– Изабель! – снова позвал он.
Они шли по коридорам, углубляясь куда-то в самое сердце Академии. Воздух становился тяжелее и более влажным. Тянуло плесенью. Каменные плиты пола скользили под ногами. Добравшись до развилки – коридоры вели направо и налево, – Изабель чуть замешкалась, прежде чем пойти налево.
– Вообще-то мы здесь никогда не ходим, – сказал Саймон.
Молчание.
– В основном потому, что в самом конце коридора обитает слизняк размером со слона.
Саймон не шутил. По Академии упорно ходил слух о некоем обиженном преподавателе-маге, которого уволили во времена борьбы с нежитью, – который оставил здесь вот такой вот прощальный подарок.
Изабель упорно шла вперед, хотя и медленнее, чем раньше. Осторожно обходила блестящие лужи слизи на полу. Наверху что-то громко прошуршало. Она даже не вздрогнула – но глаза все-таки подняла, и Саймон рискнул взять ее за руку. Пальцы Изабель играли с намотанным на запястье кнутом.
– А еще из-за крыс, – добавил он.
Саймон с Джорджем когда-то рискнули пойти по этому коридору исключительно в исследовательских целях – им хотелось найти того слоноподобного слизняка… Путешествие закончилось, едва начавшись, – когда с потолка на них свалилась уже третья по счету крыса, решившая с помощью Джорджа спуститься на пол.
Изабель тяжело вздохнула.
– Иззи, ну правда, хватит.
Похоже, он случайно нашел нужные слова. Девушка повернулась к нему и прошипела:
– Не называй меня так!
– Что? – опешил Саймон.
– Иззи меня зовут только друзья. Ты лишился этого права.
– Иззи… то есть Изабель, если бы ты прочитала мое письмо…
– Ну уж нет. Ты не зовешь меня Иззи, не шлешь мне никаких писем, не преследуешь меня в темных коридорах и не пытаешься спасти от крыс.
– Поверь мне: от здешних крыс надо еще успеть спастись.
Судя по выражению лица, Изабель всерьез вознамерилась скормить его гигантскому слизняку.
– Я хочу сказать, Саймон Льюис, что мы с тобой теперь незнакомы. Ты, кажется, именно этого хотел?
– Если все так, что тогда ты здесь делаешь?
Девушка, похоже, не верила собственным ушам.
– До сих пор я знала только одного человека, который считает, что весь мир должен вращаться вокруг него. Это Джейс. Но ты его переплюнул. Знаю, что тебе нравится придумывать всякие штуки, Саймон, но вера в собственные фантазии тебя до добра не доведет.
– Это моя школа, Изабель, – ответил он. – А ты – моя…
Она не отрываясь глядела на него, словно бросая вызов – ну, продолжай же, придумай-ка вот теперь существительное, которое оправдало бы это притяжательное местоимение.
Все пошло не так, как он планировал.
– Так, ладно. Но все-таки почему ты здесь? И почему так мила с моими… м-м… друзьями?
– Потому что отец заставил меня сюда приехать, – ответила Изабель. – Потому что, полагаю, он вообразил, что если притащит меня сюда, в эту заплесневелую дыру, где нам придется притворяться примерным отцом и любящей дочерью, то я волей-неволей забуду, что на самом деле он – похотливый козел, который угробил собственную семью. И я мила с твоими друзьями, потому что я в принципе милый человек.
Настал черед Саймона не верить собственным ушам.
– Ну ладно, ладно, последний пункт из списка можно вычеркнуть, – согласилась она. – Так или иначе, я сюда не стремилась. Но раз уж я здесь, почему бы этим не воспользоваться? Хоть пойму, что я упускаю в этой жизни, – а то ведь я никогда не ходила в школу. Ну как, этой информации тебе достаточно?
– Я понимаю, что ты сердишься на меня, но…
Изабель помотала головой.
– Ты ни черта не понимаешь. Я не сержусь на тебя. Мне на тебя плевать, Саймон. Ты попросил меня смириться с тем, что ты отныне совершенно другой человек, которого я не знаю. Окей, я смирилась. Того, кого я любила, больше нет. Ты для меня никто, я тебя не знаю и, насколько могу судить, даже не желаю знать. Я пробуду тут всего несколько дней, а после этого нам больше никогда не нужно будет видеться. Так что давай не будем усложнять ситуацию больше, чем нужно?
Саймон почти забыл, как дышать.
Она сказала: «Того, кого я любила, больше нет». Он еще ни разу не слышал от нее – да и от остальных девушек, если уж на то пошло, – ничего, настолько похожего на «Я люблю тебя, Саймон». Ничего, настолько похожего на признание в любви.
Вот только это вовсе не признание в любви.
До признания в любви отсюда – как до Луны.
– Ладно.
Когда Саймон наконец смог выдавить одно-единственное слово, Изабель уже шагала дальше по коридору. Ей не нужно было спрашивать, согласен ли он считать ее незнакомкой; ей уже ничего от него не было нужно.
– Ты не той дорогой идешь! – крикнул он.
Конечно, Саймон понятия не имел, куда она направляется, но все-таки вряд ли ее целью было обиталище гигантского слизняка.
– Тут все дороги не те, – Изабель даже не обернулась.
Он пытался услышать в ее словах подтекст, хотя бы отзвук боли, которую она, возможно, испытывает. Хоть что-то, что могло бы опровергнуть ее слова. Хоть какое-то доказательство того, что чувства ее никуда не делись, что ей сейчас так же трудно, как и ему.
