Серёжка снова вооружился удочкой, которая уже успешно победила куст крапивы, и приготовился к бою. Что-то приближалось к нему, тяжело дыша. Он не видел, ведь хозяин дыхания должен был появиться из-за угла.
Отец оставил наконец попытки дорвать портки и отпустил руки, моментально исчезнув за той стороной забора. Что-то глухо сломалось. Серёга решил, что осиротел на одного родителя, и уже обрадовался, что можно бежать. Оплакать родственника можно будет и в более безопасном месте, но, услышав за забором знакомый голос: «Какой дурак боярышник рядом с крыжовником сажает?!», понял, что пути к отходу перекрыты.
Пацан сжимал удочку как двуручный меч, глаза его налились кровью, сердце колотилось, а в животе бурлило – крыжовник вступил в реакцию с вишней.
Из-за угла появилось дуло ружья, Серёжка сглотнул и снова посмотрел на черноплодку, чувствуя, что дерево нужно не только поливать, но и удобрять, но сдержался. И зачем он только с отцом поперся на эту речку? Дома так прекрасно: тихо, прохладно, холодильник рядом, Wi-Fi, все блага мира. Но нет, нужно было переться в эту жару на эту дурацкую рыбалку, через дачи, да ещё и без телефона. Серёга ненавидел себя за слабохарактерность. «Еды по дороге наберём, воды на колонке накачаем», – передразнивал он слова отца про себя, представляя, чем теперь это аукнется.
Наконец появились руки: старые, сухие, похожие на ветки яблони, на которую отец тоже залез по дороге сюда. Руки сжимали длинное ружьё с лёгким налётом ржавчины на корпусе.
Когда появился хозяин ружья – старик в красной кепке и вытянутой майке – Серёга бросил удочку в кусты и поднял руки вверх в знак полной капитуляции.
– Не убивайте, я вам танк американский подарю! – выпалили Серёга первое, что пришло в голову.
– На кой мне танк? Я в железнодорожных служил, – прошамкал старик, глядя на трясущегося подростка. – Опять свои закладки собираешь, нарколыга малолетний?!
Серёга завертел головой. Мужчина навёл ружьё, раздался залп, правда, это по-прежнему были забродившие ягоды.
– А что тогда?
– В-виш-ню, – промямлил парень, ужасно надеясь, что отец вот-вот выскочит из-за угла и огреет мужчину по голове.
– Вишню?! – старик, кажется, удивился. – Ты чего мне лапшу на уши вешаешь? Знаю я, какую ты тут вишню собираешь! Каждую неделю тут копошитесь, весь забор мне перекосили.
– Правда, дяденька, мы вишню собирали и крыжовник!
– Мы? Так ты не один?!
– Пап! – позвал Серёга свой единственный козырь.
Вот сейчас он выйдет, и они поговорят как взрослые люди, отец всё объяснит, и они пойдут дальше, живые и здоровые.
Но отец предательски долго молчал.
– Папа, выходи давай! – умоляюще стонал Серёга, поглядывая в сторону черноплодки.
– Вы, наркоманы, всегда врёте, а я врунов не люблю, – процедил сквозь редкие зубы хозяин участка. – Никто уже ради вишни на чужие участки не забирается, все сейчас только кайф ищут. Как только земля вас носит. Прощайся с жизнью!
– Я правду говорю! – от обиды у Серёги даже слёзы на глазах выступили.
– Не убедил, – прицелился мужчина и хотел было нажать на спусковой крючок, как через забор перевалилось что-то тяжёлое, матерящееся, без штанов, и рухнуло прямо в побитую и униженную крапиву.
– Ай! Ая-я-яй, как жжётся! – вопило существо в кустах.
Старик переводил ружьё туда-сюда, как флюгер, не определившийся с направлением ветра.
– Руки вверх! – крикнул он, когда отец Серёжки наконец вылез из кустов: весь в царапинах, ожогах, запутавшийся в леске.
– Остынь, старик! Тебе пацан уже всё сказал! Вишни мы у тебя решили немного сорвать, жалко, что ли?
– А чего это ты без штанов ко мне на участок влез?!
– Влез я как раз-таки в штанах – гвозди забивать нормально нужно!
– Поучи меня ещё, как мне гвозди в свой забор забивать! Ладно, вишня так вишня, этого добра не жалко, всё равно каждый год осыпается, можете вон ещё и груш за домом набрать, я всё равно кроме сливы ничего не ем, зубов не хватает, – старик опустил ружье. – Сейчас на речку почти никто не ходит. Это раньше мы шпану гоняли за то, что кусты обрывали да грядки, как саранча, обжирали. А сейчас… – старик махнул рукой, – одни только закладчики эти ошиваются.
– Вот видишь, Серёга, а ты боялся: воровство, воровство! Мир не без добрых людей! Ладно, пойдём. Спасибо вам!
– Не за что.
Отец и сын пустились в сторону речки, а дед смотрел им вслед.
– Эй! А что это у тебя за шрам на заднице? – крикнул он отцу вдогонку.
– А, да это мне в детстве солью из ружья пальнули, цветов нарвал на одной из местных дач для барышни своей.
– Уж не гортензию ли ты тогда сорвал?! – снова, но уже негромко, процедил сквозь вставные резцы старик и вскинул на плечо ружьё.
– А вот теперь, сынок, бежим в «Ленту»…
Тяжёлый отпуск
– Представляешь, мой вчера с работы вернулся на два часа раньше: говорит, начальство всё равно не видит!
Разговор вёлся по телефону, Оля что-то громко жевала прямо в трубку и прихлебывала из кружки.
– А что, такого разве не может быть? – искренне удивлялась её подруга с работы.
– Может, конечно, вот только он водитель маршрутки. Доехал до своей остановки, вынул ключи и пошёл домой.
