А Дельфера очутилась в самом войске. Нарушение законов предков! Позор! Наследник страшился слухов, разговоров – всего, что грозило его авторитету, и оттого прятал жену в повозке, хотя об этом знала уже вся армия.
Однако солдаты слишком любили своего полководца: он принес им блестящую победу под Хал-мо-Готреном – и были уверены – так будет и на этот раз. И войско, сделавшись сплоченнее после нападения на обоз, ползло по равнине.
Так прошло несколько дней. Медленно, поскрипывая катились телеги; шли, лениво переставляя ноги, солдаты; сонные сомми тащили своих безжизненных седоков. Голая равнина наводила тоску, и все, истомившись, думали о встрече с людьми и о бое, как о благе. Вот тогда они разомнутся! С упертым упрямством паскаяки продвигались вперед к этому маячащему впереди счастью.
Удгерф полагал, что они достигнут северной границы Королевства Трех Мысов, где степи переходят в Жоговенские горы, через два месяца. В голове он уже набросал план будущего сражения. Все вырисовывалось очень точно: огромная равнина, разбросанные кое-где деревни – одну из них он сделает своим штабом. Удгерф живо представил, как двинется в атаку его пехота и кавалерия, как люди направят на них дракунов, как его лучники вскинут луки, расчертят небо линиями стрел… как откатятся к Форт-Брейдену жалкие корпуса отчаявшегося Иоанна, и как он, наследник Вахспандии, встретится там с Хамраком Великим, и обнимет его по-паскаячьи…
– Ваше высочество! – окрик сзади настиг его.
Принц обернулся – к нему бежал растрепанный паскаяк.
– Гонец из Вахспандии!
– Что? – Удгерф схватил поводья, и сомми под ним покорно замер.
Из плотно шагающей колонны показался паскаяк на взмыленном скакуне. Прорыв сквозь варварские позиции обошелся ему дорого, и он был в пути уже неделю. Припадая к шее животного, посланник приблизился к принцу.
– Ваше высочество, на Вахспандию напали! Хафродуг осажден… Полчища варваров окружили его со всех сторон… Король просит помощи. Вернуться… – последние слова он прохрипел, сползая с седла.
Стоявшие рядом солдаты подхватили его – вся рубаха посланника впереди была окровавлена.
Удгерф замахнулся палицей, обрушил удар на сомми, так, что слоноподобный ящер взревел, кинулся в поле. Принц все бил и бил его, и зверь в бешенстве метался по равнине.
Все планы рушились. Возвращаться! А победоносное шествие к Форт-Брейдену? Черт! Угораздило же Ульрига! Хафродуг осажден, и опять ему, принцу, придется принимать на себя основной удар, спасать отца. Непутевый кретин! Послал войска, а теперь требует их возвращения.
Удгерф несколько успокоился, опустил палицу. Надо было бесславно поворачивать назад, и теперь он освободит Хафродуг хотя бы для того, чтобы как следует поговорить с отцом.
Паскаяки двинулись восвояси, озлобленные, раздосадованные и напуганные. Что станет с их семьями, если свирепые варвары лесов и степные кочевники ворвутся в город? Но законы воинской чести запрещали говорить об этом, и все шли молча.
А через две недели в Форт-Брейден прискачет гонец, и после ночного совета Хамрак велит отступать…
Глава третья
Гостомысл Ужасный ожидал Удгерфа. Ссутулившись, бывший царь Слатии сидел перед хрустальным шаром, расположенным на подставке в форме лап дракона. В этом магическом кристалле колдун отмечал приближение войска принца и нередко заглядывал внутрь осажденной столицы, изучая её наводненные беженцами улочки.
Все шло хорошо, но странное чувство тяготило бессмертного. Он знал, что Хафродуг не выстоит и Ульриг вынужден будет капитулировать, но дальнейшее оставалось неизвестным даже ему. Гостомысл лишь смутно сознавал, что потом должно совершиться нечто ужасное, непредвиденное. И это непредсказуемое зло исходило от принца Удгерфа, наследника Вахспандии. Бессмертный не мог сказать, почему именно в молодом полководце он видел своего главного врага, но чувствовал это интуитивно, а потому не тратился на попытки взять Хафродуг штурмом, потому сидел в бездействии, наблюдая за принцем через магический кристалл.
Наследник шел…
Блуждающее холодное солнце тщетно прорывалось из-за свинцовых облаков, затянувших небо. Короткое северное лето кончилось.
По обеим сторонам дороги чернели пятна выгоревших полей, остовы домов. Злой ветер, забавляясь, хлопал повисшей на одной петле дверью, и одинокий звук разносился далеко по равнине. Тоской веяло от разрушенных, покинутых жителями деревень.
С утра пошел снег, сначала похожий на дождь, превратившийся к полудню в сплошную белую завесу. Крупные хлопья с остервенением устремлялись вниз. К ночи снегопад отступил. Небо стало совсем темным, а земля спокойной, заживо погребенной, закутанной в саван. Все застыло без движения, и тем страшнее казались черные балки разрушенных домов, торчащие из-под снега.
Показались три фигуры. Всадники в темноте сливались со своими конями. Они приостановились, будто прислушиваясь. Лица их были тусклыми, без кожи, с глубокими провалами глазниц, откуда торчали горящие глаза – скелеты.
Все было тихо, но главный поднял руку.
