– Надеюсь, он не откажется принести мне должные извинения?
– Разуверьтесь на этот счет. Коменж еще ни разу не произнес: «Я был не прав». В конце концов, он вполне порядочный человек и не откажет вам в удовлетворении.
Мержи стоило труда оправиться от волнения и принять равнодушный вид.
– Если мне было нанесено оскорбление, – сказал он, – он должен дать мне удовлетворение. Каково бы оно ни было, я сумею его потребовать.
– Превосходно, юный храбрец! Мне нравится ваша отвага, так как вам небезызвестно, что он лучший среди нас фехтовальщик. Черт возьми! Оружием владеет этот господин прекрасно. Он учился в Риме у Брамбиллы, и Жан Пти больше не хочет выступать против него.
При этих словах он внимательно всматривался в несколько бледное лицо де Мержи, которого тем не менее, по-видимому, больше волновало само оскорбление, чем страшили его последствия.
– Я охотно предложил бы вам свои услуги в этом деле в качестве секунданта, но, кроме того, что я завтра причащаюсь, я условился с господином де Рейнси и не могу обнажить шпагу ни против кого другого[33].
– Благодарю вас, сударь. Если дело обострится, моим секундантом будет мой брат.
– Капитан – большой знаток в подобного рода делах. А пока что я приведу вам сейчас Коменжа, чтобы вы с ним объяснились.
Мержи поклонился и, отвернувшись к стенке, стал обдумывать фразы для вызова и старался придать лицу подобающее выражение.
Вызов следует сделать с известной грацией, которая, как и многое другое, приобретается навыком. Наш герой в первый раз был в деле, поэтому он чувствовал себя в некотором замешательстве; но в данную минуту он боялся не столько удара шпаги, сколько каких-нибудь слов, которые не были бы достойны истинного дворянина. Только успел он составить в уме твердую и вежливую фразу, как барон де Водрейль тронул его за руку – и фраза сейчас же вылетела у него из головы.
Коменж со шляпой в руке отвесил ему учтиво-наглый поклон и заговорил медовым голосом:
– Вы желали говорить со мной, сударь?
От гнева кровь бросилась в лицо Мержи; он быстро ответил более твердым тоном, чем мог надеяться:
– Вы вели себя по отношению ко мне нагло, и я желаю получить от вас удовлетворение.
Водрейль одобрительно кивнул головой. Коменж выпрямился и, подбоченившись, что тогда считалось необходимым в подобных случаях, произнес очень серьезно:
– Вы являетесь «истцом», сударь, – следовательно, мне, как «ответчику», предоставляется право выбора оружия.
– Назовите, какое вам подходит.
Коменж с минуту как бы соображал.
– Длинная шпага, – сказал он, – хорошее оружие, но раны от нее могут обезобразить человека, а в нашем возрасте, – добавил он с улыбкой, – не очень приятно показываться своей любовнице со шрамом по самой середине лица. Рапира делает маленькую дырочку, но этого вполне достаточно (он опять улыбнулся). Итак, я выбираю рапиру и кинжал.
– Отлично, – ответил Мержи и хотел удалиться.
– Постойте! – закричал Водрейль. – Вы позабыли условиться о времени и месте.
– Все придворные дерутся обычно на Пре-о-Клер, – сказал Коменж, – и если у господина де Мержи нет в виду какого-нибудь другого излюбленного места…
– Хорошо, на Пре-о-Клер.
– Что касается времени… я не встану, по известным мне причинам, раньше восьми часов… Понимаете… Я сегодня не ночую дома и не смогу быть на Пре-о-Клер раньше девяти часов.
– Значит, в девять часов.
Посмотрев в сторону, Мержи заметил довольно близко от себя графиню де Тюржи, которая уже покинула капитана, оставив его в разговоре с другой дамой. Понятно, что при виде прекрасной виновницы этого опасного дела наш герой постарался придать своим чертам еще большее выражение торжественности и напускной беспечности.
– С некоторых пор, – сказал Водрейль, – в моду вошло драться в красных штанах. Если у вас их нет наготове, я пришлю пару сегодня вечером. Кровь на них не заметна, и это более опрятно.
– Я считаю это ребячеством, – заметил Коменж.
Мержи неловко улыбнулся.
– Итак, друзья мои, – сказал тогда барон де Водрейль, попавший, по-видимому, в свою стихию, – теперь дело только за тем, чтобы уговориться о секундантах и их помощниках[34] для вашей дуэли.
– Господин де Мержи – новичок при дворе, – сказал Коменж, – и ему, может быть, трудно будет найти двух секундантов; так что, снисходя к нему, я удовольствуюсь одним секундантом.
Мержи с некоторым усилием выдавил на губы подобие улыбки.
– Невозможно быть более любезным, – сказал барон. – Поистине, одно удовольствие иметь дело с таким покладистым человеком, как господин де Коменж.
– Так как вам понадобится рапира такой же длины, как моя, – продолжал Коменж, – я рекомендую вам Лорана под вывеской «Золотое солнце» на улице Феронри, он лучший оружейник в городе; скажите ему, что я послал вас к нему, и он все вам отлично устроит.