Да, вера в собственные фантазии до добра не доводит.
Изабель собиралась воспользоваться тем, что оказалась в Академии, и предложила не усложнять ситуацию больше, чем нужно. Но Саймон быстро понял, что одно решительно исключает другое. Потому что «воспользоваться» в представлении Изабель означало возлежать на одном из заплесневевших диванов в общей гостиной в окружении толпы поклонников. Или помогать Джорджу протащить в Академию виски и пригласить всех на вечеринку, так что вскоре и друзья, и враги Саймона вдрызг напились, шатались по коридорам и явно чувствовали себя куда лучше, чем он им сейчас желал. Или подбивать Жюли пофлиртовать с Джорджем. Или учить Марисоль разбивать скульптуры одним ударом кнута. Или – что хуже всего – сказать «может быть» на приглашение Джона Картрайта пойти с ним на вечеринку в честь окончания учебного года.
Саймон не смог бы сказать, что именно из перечисленного усложняет ситуацию «больше, чем нужно», – что бы ни подразумевала под этим Изабель, – но неопределенность не избавляла его от мучений.
– Ну и когда же начнется настоящее веселье? – в конце концов вопросила Изабель.
Джон вздернул брови.
– Как только скажешь.
Девушка рассмеялась и кокетливо хлопнула его по плечу.
Саймон подумал, вышвырнут ли его из Академии, если он прокрадется к Джону Картрайту в спальню и прирежет его во сне.
– Я не такое веселье имела в виду. Что, если нам сбежать из Академии? Отправимся в Аликанте. Поплаваем в озере Лин. По… – Она умолкла, заметив наконец, что все уставились на нее с открытыми ртами, словно Изабель говорила на неизвестном языке. – Вы же не хотите сказать, что ничего такого никогда не делали?
– Мы здесь не для того, чтобы развлекаться, – сухо заметила Беатрис. – Мы здесь, чтобы стать настоящими Сумеречными охотниками. Правила Академии придуманы не просто так.
Изабель закатила глаза.
– Неужели вы никогда не слышали, что правила для того и придумывают, чтобы их нарушали? Предполагается, что ученики Академии должны вляпываться в неприятности… ну, по крайней мере, лучшие из учеников. Как вы думаете, почему правила Академии так строги? Потому что только лучшие рискнут их обойти. Что-то вроде дополнительного задания, чтобы получить оценку повыше.
– Откуда ты знаешь? – спросила Беатрис.
Тон девушки удивил Саймона. Обычно Беатрис вообще не было ни видно, ни слышно. Она предпочитала не вмешиваться и плыть по течению. Но сейчас в ее голосе прозвучала неожиданная резкость, что сразу напомнило ему: несмотря на свою хрупкость и нежность, эта девушка рождена, чтобы быть воином.
– Ты же здесь не училась.
– У меня в роду – целая куча тех, кто когда-то закончил Академию, – ответила Изабель. – То, что мне нужно знать, я знаю точно.
– Никому здесь не хочется пойти по стопам твоего отца.
С этими словами Беатрис встала и вышла из комнаты.
После ее ухода воцарилась напряженная тишина. Все ждали реакции Изабель.
Она даже бровью не повела. Но Саймон чувствовал идущий от нее жар гнева и понимал, сколько усилий девушке сейчас приходится прикладывать, чтобы не взорваться – или не впасть в истерику. Он не знал, как именно отреагировала бы Изабель, если бы не сдерживала себя всеми силами; не знал, как сама она относится к тому, что ее отец когда-то был соратником Валентина. Он действительно ничего о ней не знал. Теперь это было очевидно.
Но Саймон по-прежнему хотел заключить ее в объятия. И не отпускать, пока буря не пройдет стороной.
– До сих пор никто еще не обвинял моего отца в том, что он слишком много развлекался, – спокойно заметила Изабель. – Но моя репутация вам известна. Так что если завтра в полночь вы присоединитесь ко мне, я покажу, от чего вы отказываетесь. – Девушка оперлась на руку Джона и поднялась с кушетки. – Так. Проводишь меня в мою комнату? А то найти дорогу в здешних коридорах просто невозможно.
– С удовольствием, – отозвался Джон, подмигнув Саймону.
И они ушли.
Вместе.
На следующее утро Академию наполнили похмельные стоны и зевки – после вчерашних возлияний ученики тщетно искали в столовой рассол и кофе, которых там отродясь не водилось. Когда Роберт Лайтвуд начал свою вторую лекцию – утомительное исследование природы зла и детальный, по пунктам, анализ недостатков, которые Валентин находил в Договоре, – Саймону, чтобы не уснуть, приходилось то и дело себя щипать. Пожалуй, Роберт Лайтвуд был единственным человеком на планете, кто мог превратить историю Круга в такое смертельно скучное, монотонное, бессмысленное повествование. От сна удержаться было просто невозможно – особенно учитывая, что Саймон до рассвета не сомкнул глаз, ворочаясь и крутясь на комковатом матрасе и пытаясь выкинуть из головы кошмарные видения Изабель и Джона.
Саймон даже не сомневался, что с девушкой происходит что-то странное. Может, он сам тут и ни при чем – может, дело в ее отце, или в ее домашнем образовании, или просто в чем-то типично женском, чего он никогда бы не смог понять, – но она вела себя не как Изабель Лайтвуд.