Издали донесся едва слышный шум. Скелеты вздрогнули: то, что находилось ещё очень далеко, медленно приближалось к ним и через некоторое время будет здесь. Дозорные, резко развернувшись, понеслись в противоположную сторону от звука. Пришпоривая лошадей, они призрачными тенями заскользили по безмолвной равнине, подстегиваемые страхом перед ползущей к ним смертью.
Сзади в нескольких ледах, проваливаясь в снег, шли молчаливые, грозные паскаяки. Весь день снежная буря мешала им идти, и они начали движение лишь ночью…
Вечер перешел в ночь. Свет луны, затянутой покрывалом туч, не разгонял мрака, опустившегося на равнину, лишь белел молодой снег.
Сидя на сомми, Удгерф задумчиво наблюдал, как зверь лениво передвигает лапы, оставляя глубокие, наполненные лиловыми тенями следы.
Кто-то осторожно подъехал сзади. Лошадь под ним жалась, робко пританцовывала. Принц не обратил внимания на всадника.
– Извини, – голос раздался совсем рядом.
Удгерф не ожидал его услышать, и, очнувшись, удивленно повернул голову к говорящему.
Было темно, но Удгерф узнал его. Принц ничего не сказал и, понурившись, продолжал смотреть на медленно поднимающиеся лапы сомми.
– Извини меня, если я повредила тебе. Я хотела как лучше.
– Ладно, – принц махнул рукой.
Он уже не злился: кто знает, что было бы с женой, останься она в столице.
Дельфера вздохнула, и принц увидел, как изменилось её лицо.
– Я рада. Я думала, ты не простишь меня.
– Сейчас не до тебя, есть дела куда важнее.
– Завтра сражение?
– Да.
– Я могу?.. Прости, забыла.
– Сейчас ты уже ничего не можешь. Сейчас даже я ничего не могу, – принц улыбнулся. – Все решено. Моя армия следует заранее установленным порядком. На рассвете мы, не останавливаясь, так же, как идем сейчас, атакуем варваров. – Он вдруг замолчал, недоверчиво взглянув на жену.
– Продолжай, продолжай. Очень интересно.
Удгерф кивнул, сознавая, что она лжет, но, следуя эгоистичному желанию ещё раз поделиться своими планами, он заговорил:
– Я знаю – в центре у них осадные орудия. Придется пустить кавалерию, раздавить. На левом крыле конница, колдуны – самые сильные отряды. Там же находится сам Гостомысл. Кстати, ты знаешь Гостомысла?
– Припоминаю что-то, – неловко начала Дельфера, боясь, что он махнет рукой, отвернется, сделается чужим.
Однако Удгерф продолжил:
– Гостомысл Ужасный – колдун, лучший из людей, бессмертный. О нем слагают легенды, о его стремительном взлете, о его блестящем кровавом правлении и низвержении. – Принц замолчал. – Но это не все. Высланные мною дозорные, рассказывают о том, что у них есть ещё один бессмертный необычайной силы. Но я ничего не знаю о нем. Паскаяки, понимающие язык варваров, говорят, что его зовут Чародеем…
Они ехали вперед по засыпанной снегом дороге, и войско следовало за ними, навстречу неприятелю, затаившемуся в темноте. Он рассказывал ей о тонкостях военной науки: кого лучше пускать на быстрых кочевников и как с меньшими потерями разбить варваров. А она, затаив дыхание, слушала его непонятную речь, боясь, что он прервется, и что она больше не услышит его голоса, что завтра его убьют.
Было очень рано и темно.
Варвары копошились у огромных осадных машин, очищая их от снега, оборачивая на юг, в сторону, откуда ждали Удгерфа. Кони, храпя, с трудом двигали массивные катапульты, и в такт каждому их шагу скрипели натянувшиеся канаты. Люди, выбиваясь из сил, помогали животным:
– Поднажми! Давай, давай, скотина!
– Халас! – кочевник, стоявший в стороне, вскинул руку.
Катапульта застыла.
– Пойдет.
Было морозно – вода в ведрах замерзла – но Анисим Вольфрадович по-прежнему оставался в одной рубахе, без шапки, и ветер ворошил его длинные спутанные волосы. Чародею было не холодно – мысль о предстоящем сражении согревала его, и он неотрывно глядел на гряду заснеженных холмов, откуда должны были показаться паскаяки.
Постепенно светлело, но солнца не было видно за тучами, поглотившими небо.
– Хей! Хей! – ветер донес крики дозорных.
Они стремительно вылетели из-за пушистого гребня холма, понеслись к лагерю.
Ветер, мчавшийся со склонов вслед за ними, поднял облака снега. Чародей уставился на белую завесу беснующихся хлопьев. Что-то необъятное, темное проступило из-за нее, вылилось на склоны.
– Да здравствует Ортаког! Айя! – Паскаяки кинулись в наступление.
– Гай! Гай! – несколько кочевников, вскочив на лошадей, устремились навстречу бегущим, но вдруг, не доезжая нескольких десятков шагов, выстрелили, круто развернулись, понеслись вдоль линии наступающих, посылая стрелы в орущий строй.
Осадные машины подняли фонтаны снега; варвары метнули дротики, кто-то упал. Но это не могло остановить людей-львов. Облепленные снегом, в изорванной дротиками одежде, они налетели на неприятеля…