– Наверное, хотел тебя с любовником застукать! Как романтично!
– Да какой там! Пришёл весь на эмоциях, руками машет, по́том пахнет, кричит: «Устал, не могу больше, срочно нужно отдохнуть, собирайся!»
– Ой, Олька, я тебе так искренне завидую! – слышался дрожащий голос подруги в трубке: кажется, она даже плакала от умиления.
Ольга тем временем шуршала фольгой и что-то нареза́ла.
– Да чему завидовать-то?! Я думала, что отдых будет только для нас двоих, мол, в ресторан сходим, а он прям с порога начал мне семейным отпуском угрожать. Говорит, возьмём детей, уедем на все выходные, на природах жить будем, спать в палатках, есть с костра!
– Счастливая ты!
– Да где я счастливая-то? Где счастливая?! Их у меня трое, детей-то: пять, двенадцать и сорок лет, последний – вообще муж. Каждый день – как в зоопарке – ни минуты покоя, кого хочешь затерроризируют. Я дома-то не знаю, куда от них спрятаться, они ж везде находят. Один раз залезла на антресоль, так там, оказывается, последние несколько лет прячется кот! Мы-то думали, что он убежал, а его, оказывается, просто все достали. А теперь, представь – выходные с палатками! Но и это не самое страшное!
Подруга терпеливо молчала в предвкушении чего-то пикантного.
– Я его спрашиваю: «Что же такое случилось, что ты решил переместить свою пятую точку с мягкого дивана на холодную землю?!»
– Наверное, захотел романтики! – не выдержала подруга.
– Ага, щаз-з! – прочавкала Оля. – Оказывается, его школьный друг Вася из алкогольной комы вышел, в которой пробыл последние десять лет! А теперь приглашает нас всех отпраздновать это событие у него в деревне, на озере, где он в прошлый раз в эту самую кому и впал. Проклятое место. Оно в честь какого-то утопленника названо.
– Ужас какой! А ты что, отказалась?
– Хотела! Так ведь он сразу с козырей зашёл. У тебя, говорит, два платья с прошлого лета не ношены, мол, случая не было, а тут как раз выдался. А ещё завтра в обувном скидки, можно будет присмотреть что-то для похода.
– А ты?
– Я себе такие туфли присмотрела!
– Так ведь в туфлях на природу не поедешь!
– Если он мне их купит, я готова в них на Джомолунгму лезть!
– И всё-таки, Оль, ты молодец! Настоящая героиня!
– Шпасибо, – снова прочавкала женщина.
– А чего ты там всё время жуешь?
– Отъедаюсь перед поездкой. Муж сказал, что в походе сам готовить будет, мол, картошка в золе, рыба с озера, щи щавельные, чай на смородине.
– Разве это плохо? Всё натуральное…
– Натуральное здесь только одно – нае… прошу прощения, враньё. Они с Васей этим, коматозником, уже с вечера обсуждать начали, сколько литров «чая» будут брать, а значит, кроме золы и щавеля нам там ждать нечего, вот и приходится про запас есть.
– А дети-то хоть рады?
– А нет у меня больше детей.
– Это как?
– Они, узнав, что на природах Wi-Fi отсутствует, сразу объявили себя сиротами и сказали, что формально это будет считаться похищением.
– Ох, Олька, мне тебя искренне жаль!
– Спасибо, родная. Запиши на всякий случай координаты деревни и озера. Если до понедельника не вернусь, вызывай спасателей.
– Пишу.
– Жуковка, озеро Павла Агафонова. По первым буквам тоже находит.
Анализ судьбы
Через иголку Елены Донатовны прошла бо́льшая часть города. Самая опытная лаборантка роддома одинаково держала за пятку и будущего сурового губернатора и мягкотелого дворника. И кто из них кричал громче при заборе крови, знала лишь она. Её причудливые и смешные песни слышали тысячи, но никто, конечно, этого не помнит. Зато все помнят её предсказания.
Пальцы ног не врали, как и тембр голоса. Анализы, конечно, говорили о многом, но личное прикосновение к ребёнку – гораздо больше. Донатовна только подойдёт, только взглянет, возьмёт в свою морщинистую сухую ладошку крохотную конечность, и картинка будущего уже вырисовывается в её голове. Потом укол, плач, реакция на голос, песня… Эта цепочка помогала понять лаборантке, какой путь предстоит человеку, и её предсказания всегда были точны, словно весы в аптеке.
Перед медсёстрами и мамочками лежали обычные невинные белые листы бумаги, которые пока только спят, едят и плачут. Перед Донатовной же лежали сердитые прокуроры, энергичные продавцы, веселые аниматоры, олимпийские чемпионы, вечно уставшие крановщики и даже будущие коллеги. Она всех любила и со всеми вела себя совершенно профессионально: укол, песня, предсказание, следующий.
Мамочки ждали её вердикта, как списка поступивших на факультет. И, лежа на сохранении, только и вели разговоры о первом заборе крови.
Все дети были для Елены Донатовны родными и чужими одновременно. Все, кроме одного. Этот мальчуган её сильно удивил. Донатовна на минутку даже подумала, что кто-то ошибся и дал неправильную карточку, а перед ней лежит девочка. Те обычно только взвизгнут и всё, а мальчишки все как один орут, пока им песню не споёшь от начала до конца. Этот же только поморщился, словно готов был стерпеть всё на свете. Ещё её поразил взгляд: такой спокойный и мудрый, словно младенец уже жизнь прожил. Да и сам малыш притягивал к себе, был таким светленьким, что буквально источал внутреннее тепло и силу. Лаборантка потрогала пятку, затем пальцы… И ничего – словно от неё что-то скрывают. Тогда она начала разговаривать с ним, спрашивать о его будущем. И как только малыш откр