– Правда, с некоторого времени они задрали нос, – сказал Мерлен.
– Можно подумать, что они побили нас при Жарнаке и Монконтуре, так они чванятся и хорохорятся!
– Они бы хотели, – вставил трубач, – съесть окорок, а нам кость оставить.
– Пора, пора католикам задать им хорошую трепку!
– Взять хоть меня. «Сержант, – сказал бы мне король, – убей мне этих негодяев»; так пусть меня разжалуют, если я заставлю повторить себе это два раза.
– Бель-Роз, расскажи-ка нам, что делал наш корнет? – спросил Мерлен.
– Он поговорил с каким-то швейцарцем вроде офицера, но я не мог расслышать, о чем они говорили. Должно быть, что-нибудь интересное, потому что он каждую минуту восклицал: «Ах, Боже мой!», «Ах, Боже мой!».
– Смотрите-ка, к нам конные скачут галопом, – верно, приказ везут.
– Их двое, по-моему.
Капитан и корнет отправились к ним навстречу.
Двое всадников быстро направились к отряду легкой кавалерии. Один из них, богато одетый, в шляпе, покрытой перьями, с зеленой перевязью, ехал на боевом коне. Спутником его был толстый, коротенький, коренастый человек, одетый в черное платье и с большим деревянным распятием в руках.
– Наверняка будут драться, – заметил сержант, – вон батюшку послали, чтобы исповедовать раненых.
– Не очень приятно драться натощак, – проворчал Мерлен.
Двое всадников замедлили ход, так что когда они подъехали к капитану, то без труда могли остановить лошадей.
– Целую руки господину де Мержи, – произнес человек с зеленой перевязью. – Узнает ли он своего покорного слугу Тома де Морвеля?
Капитану еще не было известно новое преступление Морвеля, он знал его только как убийцу храброго де Муи. Он ответил крайне сухо:
– Я не знаю никакого господина де Морвеля. Я предполагаю, что вы пожаловали объяснить нам, в конце концов, зачем мы находимся здесь.
– Дело идет, сударь, о спасении нашего доброго короля и нашей святой веры от опасности, грозящей им.
– Какая же это опасность? – спросил Жорж презрительно.
– Гугеноты составили заговор против его величества. Но их преступный замысел вовремя был открыт, благодарение Богу, и все верные христиане сегодня ночью должны соединиться, чтобы истребить их во время сна.
– Как были истреблены мадианиты мужем силы, Гедеоном, – добавил человек в черном платье.
– Что я слышу? – воскликнул де Мержи, затрепетав от ужаса.
– Горожане вооружены, – продолжал Морвель, – в городе находится французская гвардия и три тысячи швейцарцев. У нас около шестидесяти тысяч человек наших; в одиннадцать часов будет дан сигнал, и дело начнется.
– Презренный разбойник! Что за гнусную клевету ты изрыгаешь? Король не предписывает убийств… самое большее, он за них платит.
Но при этих словах Жорж вспомнил о странном разговоре, который он имел с королем несколько дней назад.
– Не выходите из себя, господин капитан; если бы все мои заботы не были устремлены на службу королю, я бы ответил на ваши оскорбления. Слушайте: я являюсь от имени его величества с требованием, чтобы вы и ваш отряд последовали за мной. Нам поручены Сент-Антуанский и прилегающие к нему кварталы. Я привез вам подробный список лиц, которых мы должны истребить. Преподобный отец Мальбуш сделает наставление вашим солдатам и раздаст им белые кресты, какие будут у всех католиков, чтобы в темноте не приняли католика за еретика.
– Чтобы я дал согласие на убийство спящих людей?
– Католик ли вы и признаете ли Карла Девятого своим королем? Известна ли вам подпись маршала де Ретца, которому вы обязаны повиноваться?
Тут он вынул из-за пояса бумагу и передал ее капитану.
Мержи подозвал одного из всадников и при свете соломенного факела, зажженного о фитиль аркебузы, прочел форменный приказ, предписывающий по повелению короля капитану де Мержи оказать вооруженную помощь французской гвардии и отдать себя в распоряжение господина де Морвеля для дела, которое объяснит ему вышеуказанный Морвель. К приказу был приложен список имен с таким заголовком: «Список еретиков, подлежащих умерщвлению, в Сент-Антуанском квартале». При свете факела, горящего в руке солдата, всем кавалеристам было видно, какое глубокое впечатление произвел на их начальника этот приказ, о существовании которого он еще не знал.
– Никогда мои кавалеристы не согласятся сделаться убийцами, – произнес Жорж, бросая бумагу в лицо Морвелю.
– Разговор идет не об убийстве, – холодно заметил священник, – речь идет о еретиках и о справедливом воздаянии по отношению к ним.
– Ребята! – закричал Морвель, повысив голос и обращаясь к солдатам. – Гугеноты хотят убить короля и истребить католиков – это надо предупредить сегодня ночью; покуда они спят, мы всех их перебьем, и король отдает вам их дома на разграбление.
Крик дикой радости пронесся по всем рядам:
– Да здравствует король! Смерть гугенотам!
