.
— Ты не собираешься проверить, есть ли они в книге? — спросил я, когда за ними закрылась дверь.
Амброз повернулся ко мне с широкой, раздраженной и уж никак не дружеской улыбкой.
— Слушай, я дам тебе бесплатный совет. У себя дома ты был чем-то особенным. Здесь ты просто еще один наглый мальчишка. Так что обращайся ко мне «ре'лар», отправляйся обратно на свою койку и благодари того языческого бога, которому молишься, что мы не в Винтасе. Мы с отцом приковали бы тебя к столбу, как бешеную собаку.
Он пожал плечами:
— Ну или не уходи. Оставайся здесь. Закати сцену. Залейся слезами. Еще лучше, набросься на меня с кулаками. — Амброз улыбнулся. — Я дам тебе подзатыльник и выведу отсюда за ухо.
Он взял перо и вернулся к тому, что писал.
Я ушел.
Вы можете подумать, что эта стычка обескуражила меня и привела в уныние. Что я почувствовал себя преданным, а мечты моего детства об Университете были жестоко разбиты.
Совсем наоборот: это придало мне уверенности. Я чувствовал себя несмело, пока Амброз не показал мне, в своей неповторимой манере, что нет большой разницы между Университетом и улицами Тарбеана. Не важно, где ты находишься, — люди по большому счету везде одинаковые.
Кроме того, злость согревает ночами, а уязвленная гордость может подвигнуть человека на отчаянные подвиги.