Сказав это, он повернулся на каблуках и с большим спокойствием снова вернулся к компании молодых людей, которую только что покинул.
– Поздравляю вас, господин Бернар, – сказал Водрейль, – вы отлично справились с вызовом. Уверяю вас – превосходно. Коменж не привык, чтобы с ним так разговаривали. Его боятся как огня, особенно с тех пор, как он убил большого Канийяка; потому что, убив два месяца тому назад Сен-Мишеля, он не стяжал себе особенной славы. Сен-Мишель не был очень искусным противником, меж тем как Канийяк убил уже пять-шесть господ, не получив ни одной царапины. Он изучал искусство в Неаполе, у Борелли, и говорят, что Ланзак, умирая, открыл ему секрет удара, которым он наделал столько бед. По правде сказать, – продолжал он, будто говоря сам с собой, – Канийяк обворовал церковь в Оксере и бросил наземь освященные дары; нет ничего удивительного, что его постигло наказание.
Хотя подробности эти нимало не занимали Мержи, он считал своим долгом поддерживать разговор, боясь, как бы в голову де Водрейля не закралось какого-нибудь подозрения, оскорбительного для его храбрости.
– К счастью, – сказал он, – я не обкрадывал никакой церкви и в жизни своей не прикасался к святым дарам, так что подвергаюсь меньшей опасности.
– Должен вам дать еще один совет. Когда вы скрестите оружие с Коменжем, берегитесь одной хитрости с его стороны, стоившей жизни капитану Томазо. Он воскликнул, что острие его шпаги сломалось. Томазо поднял свою шпагу над головой, готовясь встретить рубящий удар; но шпага у Коменжа была целехонька, ибо вошла по самую рукоятку в грудь Томазо, которую тот оставил незащищенной, не ожидая колющего удара… Но вы будете драться на рапирах, так что опасности меньше.
– Постараюсь сделать, что могу.
– Ах да, еще! Выбирайте кинжал с крепкой чашкой, что очень полезно для парирования. Видите этот шрам у меня на левой руке? Я получил его, так как однажды вышел без кинжала. У меня случилась ссора с молодым Талером, и из-за отсутствия кинжала я едва не лишился левой руки.
– А он был ранен? – спросил рассеянно Мержи.
– Я убил его с помощью обета, данного святому Маврикию, моему покровителю. Возьмите также с собой перевязок и корпии – они не помешают. Не всегда бываешь убит наповал. Хорошо бы также положить вам шпагу на алтарь во время обедни… Впрочем, вы – протестант… Еще одно слово… Не считайте, что менять место унижает достоинство; наоборот, заставьте его побегать; у него короткое дыхание; утомите его и, улучив подходящий момент, делайте выпад на славу, и он – конченый человек.
Он долго еще продолжал бы давать такие же прекрасные советы, если бы громкий звук рогов не возвестил, что король сел на лошадь. Двери в апартаменты королевы открылись, и их величества в охотничьих костюмах направились к крыльцу.
Капитан Жорж, только что оставивший свою даму, вернулся к брату и, хлопнув его по плечу, сказал с веселым видом:
– Вот счастливый бездельник! Посмотрите на этого маменькина сынка с кошачьими усиками! Стоило ему появиться, и все женщины сходят с ума по нему. Ты знаешь, что прекрасная графиня говорила со мной о тебе четверть часа? Ну, бодрись! Во время охоты скачи рядом с ней и будь как можно любезнее. Но что с тобой? Можно подумать, что ты болен! У тебя такое вытянутое лицо, будто у гугенотского священника, осужденного на костер. Полно, черт возьми, будь повеселее.
– Мне не очень хочется ехать на охоту, и я хотел бы…
– Если вы не примете участия в охоте, – тихо произнес барон де Водрейль, – Коменж подумает, что вы боитесь с ним встретиться.
– Идем! – сказал Мержи, проводя рукой по пылающему лбу.
Он рассудил, что лучше после окончания охоты рассказать брату о своем приключении. «Какой стыд, – подумал он, – если бы госпожа де Тюржи подумала, что я боюсь… если бы она решила, что мысль о предстоящей дуэли препятствует мне насладиться охотой!»
X. Охота
The very butcher of a silk button a duellist, a duellist; a gentleman of the very first house, of the first and second cause: ah! the immortal passado! the punto reverso!
Самый подлинный пронзатель шелковых пуговиц! Дуэлист! Дуэлист. Человек из самого что ни на есть первого дома. Вызывает на дуэль по первому и по второму пункту. О бессмертный passado! punto reverso!
Большое количество всадников и амазонок, богато одетых, суетились во дворе замка. Звук труб, лай собак, громкие шутки всадников – все это создавало шум, прелестный для охотничьего слуха и отвратительный для всякого другого человека.
Мержи машинально последовал за своим братом на двор и, сам не зная как, оказался около прекрасной графини, бывшей уже в маске, верхом на горячей андалусской лошади, которая била ногой о землю и нетерпеливо кусала удила; но даже на этой лошади, которая заняла бы собой всецело внимание обыкновенного всадника, она сидела спокойно, словно на кресле в своей комнате.