– Смирно! – закричал громовым голосом капитан. – Здесь я один имею право отдавать приказания своим солдатам. Товарищи! То, что говорит этот подлец, не может быть правдой. И даже если бы король и отдал такое приказание, никогда мои кавалеристы не согласятся убивать беззащитных людей.
Солдаты промолчали.
– Да здравствует король! Смерть гугенотам! – разом закричали Морвель и его спутник. И солдаты повторили за ними:
– Да здравствует король! Смерть гугенотам!
– Ну как же, капитан, будете вы повиноваться? – произнес Морвель.
– Я больше не капитан! – воскликнул Жорж. И он сорвал с себя нагрудный знак и перевязь, знаки своего чина.
– Хватайте этого изменника! – закричал Морвель, обнажая шпагу. – Убейте этого бунтовщика, который не повинуется своему королю!
Но ни у одного солдата не поднялась рука на своего начальника… Жорж выбил шпагу из рук Морвеля, но вместо того, чтобы пронзить его своей шпагой, он ударил его рукояткой по лицу с такой силой, что свалил с лошади на землю.
– Прощайте, трусы! – сказал он своему отряду. – Я думал, что у меня солдаты, а оказывается, у меня были только убийцы! – Потом обернулся к корнету: – Вот, Альфонс, если хотите, прекрасный случай сделаться капитаном! Станьте во главе этих бандитов.
С этими словами он пришпорил лошадь и галопом помчался по направлению к внутренней части города. Корнет двинулся на несколько шагов, как будто хотел за ним последовать, но вскоре замедлил ход, пустил лошадь шагом, наконец остановился, повернул обратно и возвратился к своему отряду, рассудив, без сомнения, что совет капитана, хотя и данный в минуту гнева, все же не перестает быть хорошим советом.
Морвель, еще не совсем оправившись от полученного удара, снова сел на лошадь, чертыхаясь, а монах, подняв распятие, наставлял солдат не щадить ни одного гугенота и потопить ересь в потоке крови.
Солдат на минуту остановили упреки капитана, но, увидя, что они освободились от его присутствия, и имея перед глазами перспективу знатного грабежа, они взмахнули саблями и поклялись исполнить все, что бы ни приказал им Морвель.
XXI. Последнее усилие
Soothsayer. Beware the Ides of March!
Прорицатель. Ид Марта берегись!
В тот же вечер, в обычный час, Мержи вышел из дому и, хорошенько закутавшись в плащ, цветом не отличавшийся от стен, надвинув шляпу на глаза, с надлежащей осторожностью направился к дому графини. Не успел он сделать нескольких шагов, как встретился с хирургом Амбруазом Паре, с которым был знаком, так как тот ходил за ним, когда он лежал раненым. Паре, вероятно, шел из особняка Шатильона, и Мержи, назвав себя, осведомился об адмирале.
– Ему лучше, – ответил хирург, – рана в хорошем состоянии, и больной крепок здоровьем. С помощью Божьей он поправится. Надеюсь, что прописанное мной питье будет для него целительно и он проведет ночь спокойно.
Какой-то человек из простонародья, проходя мимо них, услышал, что они говорят об адмирале. Когда он отошел достаточно далеко, так что мог быть наглым без боязни навлечь на себя наказание, он крикнул: «Попляшет уж скоро на виселице ваш чертов адмирал!» – и бросился со всех ног бежать.
– Несчастная каналья! – произнес Мержи. – Меня берет досада, что наш великий адмирал принужден жить в городе, где столько людей относятся к нему враждебно.
– К счастью, его дворец под хорошей охраной, – ответил хирург. – Когда я выходил от него, все лестницы были полны солдат, и у них даже фитили на ружьях были зажжены. Ах, господин де Мержи, здешний народ нас не любит… Но уже поздно, и мне нужно возвращаться в Лувр.
Они расстались, пожелав друг другу доброго вечера, и Мержи продолжал свою дорогу, предавшись розовым мечтам, которые заставили его живо позабыть адмирала и ненависть католиков.
Однако он не мог не заметить необычайного движения на парижских улицах, обычно с наступлением ночи мало оживленных. То ему встречались крючники, несшие на плечах тяжести странной формы, которые он в темноте готов был принять за связки пик, то небольшие отряды солдат, которые шли молча, с ружьями на плече, с зажженными фитилями; кое-где стремительно открывались окна, на минуту в них показывались какие-то фигуры со свечками и сейчас же исчезали.
– Эй, – крикнул он какому-то крючнику, – дяденька, куда это вы несете вооружение так поздно ночью?
– В Лувр, сударь, – для сегодняшнего ночного развлечения.
– Товарищ, – обратился Мержи к какому-то сержанту, шедшему во главе патруля, – куда это вы идете вооруженными?
– В Лувр, ваше благородие, – для сегодняшнего ночного развлечения.
– Эй, паж, разве вы не из королевского дворца? Куда же вы ведете со своими товарищами этих лошадей в боевой сбруе?
– В Лувр, ваше благородие, – для сегодняшнего ночного развлечения.
«Сегодняшнего ночного развлечения! – повторил про себя Мержи. – Кажется, все, кроме меня, понимают, в чем дело. В конце концов, мне-то что? Король может и без меня развлекаться, и меня не особенно интересует смотреть на его развлечения».